Пересуды - Хьюго Клаус

Ладно, начинай сначала. Если ничего не хочешь сказать перед тем, как начнешь.

Начать сначала, «Begin the beguine»[100]. Я играл на банджо.

Ты еще играешь на банджо?

Нет. Больше никогда.

Кажется, ты хорошо играл.

Они меня чересчур сильно хвалили.

Наверное, хотели, чтобы ты продолжал играть. Хоть час в день. Если регулярно заниматься, каждый раз выучиваешь что-то новое. Я договорюсь с директором, чтобы тебе разрешили здесь играть. Если ты честно ответишь на все вопросы. И не станешь морочить мне голову.

Вы очень добры, минеер комиссар.

Экс-комиссар. Уже двадцать три года как.

Вы очень добры, минеер экс-комиссар.

На твоем месте я не стал бы на это рассчитывать. В нашей профессии добрые мало чего добиваются. Начинай.

Это случилось, когда на пляже потерялась тринадцатилетняя девочка, а две четырнадцатилетние пропали возле Хаспенгау. В сентябре.

Двенадцатого сентября. Я проснулся весь в поту, из-за жары и собак.

Огромные пятнистые доги, семь штук, у всех из пасти текла кровь, морды квадратные, как у бультерьеров, наяву я никогда таких не видел. Рылись в земле окровавленными мордами, грязь летела во все стороны. Рычали и сопели, только ничего не было слышно.

Разбудил меня, как всегда, жалобный вой и громкое пение соседей-магометан. Они всегда молятся громко, чтобы все вокруг слышали. Мне больше всех достается, между нами стена в один кирпич. Я умылся и побрился.

Да, сперва пришлось вытащить трусы из раковины, они там отмокали, выжать и положить на диван, чтоб сохли. Я плохо переношу жару. С трудом натянул обувь на отекшие ноги.

С тех пор как Алиса ушла, я разговариваю сам с собой. Утром спрашиваю: «Господи, что сегодня еще случится?»

В тот день тоже. Нельзя сказать, чтобы я ждал ответа. Я ничего не жду. Выпил чашку растворимого кофе. Две ложечки кофе, два кусочка сахара. Горячую воду налил из кухонного крана, только она не очень горячая. Мне то и дело мерещились огромные собаки, бесшумно роющиеся в глине.

Накануне вечером я постирал и выгладил рабочий халат, сложил, убрал в пластиковую сумку.

Алиса, пока не ушла, заставляла меня носить портфель из искусственной кожи. Но я против. Я рабочий. Все должны это видеть.

Выходя из гостиной, я помахал пластиковой сумкой нашей свадебной фотографии, она стоит на буфете в овальной серебряной рамке. Иногда я подмигивал Алисе и махал на прощанье рукой. Бледная, пухленькая Алиса в свадебном платье. Робкий жених, некто-из-прошлого, держит ее под руку, этого я давно прогнал.

Откуда у тебя пластиковая сумка?

Из магазина, у меня их большой запас. Аккуратно сложены в гараже. В основном, то есть большую часть, я брал из ящика для мусора. Их все равно бы выкинули.

Моросил дождик. Я хотел взять зонтик, который забыла Алиса, но подумал, меня засмеют на работе из-за женского зонта, разрисованного яркими кругами и квадратами.

Я надел куртку-сафари, с капюшоном и множеством кармашков. Как будто собрался в экспедицию, в джунгли. В трамвае я вспомнил, скоро на работе будет инвентаризация. Из-за этого в магазине «Феликс: книги и канцтовары» все нервничали. Не только сам минеер Феликс, другие тоже. Патрик Декерпел из книжного отдела, минеер Ваннесте из отдела компьютеров, Рита, она торгует канцтоварами, и я. Только Карлуша, он помогает мне на складе, не волновался. Ему нервничать нельзя, у него понос начинается.

Было жутко много людей. Они торопливо пересекали под дождем Коорнмаркт. Я увидел свою тень от прожекторов, которые укреплены на стенах Гравенстейн[101], тень скользила рядом, по блестящим камням. Я наступал на свою тень. Трое магометан с густыми мокрыми усами мели тротуары у старинных кирпичных домов. Когда я проходил мимо булочной Даэмс, оттуда вкусно пахло, мне захотелось купить специальный хлеб, полезный для кишечника, но стояла очередь. По часам на здании почты выходило, что у меня есть время, но я решил не рисковать, вечно мне попадается впереди стерва из тех, что много о себе понимают, и заказывает десяток пирожных, и еще печенье, и еще марципаны, и еще пирожки.

Минеер Докс стоял в дверях своей аптеки в белом-пребелом халате и пялился на величавый, мрачный Гравенстейн. Какие-то шумные юнцы пытались украсить его флагом с фламандским львом.

— Студенты, — мрачно заметил минеер Докс. — Надо будет днем опустить жалюзи на наших окнах.

Так и сказал: наши окна, как будто я мог принимать решение по поводу этих жалюзей вместе с ним, но я промолчал. Только кивнул.

— Сегодня у них шествие, — говорит.

— Тогда они много чего попортят, — отвечаю.

— Кто?

— Студенты.

— Но они правы: пока молод, надо сражаться за свои идеалы!

Я учуял резкий запах из нагрудного кармана его халата. Эфир? Он отворачивается, белая спина халата. Уйти я не решался.

— Куда мы катимся? — спросил он. — Невозможно отпустить детей одних в школу.

— Да-да, — поддакнул я, чтобы хоть что-то сказать.

— Позор! А ведь это только верхушка айсберга.

— Я тоже так думаю.

Он недоверчиво смотрел на меня. За ним в витрине плакат, тощий, длинный юноша смахивает рукой с лица прыщи размером с клубнику, а в другой руке держит оранжевый тюбик.

— До свидания, минеер Докс.

Флаг со львом, как намокшая тряпка, уныло свисал со стены.

Рита по-новому расположила товар в витрине. Три глобуса по тридцать сантиметров в диаметре, подсвеченные изнутри. Вокруг изящной шкатулки розового дерева веером разложила ручки для каллиграфии с тонкими перьями. Я как-то купил такую шкатулочку Алисе, и еще баночку коричневой туши. С тридцатипроцентной уценкой. Алиса взяла подарок, развернула, посмотрела на ручки.

— Как ты догадался? — спросила. — Я всегда такую хотела.

— Потому что у тебя красивый почерк.

— Я правда давно жду такого подарка.

Только через несколько месяцев, когда ее уже не было, я понял, что она издевалась надо мной.

Я оставил грязные следы на полу, но никто не заметил.

На складе я объяснял Карлуше, что ему сегодня делать, пока надевал халат. Он никому не должен подчиняться, но позволял мне изображать начальника. Его морщинистая остренькая мордочка освещалась улыбкой, когда он отвечал: «Да, шеф!», «Определенно, шеф!», «Как скажешь, шеф!»

В то утро он сказал, что Декерпел совсем охренел.

— Он все время орет! Грубиян! Как будто завел, черт побери его совсем, собственные правила поведения.

То есть Карлуша заметил что-то необычное в поведении Патрика Декерпела?

В тот день, двенадцатого сентября. Я, кстати, тоже заметил.

Я понес наверх папки из цветного картона, 330 миллиметров шириной, чтобы разложить по местам. Декерпел тотчас подошел ко мне.

Я очень долго привыкал к неодобрительному, высокомерному выражению, застывшему на его лице. Пока не узнал, что правая щека у него парализована из-за ошибки зубного врача. За это он получил очень хорошие деньги от страховой компании. Некоторым женщинам нравятся такие надменные рожи. Костлявые и рябые, как у Декерпела.

— Ты давно пришел? — спросил.

— Только что.

— Слишком рано. Отчего бы это?

Я было начал объяснять, что трамваи ходят нерегулярно, но тут подошел Ваннесте и сказал, что все сотрудники носят часы, что мне тоже пора к этому привыкнуть и что за шесть-семь сотен франков можно купить вполне надежные.

Через месяц после свадьбы Алиса подарила мне часы. Их не надо было заводить, и в них можно было плавать. Но на них вместо цифр стояли какие-то черточки. Она заметила, что я их не ношу, потому что не понимаю, что значат эти черточки, и стала сама их носить. Они лежат в гараже, если тебе захочется на них посмотреть. Вместе с ее красной кожаной сумочкой.

Много багажа взяла с собой твоя жена, когда уходила?

Багаж?

К примеру, чемодан, сумку.

Нет. Не думаю.

Это случилось так неожиданно. Она сказала: «Ты хороший парень. Но мы не подходим друг к другу. Лучше бы я вышла за твоего брата».

Продолжай про то утро. У нас полно времени.

Рита принесла на склад термос кофе. Сказала, что расстроилась и не знает почему. Потом призналась, что никто в магазине не похвалил ее новую витрину. Декерпел тоже. Она сказала, что Декерпел человек недобрый, он относился к ней с нежностью, когда она только пришла работать в «Феликс», даже пригласил в свой любительский театр «Талия». Но постепенно потерял к ней интерес, стал хамить. И выгнал из театра, сказал, что она слишком стара, а ей еще и двадцати восьми не исполнилось.