Белые сны - Василий Песков

За каждым из этих названий чья-то судьба, какой-то поход, экспедиция. Но сколько же чистого, нетронутого пространства на антарктической карте!

Сегодня с утра идет разговор о карте ледовой. Ее по радио запросил капитан теплохода «Эстония». Это значит – теплоход уже на подходе, уже интересуется льдами. Прибывает новая смена. Все в Мирном возбуждены, взбудоражены. Рано утром самолет полетит разведывать льды. Машина будет без груза – редкий случай, когда не надо упрашивать, чтобы взяли.

Разведка… Поднялись, когда все еще спали, и, пригнувшись от ветра, бежим к маяку, который горит над столовой. В столовой уже голоса летчиков. Вася Кутузов встречает с чайником в руке: «В разведку?.. Ну-ну». Авиационный инспектор Олег Николаевич Архангельский сидит у пианино в меховой шубе, играет «Соловья» Алябьева. Он тоже решил лететь.

И вот мы в воздухе. Море у стены ледяного обрыва покрыто льдом. Надо установить, далеко ли до чистой воды, много ли айсбергов. Надо определить кораблям самый надежный путь, надо угадать, что будет завтра со льдами – сделать ледовый прогноз.

В самолете три знатока погоды, моря и льдов: Виталий Кузьмич Бабарыкин, Павел Морозов и Герман Баранов. Огромная карта. Ставят на ней какие-то знаки, меряют температуру за бортом самолета, снимают льды кинокамерой. Самолет идет прямо в море, потом в сторону, потом назад, потом опять в море. При такой карусели в два счета заблудишься. Штурман Палиевский пьет чай, не отрывая глаз от приборов и бумажки с расчетным курсом. Идем на высоте шестисот метров. Край Антарктиды. Хорошо видны трещины льда вдоль всего берега. Море пока что сковано льдом. Но это до первой хорошей бури. Ветер взломает и унесет ослабленный солнцем лед. Пока лед тянется от берега километров на тридцать. Ровная пелена. Во время приливов во льду появляются щели, и тогда наверх вылезают тюлени. От рева нашего самолета тюленье стадо начинает ерзать. Извиваясь, неуклюжие звери ползут поближе к воде.

Граница льда и воды. Битые льдины, потом море чистое, синее и на нем айсберги. Всю жизнь буду помнить небо, воду и плоские снежные горы с отражением в воде. Кажется, огромные белые звери собрались к водопою. Опустили головы и не могут поднять. До самого горизонта – неподвижные спины. Вот на хребте одного – тень самолета: маленький крестик. Мы можем сесть на белую спину айсберга, места хватит. И случаи были – садились. Размеры этих сползших в воду «кусков Антарктиды» бывают очень большими. Семьдесят километров в длину и тридцать два в ширину – такова площадь одного великана. У американцев есть специальная служба слежения за айсбергами. Их метят краской и следят за перемещением в океане.

Это в подлинном смысле ледяная гора, шестая часть ее – на поверхности, остальное – в воде. Корабль, на хорошем ходу столкнувшийся с айсбергом, обречен. Потому-то очень важна океанская служба контроля за «подарками» Антарктиды. По многу лет скитаются айсберги в океанах, угрожая судам. В конце концов все они тают, возвращая планете влагу, поглощенную Антарктидой. Так поддерживается равновесие.

Высота у самолета-разведчика небольшая, и я не теряю надежду увидеть китов. Они тут есть, летчики видят их иногда… Внимание вознаграждается – кит! Правда, мертвый. Громадная туша. Над ней стаи птиц. Мелькают тени мелких китов-косаток. Идет морской пир. Кит ловил мелюзгу. Теперь мелюзга терзает отжившего великана. Еще один случай природного равновесия…

Еще поворот. Снова корка морского льда. Тюлени. Обрыв Антарктиды. И опять курс в море… Успеваю написать репортаж для газеты и передать прямо из самолета через Мирный в Москву. Девять часов ледовой разведки. Когда ложимся курсом на Мирный, летчик манит в кабину пальцем. «Сколько, думаешь, до той вон горушки?» – «Километров шестьдесят – семьдесят». – «Триста пятьдесят километров». «Горушкой» был потухший вулкан Гаус. Его было видно так далеко потому, что воздух в Антарктиде чист и прозрачен. Вспомнил Есенина: «Только синь сосет глаза…»

Из Мирного ночью на корабли передали ледовую карту. Но мы не увидим, как придут корабли. Сегодня летчики и руководители экспедиции совещались. Решение: «Улетать, и как можно скорее». Синоптики сулят пургу. Но главное – портится час от часу взлетная полоса. От жаркого солнца она становится рыхлой. Днем тяжелому самолету уже не взлететь. Ночью снег от морозного ветра становится жестким и твердым. Будем взлетать ночью.

Третьего декабря прилетели, третьего января улетаем. Спешим. Низкое солнце покрыто дымкой. Морозец. Лед на полосе твердый. Можно взлетать.

Выпита «стременная» в домике у радистов. Вышли на край ледника. На виду у темного острова сняли шапки прощание с теми, кто уже никогда домой не вернется.

Весь Мирный высыпал на взлетную полосу. Возбужденно носятся Мэнди и Волосан. Даже Старика разбудил шум вездеходов. Пес оставил службу в свинарнике, с любопытством подбежал к самолету, потерся о колесо.

Кто-то палит из ракетницы. Желтые, зеленые, красные звезды пишут дуги над самолетами. Последние слова, объятия. Все! В первом самолете закрыли дверь. Четыре прозрачных круга гонят снег из-под крыльев. Разбег… Что-то долго бежим. Уже конец полосы… Облегченно вздыхаем – взлетел.

И наш самолет задрожал. В круглом окошке мелькают знакомые лица: Иванов Валя с ракетницей, Сашка Дряхлов с Волосаном…

И вот Антарктида уже под крыльями. Прощальный полукруг, и ложимся на курс. Слева – синяя полоса Индийского океана, справа – голубые обрывы спящей земли. Щемящее ощущение простора, полета в холодной, пугающей синеве. Что-то подобное я уже чувствовал. Когда? Память в кладовках своих находит далекий день детства. Я собирал репродукции с картин художников-пейзажистов. Кто-то принес в подарок деревенскому пацану выдранную из «Огонька» репродукцию: Рылов. «В голубом просторе». Над морем, над скалистым заснеженным островком летят лебеди, большие сильные птицы. Написаны они так, что, разглядывая картину, испытываешь волнение, будто и сам летишь вместе с птицами и сверху видишь далеко-далеко… Пережитое в детстве возникло сильно и явственно, сливаясь с нахлынувшим чувством.

На самолетах домой возвращаются ребята, зимовавшие на Молодежной, и несколько человек из Мирного. Все смотрят в иллюминаторы. Не слышно обычного галдежа. Таков этот час.

Впереди двадцать пять тысяч километров дороги. Внизу – океан. Сейчас круто повернем влево, к Новой Зеландии. Вот уже еле видна справа по борту полоска снегов. Где-то там, у Мак-Мёрдо, высоко над скалой стоит большой деревянный крест – памятник Скотту. На нем слова, ставшие девизом для всех беспокойных: «Бороться и искать. Найти и не сдаваться!»