Солдаты последней империи (Записки недисциплинированного офицера) - Виталий Чечило

— Мы тут земляки, соберёмся…

Вместо ответа я выгнал всех на площадку заниматься строевой подготовкой.

Бог миловал, вскоре роту перевели на 37-ю площадку. К новому месту дислокации личный состав гнал, как быдло. Шли с песней и вещмешками, первые три километра ещё пели, а дальше брели, как оккупанты. Я их уже и вёл.

На новом месте за три дня провели ремонт, караульные отрывали доски с вагонов. У начальника ГСМ покрали облицовочную плитку. Жаль, потом казарма сгорела.

Из старой казармы вывез всё, даже стенды, но оказалось, что в новом помещении потолки в полтора раза выше. Пришлось все делать заново, а старые я от злости потоптал ногами. Зато сменщику на старом месте всё пришлось оформлять самому. При передаче имущества самое главное, чтобы накопленное непосильным трудом добро не досталось твоему преемнику.

Двух прапорщиков уволил:

— По-вашему ничего не будет.

В караулах заставил на посту стоять. Пришло пополнение — ребята из Ульяновска, ненавидевшие чеченцев. Официальный стукач выходил перед строем и громко зачитывал:

— Такой-то тайно хранит фотоаппарат, другой варил чифирь, третий играл на гитаре…

— Неси банку…

Банку об голову, фотоаппарат об стену, гитару о спинку кровати.

В столовой мои солдаты стали требовать полную пайку. Узбеки-повара были несказано возмущены. Пришлось бить узбеков. Постепенно прежнее сборище превратилось в боеспособное подразделение. Героическая личность рядовой Чашкин 120 раз делал подъем переворотом.

Какая у меня была каптёрка! Сейчас таких нет: ковровые дорожки, гардинки на одну треть…

Я мог по трое суток не ночевать дома. Подчинённые подобострастно интересовались:

— Вы сегодня идёте домой? Народ хочет знать к чему готовиться.

Когда я оставался в казарме, утренний осмотр начинался в 24 часа и продолжался до 3-х. Я проверял у всех ногти, яйца. Дальше — изучение обязанностей дневального и пение хором государственного гимна.

— Это антисоветчина. Чечило издевается!

— А у меня нет другого музыкального сопровождения, а под гитару я не буду.

Приезжаешь с утра, единственная проблема, чтобы дежурный тебя не ошарашил. Как услышишь: «За время Вашего отсутствия происшествий не случилось» — всё, значит дальше можешь сам контролировать ситуацию. Постоянно нужно быть зверем. Это замполиты должны любить солдата фальшивой, приторной любовью. Солдат виновен уже самим фактом своего существования. В солдатской книжке императорской японской армии говорится прямо: «Пока ты жив, ты должен быть потрясён великим императорским милосердием». Солдат должен усвоить, что когда он стоит в строю, шансов «получить» у него в 70 раз меньше. Разве, когда уж не к чему придраться:

— Почему плохо подшит?

А когда он ползёт один, выбился из щели, как таракан, то сразу может получить в пятак (например, спинкой от кровати). На работах один уперся. Я его доской переебал. Потом вижу: что-то жрёт. Я — ногой по котелку, котелок ему в морду. Сержанту:

— Не кормите его и, главное, воды не давайте. Ты у меня тут всю ночь копать будешь.

Подбор младших командиров очень важен. Сержант должен испытывать лютую ненависть к подчинённым. Не то, что из учебки присылают — «хороший методист». Я всегда отказывался, говорил:

— Дайте мне неграмотного. Я ему нацеплю лычки, будет служить, как собака.

Неизменным источником беспокойства было и ротное хозяйство, которое постоянно расхищалось и пропивалось, начиная с малого. Когда солдаты разных рот толпой валят в клуб, они снимают друг с друга панамы и срезают с поясов фляжки. Один передает другому, попробуй найти. Я не вникал. Потерял панаму — каску на голову. Да не ему, а сержанту. Ты же командир — отец для подчинённых; отдай панаму пострадавшему, а сам ходи в каске. Как правило, панамы очень быстро находились — крали у других. Украли фляжку — то же самое. Трехлитровую банку под полиэтиленовый крышкой, полную горячего чая на задницу — пусть льется. Когда эту банку виновному или потерпевшему (что одно и тоже) на голове разобьют — поймет.

Рота электрических заграждений и минирования, в просторечьи «рексы», состояла из людей, в которых ключом била инициатива. Мы единственные могли выполнять все задачи, которые ставил командир полка. На вечернем разводе объявляют:

— До проверки ещё 12 часов.

К назначенному сроку всё сверкает, как у кота яйца.

Солдаты сплошь кололи татуировку. Ракета в пламени, опутанная колючей проволокой. На одном я хотел срезать её лезвием, чтобы пресечь в корне вредную привычку. Но он на виду у всех завизжал и потерял сознание.

Без подразделения я был нужен, с подразделением — стали бояться. Стрельбы — на 5, политподготовка — на 2, границ не знают, империалистов не различают. Если бы мне пришла в голову идея взять Кзыл-Орду, Джусалы, Казалинск, я бы взял. И небольшими силами — одним взводом.

Ещё будучи старшим лейтенантом, я уже писал учебники по тактике для всего полка. К тактике меня приучил наш полководец Пихтовников. Он киряет — я пишу. Так со смешками и выучил. Опыт тактических занятий с ротой привел меня к выводу, что в пустыне разворачиваться цепью для атаки бесполезно. Я разбил отделения на две части: пока одни выдвигались вперед гуськом, другие прикрывали их огнем. Об американской тактике — секциях огня и маневра — я в то время даже не подозревал. Моими усилиями был создан класс по общевойсковой подготовке с позиционным столом, на который было нанесено размещение полка. Начальник штаба приказал его изломать, так как он выдавал реальную обстановку. Я получил штук пять взысканий «за разглашение». Этим фактом заинтересовался особый отдел. С какой целью в условиях бардака я создал боеготовое подразделение? Из «секретки» мне даже перестали выдавать карты с нанесенной обстановкой. Потом стол восстановили для каких-то показушных занятий.

Поначалу я увлекся тактикой. Взводные вошли в такой раж, что на занятиях стали топить подчиненных в болоте. Солдатам и инженерная подготовка интересна (минирование, например), только бы не окопы копать. Хотя сначала и окопы с интересом копали.

Замполит мне говорит:

— Они тебя первого пристрелят.

Я ему:

— Не только не пристрелят, но ещё будут стрелять во всех, в кого я прикажу.

Солдат можно опускать, как угодно, кроме двух вещей: жрать, когда они голодны, и трахать баб, когда им не достается. Как-то на глазах солдат срочной службы я затащил в комендатуру одну «чипчиху» (продавщицу из «чипха» — солдатской чайной). Ничего не было, но в глазах солдат я прочитал такую злобу, что больше не рисковал этого делать. Если бы тогда довелось идти в атаку, они бы меня точно пристрелили. А ведь были офицеры, умудрявшиеся тайком трескать шоколад, пока солдаты не распотрошат их тревожные чемоданы. А если трое солдат что-нибудь украдут, найти уже невозможно. Пустят по кругу — кивают друг на друга. Поэтому, я сразу отдавал свою пайку на «общак».

Начштаба в меня графином кидал, я уворачивался, графин об сейф, карта с оперативной обстановкой тушью стекла.

— А я вам хрен писаря дам!

Наконец, мое терпение иссякло, на горизонте замаячила комендатура. А если «Кар» — Женя Малыгин — станет комендантом?

— Я что, ротным умирать буду?

— Ну нет должностей!

Должность я себе нашел, а вот рота пропала. Солдаты поняли слабину, распустились. Жена:

— Или рота, или я.

Начал Женя попивать и кончил, как остальные: спился и попал в ПСО к Логвинову. Вышел оттуда со справкой «хронический алкоголик» и мог не напрягаясь дослуживать в одном из испытательных подразделений. Сохранил за собой все права и льготы, кроме одной — получать спирт.

Верстание в солдаты

В советское время отлов рекрутов производился два раза в год и назывался почётной обязанностью граждан. Как, впрочем, и сейчас на Украине. Механизм отлова был предельно прост: кто не мог откупиться, шёл служить. Тогда, при избытке призывного контингента, освобождение от призыва стоило недорого. Из воинских частей во все концы необъятной Родины в военкоматы направлялись команды по отбору призывников. Первыми имели право набирать пограничные войска. Туда брали лучших, чтобы не перебежали к врагу. Потом набирали во внутренние войска МВД СРСР, чтобы стерегли врагов государства. Дальше гребли всех подряд. В танковые войска мог попасть солдат под два метра ростом, а на флот — метр с кепкой.

В состав команды по отбору входили пять человек, как правило, непричастные (не имеющие личного состава). Кроме того, с собой брали врача. Польза от него была одна — если кто подцепит триппер, вылечит без огласки. Команда начинала пьянствовать, как только садилась в поезд, и так — до места назначения.

Прибыли в Ульяновск. Там не по талонам только куриные ножки. Старшим группы был подполковник Хабаров, к слову — ни одного дня не носил ботинок, только сапоги, сам шил форму и полевую сумку: