Змеиный клубок - Леонид Влодавец

— О-о! — кивнул Александр Анатольевич. — Секьюрити — это звери. Хорошо, поедем каждый на своем. Такой «Мерседес» — это дорого?

— Так себе, — сказал племянник, и дяде могло показаться, что у Лехи где-нибудь в гараже штучный «Роллс-Ройс» стоит.

Поехали. Сначала «Мерседес» с Лехой и Воронковым, потом джип с Александром Анатольевичем. Потом, как-то тихо и неназойливо, спереди и сзади пристроились «Волги» сопровождения.

— Молодец, — похвалил Леху Воронков, — быстро отреагировал и очень хорошо. А самое главное — естественно. Я больше всего боялся, что ты начнешь суетиться, на меня смотреть или спросишь как-нибудь не так. Он бы тут же понял, что ты не хозяин. Будешь в том же духе работать — подружимся.

— Хотелось бы, — сказал Коровин, — а то вы меня все подозреваете…

— Ладно, об этом позже. Сейчас слушай ЦУ: скажешь дяде, что отель принадлежит тебе лично. Если будет предлагать оплату — не соглашайся. Если спросит, почему не повез к себе домой, а пристроил в гостиницу, объяснишь, что тут, в отеле, ему будет удобнее встретиться с полезными людьми. Пока не уточняй, с какими.

— А если настырничать будет?

— Тогда намекни, что в области очень много серьезных людей, которые могут быть ему полезны. Не удовлетворится этим, скажешь, что, мол, не все сразу. Интригуй.

Более-менее спокойно доехали до поселка Кирсановка, вкатили в ворота того самого заведения, где Леха две последние ночи ночевал. Только на сей раз не стали ни в какой подземный гараж заезжать, а притормозили у главного входа.

Парни Воронкова открыли дверцы перед Лехой, а секьюрити Александра Анатольевича, вынув из джипа кресло с хозяином, на руках перенесли его к дверям отеля.

— Чудное место! — восхитился старший Коровин, нажимая на кнопки управления своей каталки и подкатывая на ней к дверям лифта. — Очень русское, во всяком случае, мне так кажется. Я ведь, представь себе, в России был только один раз, и то в Москве. После путча 1991 года. Мне надо было сразу ехать сюда, а я не собрался.

После того как Александр Анатольевич вкатил на коляске в лифт, туда следом за ним вошли негры в темных очках. За ними влезли Леха, полковник Воронков и один из Лехиных охранников.

Доехали до этажа, где находился номер-кабинет Пантюхова, а затем прошли по коридору до солидной двери, сделанной из натурального дуба со всякими резными узорчиками. Это, надо думать, и был гот самый «цековский» номер, о котором позавчера вспоминала Люся. Здесь уже все было готово. Оказывается, вместе с джипом транспортный самолет доставил в облцентр контейнер с багажом Коровина-старшего. Мебель он, правда, с собой не привез, но одежды, белья, а также всякого обиходного барахла — сверх головы.

Еще он привез с собой двух девиц, горничную и секретаршу, которые, очевидно, еще с утра приводили номер в порядок. Обе они говорили по-русски, но с сильным акцентом. Звали их Нэнси и Лайза, но Коровин называл их Анюта и Лизанька. Секретарша, то есть Лизанька, была высокой и тонкой блондинкой, а горничная Нэнси-Анюга — низенькой и толстенькой, хотя и очень симпатичной мушкой. Леха про себя назвал ее Нюшкой, это имя ей по характеру больше подходило. Кроме того, с командой мистера Коровина прилетел повар и еще какой-то тип, не то дворецкий, не то уполномоченный по связям с прессой — Леха так и не врубился.

В общем, все шло по плану. Полковник со своей командой остался в большой комнате вместе с американцами, а Леха уединился с дядюшкой в комнате поменьше, которую оборудовали как нечто среднее между кабинетом и гостиной. Лайза сделала кофе в малюсеньких чашечках, поставила коробку со здоровенными сигарами и ушла.

— Апартаменты огромные, — сказал Александр Анатольевич, — дорого обойдется? У нас все это стоило бы почти в тысячу долларов за сутки.

— Бесплатно, — Леха взялся врать, как учили, и с удивлением отметил, что это очень просто получается. — Что я, не могу себе позволить дядюшку поселить в нормальных условиях? Отель-то мой. А номер все равно пустой стоит. Хороший клиент редко приезжает.

— Прогоришь ты, — заметил дядя Саша, — здесь, как я понял, какой-то поселок. Забор, как у военной базы. Кто сюда будет ехать?

— Зато те, кто приезжает, — ответил Леха, — могут ни за что не волноваться. Броня крепка…

— О, — хлопнул себя по лбу Александр Анатольевич, — я забыл! У вас террор. Басаев!

— Басаев пока на Кавказе, у нас и своих бандитов полно.

— Да, это ужас. Я читал, что у вас банкиров убивают каждую неделю.

— Если бы только их, — вздохнул Леха и тут же затюлюкал сотовый телефон под мышкой.

— Извини, дядь Саш, — Леха выдернул телефон. — Мне сегодня много трезвонить будут. Банк все-таки… Алё! Слушаю, Коровин!

В телефоне прозвучал голос Воронкова.

— Я здесь, поблизости. Все, что ты говоришь, слышу хорошо. Насчет внутреннего положения, нестабильности и прочего трепись поменьше. В случае необходимости звони, как договорились. Теперь для завершения беседы со мной скажи фразу: «Федор имеет право это подписывать». Только скажи с выражением, по-хозяйски. Давай!

— Федор имеет право это подписывать! — круто рявкнул Леха, добавив от себя:

— И нечего по пустякам трезвонить!

Александр Анатольевич одобрительно покачал головой.

— Никак не мог подумать, что внук моего красного дяди станет банкиром. Это правда, что у тебя в обороте более двадцати пяти миллионов долларов?

— А откуда такая информация? — прищурился Леха, понимая, что Митрохин небось не стал бы говорить, сколько у него баксов крутится и откуда они взялись.

— Из заслуживающих доверия источников, — улыбнулся дядюшка.

Тут Лехе пришла в голову фраза, которую он как-то раз в кино слышал или по телику.

— Тогда я не буду ни опровергать, ни подтверждать этого. — Получилось очень солидно и веско, но дядюшке, как видно, понравилось.

— Ну ладно, — сказал Александр Анатольевич, — О делах еще успеем говорить. Я ведь ничего толком не знаю. Как вы тут жили, чем занимались. В сущности, даже понять толком, что у вас тут происходило за это время, — невозможно. Какая-то абракадабра. Наши американцы очень боятся. Мне сказали: «Алекс, там одна коррупшн и дураки, совершенно незачем ехать. Риск неоправдан». Это одни. Другие, наоборот, говорят: «Это Клондайк, если знать, кому давать». Взятки, конечно. Все очень боятся мафии. Потом есть другие, которые считают, что все это «болшевик провокейшн».

— Что «провокейшен»? — не понял Леха.

— Вообще вся эта ваша «перестройка» и реформа. Везде и всюду остались бывшие большевики. Я не понимаю, как ваш президент (дядюшка поставил ударение по-американски, на первый слог), бывший член Политбюро («б» тоже было смягчено, как в английском) мог все передумать? Не верю, понимаешь? Они изображают демокраси, чтобы мы давали бакс. И все. У тебя нет такого ощущения?

— Не знаю, — сказал Леха, припомнив указания полковника не лезть в политику. — Это все далеко. В Москве. Я же не депутат какой-нибудь. Политика — не мой профиль.

Дядюшка вздохнул.

— Ты больше американец, чем я. Там каждый второй скажет: «Политика — это Уошинггон, а я интересуюсь ценами на кукурузу в Айове». А я-то знаю, что даже там нельзя быть свободным от политики. Вот пример. Я родился в Сербии через три года, как мой отец ушел с Врангелем. Моя мать — русская немка, отец познакомился с ней еще в Крыму и сумел вывезти с собой. В Сербии жили четыре года, очень плохо. Потом переехали в Германию, но в Белграде оставались знакомые. Конечно, во время войны я там не бывал, но после, уже при Тито, смог через посредника найти старых знакомых, открыть с ними контору и делать там малый бизнес. Тито был самый либеральный из комми. А сейчас, когда коммюнизм умер, — там эмбарго. Вот форин полней. Завтра ваши большевики скажут: «Все, запретить демократию, всех буржуев Коровиных — в Сибирь!» Что будем делать?

— Чемодан долларов под мышку — и на Дон, казаков поднимать! — пошутил Леха, припоминая все смотренные когда-то фильмы про гражданскую войну.

— Лучше сразу в Турцию, — грустно улыбнулся Александр Анатольевич. — Гражданская война — это ужас. Я, конечно, знаю все только по рассказам, но у меня в детстве было очень богатое воображение. Когда был маленький, очень боялся красных.

— И моего деда тоже? То есть, своего дядю?

— О нем в семье почти не говорили. Или так, как о покойнике. Конечно, никаких писем, ничего. Только карточка.

Коровин-старший достал из бумажника копию, переснятую со старой фотографии. Два очень похожих молодых человека, один в солдатской шинели с лычками на погонах, второй — в черном пальто и шапке-«пирожке», стояли по обе стороны от плетеного кресла, где восседал тучный бородач — настоящий купец, каких Леха только в кино видел.

— Вот это наш общий предок, — пояснил Александр Анатольевич, — Тимофей Лукич Коровин. Потомственный почетный гражданин, купец первой гильдии. Почти десятая часть всей недвижимости губернии за ним числилась, очень много закладных на земли выкупил, имел собственность в Питере и Москве. В штатском — по правую руку от моего деда — твой дед, старший сын Тимофея — Алексей. По левую — мой отец, Анатолий Тимофеевич. Это фото шестнадцатого года. Тогда отец приезжал с фронта на побывку. Вот это — Георгиевский крест…