Кентерберийские рассказы - Джеффри Чосер

До времени не надо созревать,

Ведь девочка успеет взрослой стать

И смелое усвоить поведенье.

Вам не в обиду это поученье,

Наставницы господских дочерей,

Приставленные к ним на склоне дней!

Подумайте, какое основанье

Давать их было вам на воспитанье:

Иль то, что чистоту вы соблюли,

Иль то, что пред соблазнами земли

Не устояли и теперь до гроба

От света отреклись. Глядите ж в оба

За нравами воспитанниц своих,

Стезею чистоты ведите их.

Охотник-вор, что от былых утех

Своих отрекся, может лучше всех

Лес охранить. Вы с вашею задачей

Отлично справитесь, – вас ждет удача.

Не поощряйте никогда порок,

Чтоб дьявол вами овладеть не мог.

От снисхожденья к поощренью – шаг.

Невинности предатель – злейший враг

Людского рода, – потому-то мы

Его боимся больше, чем чумы.

Отцы и матери, вам тоже надо -

Растите ль вы единственное чадо

Иль несколько – не отпускать их с глаз,

Пока зависит их судьба от вас.

Остерегайтесь гнусным поведеньем,

А паче неуместным снисхожденьем

Детей своих губить. Кто портит чадо,

Тому не миновать, поверьте, ада.

Коль нерадив пастух, какой в нем толк?

При нем ягнят спокойно тащит волк.

Примерами не утомляя вас,

Продолжу я мой прерванный рассказ.

Не нужно дочери Виргинья было

Наставниц, – нет, она руководила

Собой сама; ведь жизнь ее была -

Как все слова ее, так и дела -

Примером, по которому учиться

Могли бы добродетелям девицы.

И потому в стране гремела слава

О красоте ее и жизни правой.

Все осыпали девушку хвалой, -

Все, кроме злобной зависти одной,

Которой горести чужие милы,

А радости, наоборот, постылы.

Свою продолжил повесть доктор так:

Однажды в храм направила свой шаг

Виргинья дочь; ее сопровождала

Родная мать, как девушке пристало.

А в ту пору как раз одним судьей

Тот округ управлялся городской;

И вот, когда она входила в храм,

Судья, случайно оказавшись там,

Ее увидел и в единый миг

Запечатлел в душе прекрасный лик.

Ее красой невиданной пленен,

Тотчас же про себя подумал он:

«Она моею сделаться должна!»

И тут в него вселился сатана

И научил бессовестным советом,

Как преуспеть коварством в деле этом.

Он понимал, что золотом иль силой

Пути он не проложит к деве милой.

Она имела множество друзей,

И чистота души давала ей

Способность оказать сопротивленье

Любому натиску и вожделенью.

Все это взвесив, парня он призвал,

Которого за негодяя знал,

И все подробно рассказал ему,

Прибавив, чтобы тайны никому,

Коль жизнь ему мила, не выдал он.

Когда был подлый сговор заключен,

Судья на славу парня угостил

И наперед прещедро одарил.

Подробно обсудив с судьею план,

Как дать ему, пустивши в ход обман,

Возможность похоть утолить свою

(От вас их замысла не утаю),

Отправился домой проклятый Клавдий, -

Так парня звали, – а судья, враг правде,

Что звался Аппием (заметьте, я

Не сказкой развлекаю вас, друзья,

А то, что вправду было, повествую), -

Судья, уже заранее ликуя,

Стал предвкушать услады плотской час.

И вот чрез день, другой, когда как раз

В своем судилище он восседал

И тяжбы, как обычно, разбирал,

Вошел его сообщник, твердо шаг

Держа к столу, и громко молвил так:

«Свое пришел я право защищать

И на Виргинья жалобу подать,

Который мне нанес огромный вред.

А скажет он, что это лишь навет, -

Я привести свидетелей могу;

Они вам подтвердят, что я не лгу».

«В отсутствие ответчика нельзя

Решенье вынести, – сказал судья. -

Пускай предстанет он перед судом,

И мы по правде тяжбу разберем».

Явился тот, и жалобу истца

Суд огласил с начала до конца,

А содержанье было в ней такое:

«Я, недостойный Клавдий, пред тобою,

Почтенный Аппий, утверждаю тут,

Что некий рыцарь, коего зовут

Виргиньем, праву вопреки, поныне

Мою служанку держит и рабыню,

В младых летах украденную в ночь

И уведенную насильно прочь.

Есть у меня свидетель не один,

Прошу их выслушать, о господин.

Он скажет вам, что дочь она ему,

Но это будет ложь, и потому

Рабыню мне вернуть прошу покорно».

Вот содержанье жалобы позорной.

В упор взглянул Виргинии на истца

И собрался навету подлеца

Достойный дать и рыцарский ответ,

Всем доказать, что тени правды нет

В его словах, что в них сплошная ложь.

Судье, однако, было невтерпеж,

И он изрек: «Пора прикончить спор!

Такой я объявляю приговор:

Истец свою рабыню может взять;

Отныне у себя ее держать

Не вправе ты. Пусть явится сюда

И под охраной состоит суда».

Услышав этот гнусный приговор,

Велевший дочь родную на позор

Отдать судье, пошел домой Виргиний,

Душою утопая в злой кручине.

Вернувшись, в комнате своей он сел

И тотчас дочь позвать к себе велел.

Когда она вошла и села рядом,

Он на нее взглянул потухшим взглядом.

Хоть жалость сердце отчее и жгла,

В решении был тверд он, как скала.

«Виргинья, дочь моя, – сказал он ей,

Перед тобой один из двух путей:

Смерть иль позор. Зачем родился я,

Раз мне дожить пришлось, о дочь моя,

До дня, когда тебе, моя отрада,

От острого меча погибнуть надо?

Превыше света божьего любя,

Как ласково лелеял я тебя,

О дочь, последнее мое мученье,

Последнее в сей жизни утешенье!

Жемчужина небесной чистоты,

Сбой горький рек прими смиренно ты,

Тебя убьет не ненависть – любовь.

Моей рукой твоя прольется кровь.

Ты повстречалась Аппию на горе, -

Сказалось это в подлом приговоре».

И все ей рассказал он, – вам опять

Излишне это было б повторять.

«Отец родной, я так еще юна,

Я жить хочу, – воскликнула она,

Ему руками шею обвивая

(Привычка у нее была такая),

И слезы брызнули из чудных глаз. -

Ужель, отец, пришел мой смертный час?»

«Увы, – ответил он, – исхода нет».

«Тогда, – промолвила она в ответ, -

Оплакать жизнь мою, отец, мне дай!

Позволил выплакаться Иевфай [161]

Пред смертью дочери своей когда-то,

А в чем была бедняжка виновата?

В том, что отца, свершившего поход,

Хотела первой встретить у ворот».

Сказавши так, она без чувств упала,

А через миг, в себя пришедши, встала

И молвила: «Благодарю творца,

Что девственней останусь до конца.

Позору смерть предпочитаю я.

Отец, готова к смерти дочь твоя».

И стала тут она просить о том,

Чтоб он ударил бережно мечом,

И снова потеряла вдруг сознанье.

Виргинии, полный жгучего страданья,

Отсек ей голову и дар кровавый

Понес в палату, где судья неправый

Еще сидел и тяжбы разбирал.

Судья, гласит преданье, приказал

Его схватить и умертвить тотчас.

Но тут народ ворвался в суд и спас

Виргиния; ведь было всем известно,

Что приговор был вынесен бесчестно.

Еще когда истец явился в суд,

Подозревали многие, что тут

Замешан Аппий, чей блудливый нрав

Был всем знаком. Теперь, злодея взяв,

Его в темницу бросили, и там

С собою скоро он покончил сам.

А Клавдий, Аппия сообщник мерзкий,

Истец неправедный, преступник дерзкий,

К повешенью был тут же присужден.

По просьбе рыцаря, однако, он

Был только изгнан. Если б не Виргинии,

Ему висеть пришлось бы на осине.

Всех остальных, замешанных в злом деле,

На виселицу без пощады вздели.

Вы видите, не безнаказан грех,

Но час небесной кары скрыт от всех.

Тебе неведомо, когда и как

Зашевелится совести червяк,

Хоть о твоем не знает преступленье

Никто, – лишь ты один и провиденье.

Ученому и неучу равно

Расплаты час предвидеть не дано.

Грех из души гоните же скорей,

Покуда он не укрепился в ней.

Эпилог к рассказу врача

Следует обращение трактирщика к Врачу и Продавцу индульгенций

Тут наш хозяин, словно полоумный,

Браниться принялся с божбою шумной:

«А, кровь и крест того, кто пригвожден

Судья тот справедливо осужден был.

Да чтоб они позорною кончиной,

Те стряпчие и судьи, как единый,

Все сгинули! Но ей-то не помочь!

Мне эта девушка как будто дочь.

Ах, дорогой ценою заплатила

За красоту она. Какая сила

Того спасет, кого природа, счастье

Так одарили? Горькие напасти

Их ждут и смерть. Ах, бедная моя!

Такие случаи знавал и я.

Ее краса ее ж и погубила.

Какую гибель ей судьба сулила!

Природы, счастья не хочу даров,

В них проку нет, а зла? Не хватит слов

О нем сказать. Да, дорогой мой доктор.

Но в жалости какой, скажите, прок-то?

Давайте позабудем мы о ней,

И дай-то бог, чтоб было веселей