Дельцы. Автомобильный король - Эптон Синклер

— Вы и представить себе не можете этой сцены! — сказал он. — У меня волосы встают дыбом, когда подумаю об этом. Только представьте — я был не более как в двадцати футах от Дана Уотермана. Все время казалось, что он смотрит прямо на меня. Я не смел шевельнуться, боялся, как бы он меня не заметил. Каждое мгновение мне мерещилось, что он встанет с кресла и бросится к окну. Но он спокойно сидел, стучал по столу, сверкал глазами и диктовал этим господам свою волю.

— Я слышал, как он говорил, — сказал Бейтс. — Теперь я уверен: это был его голос.

— О, Дан прямо положил их на лопатки! — продолжал Родни. — Когда он закончил, наступила такая тишина, что слышно было, как муха пролетит. От всей этой картины можно было сойти с ума.

— Я вне себя от волнения, — сказал Бейтс. — Все, что случилось, просто невероятно!

— Они и понятия не имеют, к чему это приведет.

— Нет, имеют, — возразил Родни. — Но им все безразлично. Они почуяли запах крови. Это совершенно в их духе — они напоминали свору гончих, преследующих дичь. Надо было видеть этого Уотермана с худым, жаждущим крови, жадным лицом. "Час пробил, — сказал он. — Здесь нет ни одного, кто бы не считал, что рано или поздно это должно было произойти. Мы должны их уничтожить раз и навсегда". Надо было видеть, как он посмотрел на Прентиса, когда тот отважился выступить против него.

— Прентису все это оказалось не по вкусу? — спросил Монтегю.

— Нетрудно себе представить, как он разозлился, — вставил Бейтс.

— Уотерман обещал ему свое покровительство. Но теперь он, должно быть, всецело в их руках. По-видимому, Федеральный банк вложил в Готтамский трест миллион долларов и вынужден будет взять их обратно.

— Подумать только! — воскликнул Бейтс.

— Подождите, — сказал Родни, — но ведь они хотят изменить всю политику. Я готов лишиться руки, лишь бы сфотографировать Дана Уотермана в ту минуту. Такой снимок следовало показать американскому народу и спросить его, что он обо всем этом думает. Дэвид Уорд заметил: "Небольшая встряска в наше время никому не повредит". А Уотерман стукнул кулаком по столу. "Страна нуждается в уроке, — заявил он. — Деловых людей оскорбляют и несут о них всякий вздор. Если поприжать народ, у него будет о чем думать, а не поносить тех, кому страна обязана своим благосостоянием. Мне кажется, джентльмены, что в нашей власти положить конец этому радикализму".

— Только подумать! — произнес в волнении Бейтс. — Старый черт!

— А Дюваль прибавил с усмешкой: "Одним словом, господа, мы заставим Райдера обанкротиться и напугаем президента".

— Конференция закончилась? — спросил Бейтс, немного помолчав.

— Оставалось только пожать друг другу руки, — ответил Родни. — Я не решился продолжать наблюдения, так как все они начали вставать со своих мест.

Бейтс поднялся с кресла.

— Идемте — сказал он, — нам нельзя терять времени. Дело еще далеко не закончено.

Он принялся отвязывать веревку и свертывать ее. Родни взял одеяла и положил их на кровать, прикрыв простыней, чтобы не были заметны места, протертые веревкой. Он свернул бечевку и бросил ее в чемодан. Бейтс взял шляпу, пальто и направился к двери.

— Извините нас, мистер Монтегю, — сказал он. — Вы понимаете, нужно еще много потрудиться над всем этим.

— Разумеется, — сказал Монтегю.

— Мы постараемся отблагодарить вас как можно скорее, — прибавил Бейтс. — Зайдите после того, как выйдет газета, и мы вместе это отметим.

20

Они распрощались. Подождав несколько минут, чтобы дать время репортерам выйти из отеля, Монтегю вызвал лифт.

Лифт остановился этажом ниже. Аллан едва опомнился от возбуждения. Когда дверь открылась, он увидел группу людей и среди них Дюваля, Уорда и генерала Прентиса. Монтегю спрятался за спину лифтера, чтобы его никто не увидел.

Аллан успел заметить, что Прентис был смертельно бледен. Не сказав никому ни слова, он вышел в коридор. Монтегю колебался с минуту, а затем решительно повернул и пошел за ним. Он нагнал Прентиса у дверей.

— Добрый вечер, генерал! — сказал ом.

Прентис обернулся и посмотрел на него невидящим взглядом.

— А, Монтегю! — сказал он. — Как поживаете?

— Хорошо, — ответил Аллан.

На улице среди других автомобилей он заметил лимузин генерала.

— Вы куда?

— Домой, — ответил Прентис.

— Я поеду с вами, если позволите, — сказал Монтегю. — Мне нужно кое-что вам сказать.

— Хорошо.

Генерал и не мог бы ему отказать, так как Монтегю взял его под руку и направился с ним к автомобилю. Впрочем, Аллан не ожидал отказа.

Он помог генералу сесть в машину, сам уселся рядом и захлопнул дверцу. Прентис был в состоянии какой-то прострации.

Монтегю наблюдал за ним некоторое время, затем внезапно наклонился к нему и сказал:

— Генерал, зачем вы дали себя уговорить?

— А? — сказал Прентис.

— Я говорю, — повторил Монтегю, — зачем вы дали себя уговорить?

Прентис повернулся и посмотрел на него остановившимся взглядом.

— Я знаю все, — сказал Монтегю, — все, что произошло на вашей конференции.

— Что вы хотите этим сказать?

— Я знаю, к чему они вас принудили. Они хотят уничтожить Готтамский трест.

Генерал был ошеломлен.

— Что такое, — едва выговорил он. — Кто вам сказал? Как вы могли узнать?

Монтегю выждал, пока генерал придет в себя.

— Я ничем не мог помочь тресту, — вырвалось у него. — Что я мог сделать?

— Вы можете отказаться действовать с ними заодно! — воскликнул Монтегю.

— При чем здесь я? Они все равно добьются своего. И вы полагаете, что меня не сомнут, если я откажусь?

— Но подумайте, к чему все это приведет! Разорятся сотни людей! Вы и на себя навлечете беду!

— Я все это знаю, — сказал генерал с мукой в голосе. — Не подумайте, что я не боролся. Но я был беспомощен, совершенно беспомощен!

Он вновь повернулся к Монтегю и дрожащей рукой ухватил его за рукав.

— Я никогда не думал, что доживу до такого часа. Презирать самого себя, быть презираемым всеми! Чтобы меня третировали, оскорбляли, забрасывали грязью!

Старик не в силах был говорить от волнения, голос его прерывался.

— Взгляните на меня! Вы считаете, что я человек влиятельный, видное лицо в городе, глава большого предприятия, пользующегося доверием тысяч людей? Ничего подобного! Я марионетка, фигляр! Имя, которое я ношу, следует покрыть позором!

Он закрыл лицо руками и наклонил голову, чтобы Монтегю не мог видеть его горе.

Наступило долгое молчание. Монтегю лишился дара речи. Он чувствовал, что само его присутствие в машине оскорбляет генерала.

Наконец Прентис открыл лицо. Он сжал кулаки и овладел собой.

— Жребий брошен, — сказал он. — Мне пришлось согласиться. Чего это мне стоило, не все ли равно?

Монтегю молчал.

— Я не имею права оправдываться, — продолжал генерал. — Пути назад нет. Дан Уотерман теперь мой хозяин, и я должен ему повиноваться.

— Как вы попали к ним в лапы? — спросил Монтегю.

— Один из моих друзей организовал Федеральный банк и предложил мне стать его президентом, желая использовать мое имя. Я согласился, потому что хорошо знал этого человека и полностью ему доверял. Я вел дело, оно процветало, но через три года перешло в другие руки. Это было во время кризиса. Мне следовало уйти, но я должен был позаботиться о семье, о своих друзьях, которые были втянуты в это предприятие. Да и от своих интересов не смог отказаться. Я остался — и этим все сказано. Я чувствовал, что теперь возглавляю банк лишь номинально, но было уже слишком поздно.

— Но отчего вам теперь не выйти из дела? — спросил Монтегю.

— Теперь? — повторил генерал. — Теперь, когда все мои друзья оказались в зависимости от меня? Моим врагам это было бы только на руку, ибо дало возможность все свои грехи, свалить на мою голову. Они поставили бы меня рядом со Стюартом и Райдером.

— Все ясно, — произнес Монтегю.

— И вот наступил кризис, и я узнаю, кто теперь мой настоящий хозяин. Мне приказывают, и я подчиняюсь. Мне не угрожают. Я повинуюсь и без угроз. Бог мой, мистер Монтегю, если бы я рассказал вам, что творится в этом городе, какую грязь льют на почтенных людей и к каким мерам им приходится прибегать для своей защиты… И это самые уважаемые в городе люди, состарившиеся на службе народу. Все это слишком ужасно, чтобы рассказывать.

Некоторое время оба молчали.

— И ничего нельзя сделать? — спросил Монтегю.

— Ничего, — ответил Прентис.

— Скажите, генерал, ваше предприятие надежно?

— Вполне.

— Вы ничем себя не скомпрометировали?

— Ничем.

— Отчего же вы боитесь Уотермана?

— Отчего? Да я обязан иметь в резерве восемьдесят процентов вкладов, а у меня их только пять.