Ориентирование - К. М. Станич

школе не были вовлечены в это (наряду с добрыми двадцатью пятью процентами старшекурсниц), нас бы, вероятно, всех исключили. Таким образом, мы просто обязаны быть опрошены полицией. Небольшими группами офицеры в форме сопровождают девушек обратно вниз по склону в подъёмнике, чтобы найти их удостоверения личности в комнатах.

Остальные вынуждены ждать внутри.

Никто не входит, никто не выходит.

— Я не могу поверить, что это происходит, — бормочет Марни, когда Миранда кладёт голову на скрещённые руки. Я сижу за столом напротив них двоих, уставившись на банку из-под содовой, которую я вытащила из заброшенного холодильника. Один из дежурных офицеров накричал на меня, но оно того стоило.

— А что, если бы я была убийцей? — я размышляю, уставившись на банку. — И эта газировка прямо здесь имела решающее значение для дела. Только правда была бы раскрыта лишь через восемнадцать лет и в новом документальном фильме Netflix. Шарлотта, известная другим как Чак-Карсон, не была вашей обычной подозреваемой. Маленькая. Блондинка. Прекрасна сверх всякой разумной меры. Что заставило её сорваться? Почему она спрятала цианид в этой банке и как, спустя почти два десятилетия, она всё ещё жива после того, как выпила его?

Я думаю, что моя шутка довольно забавная, и по крайней мере одна случайная девушка фыркает, но Марни не слушает. И Миранда тоже, если уж на то пошло.

— Это был несчастный случай, детка, — шепчет Миранда, быстро пожимая руку Марни. — Девушка упала со ступенек. Хотя это трагично, ужасно и омерзительно… это был несчастный случай. Я не говорю, что ты не можешь расстраиваться, но не думай об этом как о предзнаменовании.

Марни отвечает подруге взглядом, полным явного скептицизма.

— Тебе это показалось несчастным случаем? Никто не падает с лестницы и не истекает таким количеством крови.

— Вы когда-нибудь смотрели тот документальный фильм «Лестница»? — спрашиваю я, и обе девушки смотрят на меня как на сумасшедшую. — Это дело из реальной жизни, о женщине по имени Кэтлин Питерсон, которая была найдена мёртвой у подножия какой-то лестницы. Повсюду кровь. Я имею в виду, понятия не имею, что там на самом деле произошло, но это с такой же вероятностью убийство, как и несчастный случай.

Миранда поднимает голову и смотрит на меня так, словно ей доставило бы удовольствие отвесить мне подзатыльник.

— Спасибо тебе, Чак. Я так рада, что мы встретились во время ориентирования.

— Очаровательно, я уверена.

Я прижимаю руку к груди и хлопаю глазами, но тут Марни просто встаёт и раздражённо начинает расхаживать по ковру. Она зажала ноготь большого пальца между зубами и активно его покусывает.

— Я видела татуировку бесконечности на запястье этой девушки перед тем, как она умерла; я уверена в этом

— Татуировка бесконечности? — спрашивает Миранда, её голос становится холодным и странным. Я понятия не имею, о чём, чёрт возьми, они говорят и почему татуировка бесконечности может иметь значение, но мне уже кажется, что мой документальный фильм о преступлениях начался, и мне нужно его раскрыть. — И что с того? — Миранда, кажется, немного отступает от этого последнего вопроса. — У многих девушек есть татуировки бесконечности.

Они шепчутся так тихо, что я уверена, больше никто их не слышит. На данный момент около половины девушек ушли, но мы, к сожалению, относимся ко второй половине. Мне не терпится выйти и найти парней; они, должно быть, сейчас ужасно волнуются.

Я поворачиваюсь, чтобы посмотреть на Марни, когда моё имя выкрикивают по списку в передней части зала.

Марни замечает моё колебание и машет мне обеими руками:

— Иди. Убирайся отсюда и спасай себя. Мы свяжемся с тобой, когда настанет наша очередь.

Я киваю и, хотя мне не нравится идея оставлять их там, я пользуюсь возможностью, чтобы свалить. Женщина-офицер ведёт меня и полдюжины других девушек-первокурсниц по каменной дорожке к подъёмнику, вводит нас в один из них и позволяет дверям со свистом захлопнуться за нами. По крайней мере, в золотом свете раннего утра я могу видеть всё.

Кампус мерцает у подножия склона, зелёный, пышный и влажный, со скатными крышами и бревенчатыми стенами, с башнями в стиле Тюдоров и небольшой рекой, которая делит всё это пополам. Сразу за ней, вниз по длинной извилистой дороге, утопающей в деревьях, находится настоящий город Борнстед. С населением всего в тридцать тысяч человек — это не совсем оживлённый город.

Глядя вниз, кажется, что весь мир выставлен на всеобщее обозрение, мельчайший, но кристально чистый. С другой стороны, когда я вчера спускалась вниз, я ничего не могла разглядеть в подъёмниках перед нами. Это, конечно, одностороннее стекло.

Я прижимаю пальцы к стеклу, изо всех сил стараясь оценить открывающийся вид, когда мы приближаемся к красному кирпичному дворику внизу. Я могу увидеть ребят ещё до того, как мы туда добираемся.

Спенсер бешено расхаживает назад-вперёд, запустив пальцы в волосы, в то время как Черч тихо и задумчиво сидит на полустенке неподалёку. Руки Рейнджера скрещены на груди, и он хмуро смотрит на одного из полицейских, охраняющих лифты, как будто собирается наброситься на него.

Близнецы карабкаются по одной из декоративных садовых стен, как будто планируют взобраться на гору, чтобы добраться до меня. Хотя я ценю чувства, также чую заговор. Рейнджер и Черч обмениваются взглядами, и я знаю, что они что-то замышляют. Я бы не удивилась, если бы они затеяли это дерьмо просто для того, чтобы отвлечь их от близнецов и дать им шанс действительно подняться на холм, прежде чем их поймают.

Я практически выпрыгиваю из дверей, когда они открываются, прижимая ладони ко рту.

— ПРИВЕТ! — лишь это, и все пятеро поворачиваются, чтобы посмотреть на меня. Я машу руками, как сумасшедшая, и Спенсер бросается вперёд, пробегая по кирпичам и перепрыгивая через половину стены, которая отделяет основную часть двора от кабин.

Он обхватывает моё лицо руками и целует меня так, словно тонет, засовывая язык мне в горло на глазах у офицера полиции и других девушек. Он так тяжело дышит, когда отстраняется и изучает моё лицо, что я краснею и теряю всякий шанс притвориться невозмутимой.

Как будто у меня был хоть какой-то шанс с самого начала. Я дура. С таким же успехом можно просто признать это и перестать пытаться.

— Впервые с тех пор, как я забрался к тебе в постель той ночью, я, наконец, понимаю, что ты чувствовала, — он так тяжело дышит, что я не могу не задаться вопросом, не собирается ли он упасть в обморок. Его лицо всё красное, и в выражении его лица сквозит