Аквамариновое танго - Валерия Вербинина

– Понимаю, – проворчал Бюсси. – Хотя меня так и подмывает предъявить ему обвинение в том, что он со своими ложными показаниями препятствует правосудию.

– У нас нет никаких доказательств, – напомнила Амалия. – И хуже всего то, что Жанна Понс сказала мне, что по меньшей мере два предмета из драгоценностей Лили бесследно исчезли.

– То есть Бернар Клеман все же мог…

– Я почти уверена, что он тут ни при чем. Но как знать? Во всем этом хорошо только одно – у вас появляется повод как следует завтра допросить доктора. Раз Бернар Клеман утверждает, что он убил Лили Понс, значит, Анрио больше не сможет отстаивать версию о самоубийстве.

Этот день больше не принес с собой ничего, достойного внимания. Впрочем, от Амалии не ускользнуло, что вечерние выпуски газет действительно не обошли вниманием Бернара Клемана. Странным образом во всех редакциях уже знали, что один из раненых, поправлявшихся когда-то в замке Поршер, сознался в том, что убил его хозяйку.

Утром, едва Амалия встала, зазвонил телефон. Говорил Андре Делотр:

– Госпожа баронесса, искренне надеюсь, что не побеспокоил вас… Прежде всего мы хотели бы поблагодарить вас за Уголька. Вы немного ошиблись, дело было не в зубе, а в куриной косточке, которая впилась в десну, вызвала воспаление и причиняла бедняге адские мучения… Теперь все в порядке, он стал таким же ласковым и послушным, как и раньше, но если бы не вы и ваша проницательность… Иногда действительно следует обратиться к другому специалисту, если мнение первого вас не устраивает…

– Простите, месье, но я ни за что не поверю, что вы позвонили мне только из-за кота, – заметила Амалия.

В трубке повисла пауза.

– Что ж… Гм… Вам известно, что Бернар Клеман сознался?

– Известно. Но это еще не значит, что убийца – он.

– Сударыня, я прошу прощения, но я все же не понимаю… Если Бернар Клеман сказал, что он убил Лили Понс…

– …убийца Антуана Лами должен прийти за ним, а не за вами или мсье Ансельмом, к примеру, – подхватила Амалия. – К тому же такой кандидат всех устраивает, не так ли?

И она со злостью швырнула трубку на рычаг.

– Доброе утро, – сказала Ксения, входя в комнату.

Она приехала ночью, на машине, и лицо ее еще было бледным от бессонницы. Дома после долгой дороги она так и не смогла уснуть.

– Я надеюсь, ты не вздумаешь оправдывать свой поступок или превозносить его до небес, – строго сказала Амалия. Дочь молча покачала головой. – Где твои спутники?

– Я довезла их до гостиницы. У нас все равно нет места.

– Неужели?

– Или я не хочу постоянно видеть их у нас дома, – сухо сказала Ксения. В ее представлении дом был исключительно маминым пространством, где имели право находиться только Амалия и ближайшие родственники, и никто больше.

– Ты ужасный кактус, вот ты кто, – объявила Амалия. – Только я знаю, что в сердце у тебя прекрасный цветок. – Она притянула дочь к себе и поцеловала в голову. – Чего это ты вздумала сражаться за меня?

– Они не имеют права так о тебе говорить, – твердо промолвила Ксения, и крылья ее носа дернулись.

– А они будут. И о тебе будут судачить, и о Мише. Как же иначе – развелся с Лизой и женился на балерине. Ай-ай-ай, куда катится свет… Кстати, я нашла в почте три письма от его первой жены с требованием денег.

– Она снова собирается замуж, – сердитым голосом проговорила Ксения. – И настраивает детей против Миши. Правда, ему это безразлично, потому что его балерина беременна. Но Лиза ведет себя просто ужасно. Ее жених только что купил новую машину, а она выговаривает мне по телефону, что мы оставляем ее и детей умирать с голоду. И постоянно она хнычет, плачет и изображает из себя жертву, а потом идет в меховой магазин и покупает себе на деньги жениха очередное манто. Зачем в Париже мех? Куда его здесь носить?

Амалия понимала, что дело вовсе не в мехе; истинным вопросом, на который не найти ответа, было – зачем Миша привел в их семью это чужое и чуждое существо, зачем он вообще связался с Лизой? И что-то надо с этим делать, как-то штопать отношения, которые рвутся и расползаются в разные стороны. Однако Амалия поймала себя на мысли, что ей все надоело и ничего не хочется. Она почему-то никогда не сомневалась, что Лиза прекрасно устроит свою судьбу, и мало того – что она не станет без них горевать, как, впрочем, и они без нее. А дети – ну, будет у них отчим, возможно, будут сводные братья или сестры. Что Амалия вообще может предложить своим внукам – воспоминания об обломках империи?

И она вспомнила самое страшное мгновение в своей жизни, когда она, казалось, коснулась дна; когда муж умер у нее на руках, империя, в которой строилась вся их жизнь, рухнула, и один сын – говорили сны, притворявшиеся вещими – погиб на Гражданской войне, другой, воевавший на Западном фронте, может быть, тоже был убит, а дочь уехала в никуда и не подавала о себе вестей. Был сад – не сад, и осень – не осень, а может быть, весна (Амалия не запомнила хорошенько). Под ногами была черная земля и опавшие листья – значит, все-таки осень. Но вот Амалия подняла глаза и увидела детей, которые беззаботно играли, бегали наперегонки и галдели, заполняя пространство своей беспричинной радостью. И она поняла, ощутила всем своим существом, что жизнь продолжается; империя рухнула, ее страны больше нет, но дети играют, как прежде, и, значит, надежда еще есть.

Она может обмануть в конце концов, но она есть.

– Иногда я думаю: как бы мне хотелось родиться через сто лет! – вырвалось у Амалии.

– Я так надоела тебе с Лизой и ее делами? – улыбнулась дочь. – Но я не могу ничего поделать. Она принадлежит к типу людей, который меня выводит из себя… не знаю, просто каждым своим жестом, каждым словом.

– Ладно, хватит пока о Лизе, – решительно сказала Амалия. – Расскажи мне лучше о Симоне Рошаре.

– А что тут рассказывать? Найти его оказалось очень просто. Я бы сразу узнала у него все, что нужно, если бы не эти.

– Кто – эти?

– Эрве и журналист.

– А, он уже просто Эрве! – развеселилась Амалия.

– Мама, не могу же я все время его называть «господин граф»! Это просто смешно.

– Словом, ты бы с легкостью все узнала, но мужчины только и делали, что мешали тебе. Верно?

– Ну да. Габриэль все время норовил встрять со своей камерой и сфотографировать меня – якобы я чудесно смотрюсь на фоне порта. А Эрве серьезно втолковывал Симону, сколько его семья сделала для Рошаров, как будто он пытался что-то скрыть. В конце концов я просто отогнала их и сама поговорила с Симоном. Он был очень подавлен тем, что случилось с его родителями, и рассказал все, что знал. Деньги его семья получила от Альбера Лами, причем тот предупредил, что это разовая выплата. Еще раз он их увидит, им несдобровать.

– Любопытно. Скажи, а родители Симона не пытались с ним еще раз увидеться?..

– Он говорит, что нет. Дела у них и так шли хорошо… Кажется, телефон опять звонит.

– Я подойду, – сказала Амалия, поднимаясь с места.

Без нее в комнате сразу же стало как-то пусто, тускло и скучно, мелькнуло в голове у Ксении. Она вздохнула и потерла веки. Интересно, как скоро мама сумеет раскрыть это дело?

Через несколько минут Амалия вернулась и, хмурясь, стала собирать сумку.

– Что-то случилось? – спросила Ксения.

Амалия ответила не сразу.

– Жанну Понс убили в ее доме. Лемье и Бюсси работают на месте преступления, ведут следствие. Ни в какой Дижон инспектор не поехал.

– Куда ты? – встревожилась Ксения.

– Съезжу навещу их, а потом сама отправлюсь в Дижон.

– От Парижа до Дижона триста десять километров, – напомнила дочь. – Может быть, лучше я тебя отвезу?

Амалия собиралась сказать, что Ксения заслужила отдых, но тут она вспомнила про инцидент в Ницце и подумала, что дочери, может быть, действительно стоит поехать с ней.

– Хорошо. Только сначала завернем в Сен-Клу.

…Возле ограды толпились любопытные, а полицейский, стоявший у дверей, не захотел пропускать Амалию. Однако тут на пороге показался инспектор Лемье и сказал, что дама может войти.

– Как это случилось? – спросила Амалия, глядя на кресло, в котором вчера сидела Жанна. Теперь на спинке были видны темные пятна. Тела в комнате не было – очевидно, его уже успели увезти. Полицейский фотограф делал снимки, комиссар Бюсси разговаривал с экспертом, который держал в руках чашку – безмолвного свидетеля преступления, не иначе. Обыкновенная незатейливая чашка, украшенная розами, – ах, если бы она еще могла говорить!

– Ее застрелили, – мрачно сказал Анри. – Три выстрела в упор, вразброс, словно у преступника руки ходили ходуном. Вряд ли это был профессионал.

– Оружие нашли?

– Нет, но мы знаем тип и марку. Впрочем, это ничего нам не дает – такие револьверы продаются в любом оружейном магазине.

– Когда произошло убийство?

– Соседи говорят, вечером, через несколько часов после вашего ухода, к дому кто-то подошел. Жанна Понс впустила этого человека внутрь, и он ее убил. На ограбление непохоже – на столе лежали деньги, и их не тронули.