Всадник. Легенда Сонной Лощины - Кристина Генри

Девять

–З

наю, у тебя куча вопросов. У тебя на лице все написано. – Бром снял с Донара седло, насыпал ему овса и ласково потрепал жеребца по морде. – Но уже поздно, а нам обоим нужно выспаться. Кроме того, мне кажется, твоя бабушка тоже должна принять участие в этом разговоре.

Я не хотела идти в постель. Ни тело, ни разум не были готовы к отдыху. Мозг гудел от всего, что случилось за день, от всего, что поведал мне Бром. Ну не может же он вот так, возмущалась я про себя, сообщить, что Шулер де Яагер мой родственник, а потом просто погладить по голове и отправить спать!

Но именно так Бром, очевидно, и собирался поступить. Он затащил меня в дом, игнорируя все вопросы, позволил лишь пожелать доброй ночи Катрине – и отослал наверх.

Катрина, поцеловав меня перед сном, бросила печальный взгляд на мою «прическу». Я подумала, что так она будет делать еще долго – бабушке, в отличие от меня, мои волосы всегда нравились.

Ома даже не спросила, почему Бром гонит меня в спальню – они только переглянулись, мигом договорившись друг с другом без слов, как умели только они, и Катрина прекрасно поняла, чего хочет Бром.

Надевая ночную рубашку и укладываясь в постель, я думала о связи между ними. Между моими бабушкой и дедушкой. Узы, соединявшие их, всегда казались мне почти сверхъестественными в своей прочности, а сверхъестественное – это не то, от чего можно запросто отмахнуться, проживая в Сонной Лощине.

Эту связь Бром прочувствовал сразу, еще в детстве, и Катрина, наверное, тоже, иначе она не сопротивлялась бы ей так сильно под конец. Я поймала себя на том, что снова жалею Крейна, хотя, по словам Брома, школьный учитель никогда по-настоящему не был влюблен в Катрину – а только в ее богатство. И все-таки, размышляла я, как это, наверное, больно, когда кто-то водит тебя за нос ради своих собственных целей. Целью Катрины было заставить Брома ревновать, и, судя по рассказу Брома, ее план сработал.

Но самое странное в этой истории было не то, что Бром притворился Всадником – я всегда понимала, что он знает больше, чем говорит, – и даже не то, что его байка превратилась в легенду Сонной Лощины. Странно было то, что Шулер де Яагер все видел и никому не сказал, то, что Шулер де Яагер каким-то образом виновен в смерти моего отца и то, что Шулер де Яагер – мой дед.

Я как-то никогда не задумывалась о родителях своей матери. Не знаю уж почему. Может, потому, что Бром и Катрина целиком заполняли мое существование и я никогда не чувствовала нужды в ком-то другом. А может, потому, что они почти не говорили о Фенне – упоминали только ее красоту, спокойствие и добросердечность и любовь Бендикса к ней. Еще Катрина иногда попрекала меня тем, что я ничуть не похожа на Фенну.

И вот я узнала, что у меня имеется еще один живой родственник, и это не кто иной, как Шулер де Яагер! Я поверить не могла, что Бром и впрямь полагает, будто я спокойно усну после такого известия. Шулер был таким старым – куда старше Брома. Ему сравнялось лет семьдесят, если не больше, а выглядел он и того старше – весь иссохший, морщинистый, скрюченный, как древнее дерево.

Он сказал, что дочь была у них поздним ребенком. Для него, значит, очень, очень поздним.

Я не могла представить, что зову Шулера де Яагера «опа» или смеюсь с ним, как с Бромом. Не могла представить его в роли отца, не говоря уже о деде. Было в нем что-то такое – коварное, глубоко скрытое, почти зловещее. Он был не из тех, в чьих объятиях чувствуешь себя в безопасности. Он был не такой, как Бром.

Но, Бен, в мире масса людей, и все они – не Бром. Это не недостаток.

Все время, которое я провела с Шулером де Яагером, меня не покидало ощущение, будто я что-то упускаю, не понимаю, будто мы говорим о разном. Шулер знал, что он мой родственник, а я – нет, так может, этим и объяснялась странность нашего разговора?

(И почему он мне ничего не сказал об этом? Мог бы и упомянуть, такое от детей не скрывают.)

Но нет, наша беседа была странной не только поэтому. Было что-то еще. Шулер де Яагер знал нечто, чего не знал никто.

И мне нужно было выяснить, что же он знает. Это могло быть как-то связано с Крейном или клудде, а может, он хранил какой-то другой секрет – хранил, чтобы выложить его тогда, когда получится извлечь из этого максимальную пользу.

И как ты собираешься убедить его рассказать тебе то, что он знает, если он ничего не сказал даже Брому?

Да, это была проблема. Если уж Бром не смог заставить старика говорить, какими же силами нужно обладать мне, чтобы убедить этого скрытного типа, задумалась я.

Бром не кровь от крови его. В отличие от тебя.

Я поежилась. Мне совсем не нравилась мысль о том, что в моих венах течет кровь Шулера де Яагера. Мне вообще не хотелось быть с ним хоть чем-то связанной.

Связи. Между Бромом и Катриной, между Бромом и Шулером, между Бендиксом и Фенной, между мной и всеми ними. В этой паутине определенно что-то запуталось, и это что-то было источником всех бед. Из-за этого и умерли те мальчики.

Бром сказал, что Бендикс погиб из-за Шулера де Яагера.

Повернувшись на другой бок, я уткнулась лицом в подушку. Так я ни к чему и не пришла. Мысли впустую вращались по кругу. Тогда я решительно закрыла глаза и приказала себе: «Спи, спи, спи».

Но не спала.

Как можно спать под этими звездами, под безбрежным покровом черной ночи? Как можно спать, когда подо мной быстрый, немыслимо быстрый конь? Как можно спать, когда я слышу, как бьется его сердце – его дикое, дикое сердце?

Нет, это не его сердце. Это сердце мое. Потому что мое сердце – его сердце, а его сердце – мое. Мы – одно, мы едины.

Я резко села, открыла глаза, и утреннее солнце ослепило меня. Я проспала всю ночь, но не чувствовала себя отдохнувшей. Мне снился он, и его смех, и скачка на