Билет в ад - Лоран Ботти

Стараясь не обращать внимание на хлещущие в лицо ветер и снег, Шарли побежала к машине. Оказавшись внутри, она облегченно вздохнула, зажгла свет, но почти сразу снова его выключила. Она чувствовала себя лучше в темноте, которую едва рассеивал бледный свет снаружи. Одна, в сумерках на опушке заснеженного леса, она чувствовала себя неуязвимой, недосягаемой для любых опасностей. В темноте, по крайней мере, легче было спрятаться.

Шарли включила радио и стала искать программу новостей, пробиваясь сквозь шорох и помехи. Музыка… бархатный голос певицы… голоса диджеев… и вот наконец — сводка новостей. Она немного увеличила громкость, откинулась на спинку кресла и дрожащей рукой зажгла сигарету.

Карла и Николя… куда ж без них… кризис… налоги… и вот — «зверское убийство в Париже, в Десятом округе, вблизи площади Республики…».

Шарли подалась вперед и почти вплотную наклонилась к радио, стараясь разобрать слова журналиста сквозь треск помех. Репортаж занял самое большое полминуты, но, слушая, Шарли чувствовала, как кровь стынет у нее в жилах.

Брижитт зверски убита… Хуже того, перед смертью ее пытали. И произошло это в ту же самую ночь, когда Шарли с Давидом ненадолго у нее остановились…

Шарли испытывала сильнейшее чувство вины: ведь если бы они остались, ничего бы не случилось! Она была бы там и защитила Брижитт… Может быть даже, Давид сумел бы «увидеть» грозящую опасность и предупредил бы о ней…

А теперь Брижитт мертва… Убита… Кем? Из-за чего?

Шарли больше не слышала, о чем говорили в новостях, даже когда речь зашла о лотерее «Евромиллион»: «…победитель которой уже известен!» — с энтузиазмом добавил ведущий. Внезапно к горлу подступила тошнота, и Шарли едва успела распахнуть дверцу машины, чтобы извергнуть на снег недавний ужин.

От холода у нее застучали зубы. Она постаралась собраться с силами, снова захлопнула дверцу и откинулась на спинку кресла. Теперь она уже не пыталась сдержать слез, и они хлынули потоком. Ее трясло как в ознобе, но она этого почти не ощущала. Ею владело глубочайшее, беспредельное отчаяние — и от потери единственной близкой подруги, почти сестры, и от ужаса той ситуации, в которой она оказалась. К боли и страху примешивалось чувство вины из-за того, что она втянула во все это сына…

Прошло десять минут, двадцать, полчаса… Наконец она нашла в себе силы прекратить рыдания, выйти из машины и направиться к дому.

Она была уже на полпути, когда какой-то шорох за спиной заставил ее насторожиться.

…полиция умолчала о некоторых чересчур ужасных подробностях, но следователь, выступавший на пресс-конференции, явно был в шоке — он назвал это убийство «живодерским»…

Снежные хлопья чуть поредели — теперь сквозь них было видно темную громаду леса. Кроны деревьев дрожали от резких порывов ветра.

Шарли застыла на месте, глядя на эту столь привычную картину, которая вдруг показалась ей чужой и враждебной… угрожающей.

Снова какое-то движение… Совсем недалеко, на опушке…

Или просто ветер?..

В одно мгновение страх полностью завладел ею, пригвоздив к месту. Она стояла неподвижно, словно любое, самое незначительное движение могло привести к тому, что из леса прямо на нее выскочило бы…

Что?.. Кто?..

Наконец Шарли очнулась и почти бегом преодолела последние метры до крыльца. Войдя в дом, она в то же мгновение резко захлопнула за собой дверь.

Потом на цыпочках приблизилась к окну и какое-то время простояла там, пытаясь что-нибудь различить сквозь отверстия в ставнях.

Ничего.

Значит, просто показалось, успокоила она себя. А завтра будет новый день, и… все будет иначе.

Да, завтра мир заиграет совсем новыми красками.

Но… в этом мире уже не будет Брижитт. Никогда.

36

«Клик…. клик… клик…» Орели узнала тихое щелканье компьютерных клавиш. Она машинально вытянула руку в сторону и обнаружила, что рядом с ней на кровати никого нет. Чуть приподнявшись, она увидела сквозь дверной проем смежной со спальней гостиной темный силуэт, резко выделяющийся на фоне включенного монитора.

Орели взглянула на будильник: три часа ночи. Она вздохнула. Этот человек вообще когда-нибудь спит?..

Она набросила халат и, приблизившись к Тома, легонько обняла его сзади за шею. Он слегка вздрогнул, но не сделал попытки освободиться. Хотя и никак не отреагировал на нежный, почти материнский поцелуй в затылок. Орели отправилась на кухню и, взяв из холодильника пакет молока, наполнила две чашки. Затем постояла немного у окна, глядя на падающие снежные хлопья. Небольшой внутренний дворик был весь засыпан снегом, под крышами домов уже нарастали сосульки, похожие на сталактиты. Стояла непроницаемая ватная тишина. Почему-то Орели стало не по себе.

Когда она вернулась в гостиную, Тома даже не обернулся, полностью погруженный в чтение. Орели молча поставила рядом с ним чашку и, пододвинув себе стул, села рядом. По-прежнему не говоря ни слова, Тома слегка подвинулся, чтобы она могла лучше видеть экран.

Прижавшись к нему вплотную, Орели принялась читать вместе с ним, переходя от ссылки к ссылке, от сайта к сайту, от статьи к статье, — сначала со скукой, потом все с большим интересом. Дело десятилетней давности оказалось любопытным… Какое-то время оно не сходило с газетных страниц и телеэкранов, но довольно скоро от него остались лишь смутные воспоминания — что-то связанное с экспериментами над сознанием и памятью, астрологией, шоковой психотерапией… Постепенно то, что вначале казалось Орели обычной ловушкой для простофиль с лишними деньгами — вроде многочисленных объединений поклонников нью-эйджа в США, — представало перед ней в истинном свете — хорошо организованная секта с тщательно продуманным догматическим вероучением, которое, несмотря на арест главных руководителей, по-прежнему продолжало жить и находить себе сторонников на просторах Интернета.

Спустя примерно полчаса после начала чтения Орели наконец нарушила обоюдное молчание, спросив напрямик:

— Тома, ты хоть понимаешь, какое осиное гнездо собираешься разворошить?

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

37

Давид открыл глаза. Свет, который едва просачивался сквозь закрытые ставни, был мутно-белым, похожим на туман. Отсюда, из теплой уютной комнаты, из-под толстого стеганого одеяла, он казался холодным и… каким-то потусторонним.

Давид сел в кровати и прислушался. В доме царила предрассветная тишина. Здесь, в бывшей маминой спальне, не было часов, но он подумал, что сейчас, скорее всего, самое раннее утро.

Во сне к нему на этот раз не приходило никаких «воспоминаний», поэтому он чувствовал себя отдохнувшим. Уверенным. Готовым… к чему, он еще не знал — но, во всяком случае, ему нравился этот дом. И нравилось, какой стала мама в этом доме.

Только одно омрачало его мысли: Брижитт была мертва.

Накануне вечером он узнал об этом из «воспоминания», в котором лежал, кажется, на больничной койке, слишком высокой для обычной кровати… да и обстановка напоминала больничную палату: стены почти пустой комнаты были ослепительно-белыми, в воздухе плавал запах эфира или еще какого-то химического вещества… но был и какой-то другой запах, казавшийся здесь совсем неуместным: пыли, старого чердака — Давид не мог с точностью его определить. Все было каким-то расплывчатым, нереальным… И вдруг, непонятно откуда, появился человек, который склонился над ним и прошептал: …а когда я покончу с тобой, я убью твою шлюху-мамашу, как раньше убил ее подружку.

Он не произнес ни одного имени, не сообщил никаких подробностей. Но это и не понадобилось: Давид был достаточно взрослым, чтобы понять связь между этой призрачной сценой и вчерашней фотографией Брижитт на экране телевизора. Да и подруга у мамы была только одна…

Давид попытался отогнать вернувшийся страх, понимая, что мама не сможет в одиночку справиться с грозящей им опасностью. Он должен еще раз попытаться освободить свою силу. Это их единственный шанс на спасение. Спонтанность вчерашней попытки уступила место твердому, решительному намерению, вызванному необходимостью. И страхом.

Он отбросил одеяло, натянул свитер и шерстяные носки, снова сел на кровать.

На этот раз он не стал закрывать глаза, как вчера в бабушкиной гостиной. Нет, теперь ему хотелось воочию увидеть то, что произойдет. Он поискал подходящий предмет, который можно было бы переместить с помощью взгляда. PSP?.. Нет, слишком тяжелая… Картина на стене… книга… кукла в костюме знатной дамы XVIII века… ага, вот подходящая вещь — небольшая шкатулка, оклеенная ракушками. Маленькая и наверняка легкая. То, что надо.

Давид поднялся, подошел к старинному комоду, на котором стояла шкатулка, и стал не отрываясь смотреть на нее.