Прикосновение к любви - Джонатан Коу

От этих мыслей Эмму отвлек шум на улице. Громко и навязчиво завывал двигатель, подбадриваемый криками, которые, судя по звуку, издавала целая толпа. Эмма подошла к входной двери и выглянула наружу. Прямо напротив ее дома застрял в снегу фургон, который оставили на ночь на небольшом склоне. Задние колеса яростно вращались, а восемь-девять человек, в том числе соседи Эммы, пытались вытолкнуть фургон из сугроба.

— Вам помочь? — крикнула Эмма.

— Да уж почти справились, милая, — ответил человек из дома напротив, чей сын и был владельцем фургона. — Еще разок толкануть, и все в ажуре.

Под аккомпанемент криков, смеха, указаний, тяжелого дыхания, надрывного рева двигателя и летящего прямо в лицо снега все дружно навалились на фургон и радостно загалдели, когда машина сдвинулась с места. Все вместе они смотрели, как автомобиль тяжело ползет в гору.

— Давай, Рон!

— Подбавь газку, сынок!

Когда фургон, выпустив облако выхлопных газов, исчез за горкой, все захлопали и загалдели с удвоенной силой.

Соседи расходиться не спешили, продолжая болтать, изо рта у них валил пар; обхватив себя руками, они приплясывали от холода.

— А пошли к нам, — пригласил отец Рона. — Пропустим по стаканчику.

Его жена заметила, как Эмма в нерешительности мешкает у тротуара, тогда как остальные, энергично отряхивая снег, толпятся на крыльце. Она мягко взяла ее за руку и улыбнулась.

— Пойдем, милая. Согреешься.

Эмма все еще пребывала в ошеломлении от внезапного холода, солнечного сияния, отражавшегося от заледеневшей дороги и задних стекол фургона, удивительной веселости компании. У нее сохранилось смутное воспоминание, что, перед тем как выйти из дома, она собиралась подумать о чем-то важном.

— Спасибо, — сказала она. — Спасибо, это будет чудесно.

Постскриптум

от Апарны

Среда, 28 октября 1987 г.

Порой, после долгого отсутствия, ты возвращаешься в место, с которым у тебя связаны болезненные ассоциации, а такое возвращение всегда чревато непредсказуемыми ощущениями. У тебя есть определенные ожидания: что конкретная улица, или комната, или кафе вызовут у тебя определенное чувство, и ты удивляешься, когда этого не происходит. Но еще удивительнее та внезапная боль от видов или мест, про которые ты никогда бы и не подумал, что они обладают способностью столь сильно ранить. Так оно и произошло, когда я вернулась в Ковентри. Все те места, которые я боялась увидеть вновь — моя квартира, улицы, по которым я шла до дома от автобусной остановки, студгородок, где хранилось большинство моих вещей, — все это оставило меня равнодушной: я была спокойна и уверена в себе. Но затем среди дня, когда у меня выдалось час-два свободных, мы поехали в другую часть города, где жил Робин. Это более дорогой район, и среди этих ухоженных домиков и уютных семейных особняков с их грустной застенчивостью, с какой они занимают место под солнцем, я обнаружила отголоски печального присутствия Робина. Стоял холодный и солнечный осенний день, день резких очертаний, и улицы выглядели такими реальными, а ведь я уже начала надеяться, что они мне пригрезились. Мы припарковались, и я повела Йозефа посмотреть на дверь в квартиру Робина. Квартиру опять сдавали; новый жилец подошел к окну и подозрительно уставился на нас. Я мало что могла рассказать. Я уже поделилась с Йозефом этой историей, он примерно знал, о чем я думаю, и не пытался нарушить мое молчание.

Через несколько месяцев после смерти Робина одна испанская студентка, с которой я какое-то время была дружна, прислала мне приглашение на свадьбу. Я приняла приглашение и отправилась в Испанию, прекрасно зная, что никогда не вернусь к своей научной работе. Заняв у родителей денег, я путешествовала девять недель, проехав через Испанию, Францию и Германию, где и познакомилась с Йозефом. Он стал мне добрым другом, он принес мне огромное счастье, такое счастье, какого я никогда не ждала и которое даже не считала возможным после всего, через что я прошла, после всего, что я видела. Удивительно, что теперь я не так уж часто вспоминаю о Йозефе. Тот день был нашим последним днем, но мои мысли настолько были заняты Робином, что мне нечем было поделиться с Йозефом, даже болью расставания, но, думаю, мы оба были только рады этому.

Я так и не решила ничего в отношении Робина. Я по-прежнему не знаю, могла ли я ему помочь. Я пыталась быть доброй, хотя теперь понимаю, что в тот день я была не очень добра, но слишком поздно понимаю. Нам следовало тратить поменьше времени на разговоры, на споры, на размышления о нашей писанине и тратить побольше времени на размышления друг о друге. Возможно, нам следовало спать в одной постели и утешать друг друга печальными ночами. Но Робин не умел выбирать друзей, и, наверное, ему не следовало выбирать меня. Как друг я должна была сказать ему, что от природы он не такой уж индивидуалист и одиночка, что люди, которыми он восхищается, никогда не примут его, что дорога, по которой он идет, — это на самом деле дорога к горестному изгнанию. Или эти слова должен был сказать ему кто-то еще. Кто-то из друзей.

В тот момент, когда день начал угасать, превращаясь в сумерки, мы с Йозефом вернулись к машине и приступили к последнему этапу нашего совместного путешествия. Когда мы выезжали за пределы Ковентри, я произнесла безмолвное «прощай» этому городу, который был разрушен дважды, один раз бомбами иностранной армии, другой — экономическим спадом, устроенным отечественными политиками, городу, который за последние несколько лет совсем разложился, поистине разложился, источая бездействие и равнодушие, выедая у людей работу и средства к существованию. Но люди здесь все равно сохранили веселость и чувство юмора; они смотрят на темную сторону жизни, но жалуются не больше, чем прочие их соотечественники. Когда я здесь жила, у меня сложилось впечатление, что никто вокруг по-настоящему здесь не думает. И вот в машине мне вдруг хотелось опустить стекло и закричать изо всех сил: вы должны думать, думать, думать о том, что творится вокруг вас Думать, пока от усилий и от тревог не заболит голова. Знаете, думать — это не всегда опасно. Это убило Робина, но вас это не убьет.

Но я ничего не крикнула. День был холодным, и мы не опускали стекол. А в самолете, при заходе на посадку случилось нечто похожее: я увидела огни родного города, и по всему телу пробежал холодок; в памяти всплыли лица мамы и отца, и мне стало страшно и очень хорошо. Я не забыла, что родина может быть самым странным местом на свете.

Примечания

1

В 1986 г. ВВС США нанесли бомбовый удар по Триполи, столице Ливии; Вестминстер — политический центр Великобритании, где размещаются Букингемский королевский дворец, парламент и т. д — Здесь и далее прим. перев.

2

Слово «фнорд» (fnord) — из разряда неопределимых, с ускользающим смыслом. Впервые оно было использовано в трилогии Уилсона «Иллюминатус». Это своего рода пароль для посвященных, для адептов киберпанка во всевозможных его проявлениях. Означать оно может что угодно, но, по сути, «фнорд» — это фига в кармане и одновременно шутка-пароль, которая проставляется после фраз, которые могут оказаться шутками, а могут таковыми и не оказаться. Увидеть фнорды может только тот, кто знает и понимает. Фнорд.

3

Персонажи фильма «Магазин за углом» (1940) немецко-американского режиссера Эрнста Любима (1892–1947).

4

Группа французских художников конца XIX века, находившаяся под сильным влиянием творчества П Гогена.

5

Роман английского писателя Ивлина Во (1903–1966).

6

Английский многосерийный телефильм.

7

Так называют время гражданской войны в Ирландии 1919–1923 гг.

8

Благотворительное общество, которое помогает людям, оказавшимся в бедственном положении, особенно замышляющим самоубийство.

9

Так в Англии одно время называли феминисток.

10

Поэма Т. С. Элиота (1888–1965), американского поэта, лауреата Нобелевской премии (1948).