Светлый лик смерти - Александра Маринина

– Зонт? – переспросила Настя. – Нету. А зачем?

– Как это зачем? – возмутился Айрумян. – Дождь же идет.

– Да? Надо же, я и не заметила.

– Интересное дело, не заметила она! Ты-то, черепашка моя панцирная, воды не боишься, потому как молодая еще и глупая. А я, если промокну, то непременно простужусь, чего в моем почтенном возрасте и при моей старческой одышке допускать уже нельзя. Так что ты мокни, ежели тебе так нравится, а я пошел обратно в подъезд.

Настя как раз успела докурить сигарету, когда на улице показались Ольшанский, Игорь Лесников и Олег Зубов. Следом за ними санитары вынесли на носилках тело Любы Сергиенко. Последним из подъезда вышел Виктор Иванович. На него было страшно смотреть. Носилки запихнули в машину, хлопнули двери, заурчал двигатель. На милицейской машине уехали Лесников и Зубов, затем тронулись и «Жигули» Ольшанского, а Виктор Иванович Сергиенко все стоял на тротуаре, засунув руки в карманы брюк, и смотрел в ту сторону, куда только что увезли мертвое тело его единственной дочери.

Войдя в свою квартиру, Настя сразу услышала доносящиеся из комнаты голоса. Один голос принадлежал ее мужу Алексею, второй был совсем незнакомым. Она страдальчески поморщилась. После такого тяжелого дня ей, вымокшей под дождем, хотелось принять горячий душ и лечь и чтобы Лешка растер ей спину специальной лекарственной мазью и завязал теплым шерстяным платком. А теперь, коль в доме посторонние, придется терпеть, пока гость не уйдет. Она на цыпочках, стараясь не привлекать к себе внимания, прокралась на кухню и закрыла поплотнее ведущую в прихожую дверь. На плите она увидела сковороду с мясом и кастрюлю с тушеными овощами. Видно, Леша приехал уже давно и до прихода своего гостя успел даже ужин приготовить.

Настя сняла крышку со сковородки и собралась было, следуя дурной привычке, схватить отбивную, чтобы съесть ее с куском хлеба прямо так, не разогревая и без гарнира, но внезапно почувствовала отвращение к еде. Еще минуту назад она испытывала острый голод, а сейчас не смогла бы проглотить ни одного кусочка. От усталости, наверное. Она включила электрический чайник, насыпала в чашку растворимый кофе, бросила туда два кусочка сахара и ломтик лимона и уселась за стол, стараясь не стонать от острой боли.

Голоса стали слышнее, и Настя поняла, что муж и его гость вышли из комнаты в прихожую. Еще через пару минут хлопнула входная дверь, и Леша зашел на кухню.

– Привет, – он нагнулся и поцеловал ее в щеку, – почему не ешь? Опять ждешь, чтобы тебе подали на тарелке?

– Не могу, Лешик, – виновато улыбнулась Настя, доставая сигарету. – Кусок в горло не лезет.

Алексей обошел стол, уселся напротив и внимательно посмотрел на жену.

– Что-то случилось?

– Нет, ничего. Просто день тяжелый…

– Не ври.

– Я не вру.

– Врешь. Я же вижу. Ася, я знаю тебя столько лет, что твои попытки что-то скрыть от меня выглядят наивными и смешными. Ты должна быть голодной просто по определению. Когда ты в последний раз ела?

– Вчера. Сегодня только кофе пила несколько раз.

– Ну вот видишь. Раз не можешь есть, значит, что-то случилось. Давай-ка рассказывай, не трать силы на то, чтобы морочить мне голову.

– Леш, я ненавижу свою работу, – выпалила Настя неожиданно для самой себя.

– Вот это уже серьезный разговор, – одобрительно кивнул муж. – И что тебя так достало сегодня?

– Я ненавижу свою работу, я ненавижу саму себя, я ненавижу тех, кто заставляет меня делать то, что я делаю… О господи, я сама не знаю, что несу. Не слушай меня.

– Почему же, это очень интересно, – улыбнулся Леша. – Во всяком случае, за четырнадцать лет работы в милиции ты говоришь это впервые. Так что стряслось-то, Асенька?

– Молодая женщина покончила с собой. Ее мать пришла с работы, увидела висящую в петле дочь и потеряла сознание. Потом пришел отец, вызвал милицию и «Скорую помощь»… Ну представь себе, в каком он был состоянии. А я вынуждена была с ним не просто беседовать, но и пытаться поймать его, уличить во лжи. Его покончившая с собой дочь – преступница, убийца, он знает об этом, а я пытаюсь заставить его сказать мне о том, что его дочь убила свою подругу, а потом, вероятно от ужаса перед содеянным, не вынесла и повесилась. Кто я после этого? Какими словами назвать то, что я делала? Сволочь я? Дрянь бессердечная? Жестокая и безнравственная? Почему я должна это делать, если я понимаю, что это неправильно?

– Тихо, Ася, тихо, – Алексей успокаивающе поднял руку. – Давай по порядку. Зачем ты в самом деле это делала? Тебе кто-то велел? Или ты сама решила, что это необходимо?

– Сама. – Она вздохнула. – Но следователь был с этим согласен. Сначала с отцом покойной работал Игорек Лесников, а когда следователь нашел улики, говорящие о том, что девушка скорее всего виновна в убийстве своей подруги, он послал меня продолжать вместо Игоря. Хотел, чтобы я отца дожала.

– То есть ты хочешь сказать, что следователь, понимая, в каком состоянии находится отец девушки, хотел этим состоянием воспользоваться?

– Да, именно это я и хочу сказать. И пожалуйста, Лешенька, не надо обращаться со мной как с маленькой и подтасовывать факты. Следователь хотел его дожать, но и я этого хотела. Более того, я это делала. Более того, я понимала, что это неприлично и безнравственно – хитростью и уловками заставлять отца давать показания против только что умершей дочери. Это чудовищно, понимаешь? Это гадко. Я все это понимала, но все равно делала. Потому что раскрывать преступления и искать убийц – моя работа. Моя профессиональная обязанность. Дело, за которое государство платит мне деньги. Не знаю, Лешик, я совсем запуталась и уже ничего не понимаю. Я дура, да?

– Да. Но ты не безнадежна, раз спрашиваешь об этом. Настоящий дурак, классический, никогда не сомневается в своей гениальности. Раз ты сомневаешься, тебя еще можно спасти для общества. Скажи, пожалуйста, что за спешка была, почему необходимо было получить показания отца именно сегодня? А до завтра подождать не могло? Если я правильно понял, девушка, убившая свою подругу, тоже умерла. Так что никуда она не делась бы. Для чего нужно было кидаться на несчастного мужика?

– В том-то и дело. Инстинкт сработал, наверное. Профессиональная деформация, которая велит хватать любую информацию, которая плохо лежит. Когда человек потрясен и не владеет собой, информацию легче из него вытягивать, и все всегда этим пользуются. Более того, выстраивают специально целые комбинации, чтобы вывести человека из состояния душевного равновесия, а потом заставить сказать то, что он так тщательно скрывает. Ты прав, спешки никакой не было, девушка все равно уже умерла, от следствия не скроется и улики не уничтожит. А я все равно вцепилась в ее отца. Вот это и противно.

– Ну что ж, извлекай урок из собственных ошибок. Согласен, ты, наверное, сама себе отвратительна, но в следующий раз ты подумаешь, прежде чем бросаться дожимать человека. Вот и все. Никакой катастрофы не произошло. В будущем ты будешь осмотрительнее. Все, Асенька, прекращаем панихиду по твоей почившей в бозе нравственности. Что сделано – то сделано. Сойдемся на том, что это было неправильно с точки зрения морали, но продиктовано интересами раскрытия тяжкого преступления, поэтому хотя бы в какой-то степени оправданно. Туши сигарету, и будем ужинать.

– Леш, я честное слово не могу. Ну пожалуйста, – взмолилась Настя, – не заставляй меня. Только продукт переведешь.

– Надо, старушка, надо. Ты ведь сама понимаешь, что надо, а капризничаешь. Если ты сейчас не поешь, завтра у тебя будет кружиться голова, это сто раз проверено. Иди мой руки.

Настя стала медленно и неловко подниматься со стула, опираясь одной рукой о стол, а другой держась за спину.

– Это еще что такое? – Алексей тут же вскочил, чтобы помочь ей. – Опять тяжести таскала?

– Нет, честное слово, ничего тяжелого не поднимала. Продуло где-то, наверное.

– Господи, Аська, ну когда ты станешь человеком? – простонал он. – Когда ты научишься не делать то, чего делать нельзя, и делать то, что нужно? Когда ты начнешь следить за тем, чтобы не сидеть на сквозняках, а? Ну сколько раз можно спотыкаться на одном и том же месте? Что ты стоишь, двигай в сторону ванной, ты же руки мыть шла.

– А ты не ругайся на меня, а то я от ужаса забываю, что собиралась делать. Я тебя боюсь.

Настя наконец выпрямилась и пошла в ванную. Намыливая руки, она смотрела на свое отражение в зеркале, висящем над раковиной. Лешка прав, он всегда прав, потому что он намного умнее и рассудительнее ее самой. Можно, наверное, как-то так организовать свою жизнь, чтобы свести возможные неприятности к минимуму. Не поднимать ничего тяжелее трех килограммов, потому что уже лет восемь у нее после травмы болит спина. Не сидеть на сквозняках. Не позволять сыщицкому азарту брать верх над нормальными человеческими чувствами. Можно сосредоточиться и направить все умственные усилия на то, чтобы не наступать дважды на одни и те же грабли. Правда, граблей таких по жизни раскидано великое множество, но есть же люди, которые умеют как-то так напрячься и все эти грабли держать в поле зрения. Неужели она, Настя Каменская, не сможет этого? Да наверняка сможет. Но, с другой стороны, если все интеллектуальные силы бросить на борьбу с граблями, то ни на что другое их уже не останется. Ни на работу, ни на дружбу, ни на любовь, ни на хобби. Ни на что. Смертельная скука. Нельзя даже развлечься тем, чтобы получить в очередной раз по лбу черенком от граблей. Прекрасный писатель Богомил Райнов назвал это «Большой скукой», правда, имел он при этом в виду тихое пребывание в могиле, но жизнь, направленная на борьбу с граблями, по эмоциональной насыщенности мало чем отличается от могильного покоя.