История амулета - Эдит Несбит

А между тем вокруг наших четверых приятелей и их спутников уже стала собираться небольшая толпа зевак.

— А, черт с ним! Пойдемте домой! — сказал Роберт и, как всегда, повел остальных в неверном направлении.

Теперь они шли по узкой улочке, до отказа набитой джентльменами в строгих черных костюмах, белых крахмальных воротничках и неопределенного цвета лакированных штиблетах. Шляп на черно-белых джентльменах не имелось. Большинство из них стояли, прислонившись к стенам домов и, отчаянно размахивая руками, вели какие-то непонятные арифметические разговоры.

— Вы только посмотрите, как отвратительно одеваются эти странные люди! — сказала королева. — А ведь если их одеть поприличнее, почти все они вполне могли бы украсить своим благородным обликом (особенно это касается их длинных крючковатых носов) пиршественную залу нашего дворца. Ладно же, я хочу, чтобы все эти люди были одеты как мои вавилонские придворные!

Естественно, ее желание было исполнено.

Как только почти засыпающий от усталости Псаммиад раздулся в своей авоське, каждый, кто в тот момент находился на Трогмортон-стрит,[9] предстал миру в полной вавилонской придворной экипировке.

Каждый был тщательно завит, надушен и напудрен, и у каждого с плеч свисала расшитая золотом тяжелая пурпурная туника. На руках у каждого были кольца и браслеты, на шее — золотые отложные воротники, на боку — сабля в позолоченных ножнах, а на голове — самая немыслимая прическа на свете.

Минуту-другую улица хранила гробовое молчание.

— Вот что я тебе скажу, — заговорил вдруг чернявый молодой человек, который до того был блондином, обращаясь к своему приятелю. — Это все, конечно, обман и надувательство, и вообще, скорее всего, что-то случилось у меня с глазами, но ты, брат, выглядишь просто чудно!

— Чудно', скажешь тоже! — ответил его собеседник. — Да ты посмотри на себя-то! Ну и ну! У тебя же волосы почернели и борода выросла! Нет, уж я-то знаю, что с нами приключилось. Нас всех отравили, вот что! Нет, брат, ты просто вылитая обезьяна!

— А вот старый Левинштейн выглядит очень даже ничего себе. Но как это могло с нами случиться, вот что я бы хотел знать. Как такое вообще может быть? Это что, факирство или еще какая-нибудь там гадость?

— Мне, кажется, снится от-чень плохой сон, — говорил между тем старый Левинштейн своему клерку. — Я шел по Бишопсгейт и видел, как от-чень много простолюдинов имеют у себя в руках от-чень много еды — хорошей еды! О, конечно, конечно, эт-то всего лишь плохой сон.

— Тогда, сэр, я, наверное, тоже сплю, — ответил ему клерк, с ненавистью разглядывая свои ноги. — Как хотите, а я имею на своих ногах не шикарные лакированные ботинки, а какие-то плохие сандалии.

— И вся эта хорошая еда пропадает даром! — вздохнул старый мистер Левинштейн. — Плохой сон — дурной сон!

Члены Королевской Биржи известны тем, что даже в самые спокойные дни представляют из себя несусветно шумное сборище. Однако, когда им вдруг понадобилось выразить свое отвращение по поводу вавилонского обычая одеваться, они подняли такой гвалт, что находящийся на другом конце города перекупщик, решив, что это наконец-то упали цены на зерно, зарядил свой большой револьвер и всадил себе в лоб все имевшиеся в нем шесть пуль. И немудрено — каждому пришлось изо всех напрягать глотку, чтобы услышать собственный голос.

— У меня лишь одно желание! — кричал бывший блондин, заподозривший во всем случившемся международный заговор факиров. Он стоял рядом с детьми, и те почувствовали, как их начинает бить нервная дрожь. Они-то знали, что он получит все, чего ни пожелает. — Так вот, я всего лишь хочу, чтобы мы знали, кто все это с нами устроил!

Естественно, в следующую секунду все они знали это. В который уже раз за этот день вокруг королевы образовалось плотное кольцо из возмущенных людей.

— Позор! Позор! — кричало одновременно двести, а то и триста надсаженных глоток. — Мы заставим ее ответить за это по закону! Задержите ее! Вызовите полицию!

Королева дико озиралась вокруг.

— Что это с ними? — спросила она. — Они беснуются, как дикие львы в клетке! Только я никогда не видела столько разъяренных львов сразу. Что это они там вопят?

— Они зовут полицию, — мрачно ответил Сирил. — И, знаете, я их ни капельки не виню. Я знал, что рано или поздно это должно было случиться.

— Я хочу, чтобы здесь были мои телохранители! — закричала королева. Истощенный донельзя Псаммиад дрожал с ног до головы и отчаянно хватал ртом воздух, но, несмотря ни на что, в следующее мгновение красная, зеленая, золотая, медная и железная лава затопила Трогмортон-стрит, и вокруг королевы засверкала сплошная стена мечей и копий.

— Я есть сумасшедший, — сказал мистер Розенбаум. — Так, так, так. Значит, я все-таки есть сумасшедший!

— Это просто наступил твой Судный день, Рози, — сказал ему его компаньон. — Я всегда тебе говорил, что ты чересчур перегнул палку в том деле с «Цветочной росой». Так что вот теперь тебе наказание, да и мне заодно!

При виде сверкающих лезвий, закованных в броню фигур и свирепых лиц королевских телохранителей, члены Королевской Биржи начали осторожно пятиться в оба конца улицы. Но Трогмортон-стрит была чересчур узка для того, чтобы по ней могли удариться в бегство одновременно несколько сот человек, и возникшая по этому поводу паника только осложнила ситуацию.

— Убейте их! — закричала королева. — Убейте нечестивых собак!

Телохранители подчинились.

— Все это лишь сон, — бормотал мистер Левинштейн, выглядывая из-за спины своего клерка. — Плохой сон — дурной сон!

— Как бы не так! — кричал клерк. — Это не сон. О, Господь всемогущий! Эти иноземные звери убивают всех, кто только под руку попадется! Генри Гиршу выпустили кишки, а Прентиса разрубили напополам, а вон и Гут упал, и у Лайонела Коэна больше не имеется головы! И у Ги Никельса тоже! Сон, говорите? Хотел бы я, чтобы все это было только сном!

И, конечно же, в следующую секунду все стало только сном! Члены Королевской Биржи недоуменно протерли глаза и как ни в чем не бывало вернулись к своим бесконечным «понижениям», «повышениям» и прочим прыжкам и выкрутасам курса, а также к «транксам», «каффирам», «стилзам», репортам, депортам и опционам[10] — одним словом, ко всей этой идиотской тарабарщине, которой так любят забавляться молодые и здоровые мужчины, без дела отирающиеся на Трогмортон-стрит.

И никто никому не сказал ни слова о своем удивительном сне. Помнится, однажды я уже говорила вам, что деловые люди очень боятся, как бы кто-нибудь не прознал о том, что им довелось заснуть в рабочее время. И уж, конечно, для них было бы равносильно самоубийству, если бы вдруг стало известно, что им снились такие ужасные вещи как роскошные обеды для голодающих или же поголовное истребление Королевской Биржи.

Итак, бледные и дрожащие от ужаса дети очутились в гостиной дома номер 300 по Фицрой-стрит. Псаммиад из последних сил вылез из своей «адовой авоськи» и неподвижно распростерся на столе, вытянув задние ноги и более всего на свете напоминая убитого на охоте зайца.

— Слава Богу, все позади! — сказала Антея, издав глубокий вздох облегчения.

— Она больше не вернется, ведь правда? — спросила все еще не пришедшая в себя после кровавых событий на Королевской Бирже Джейн.

— Нет, — ответил Сирил. — Теперь она навеки останется в своем прошлом. Однако, черт подери, мы истратили на нее аж целый фунт стерлингов! Теперь нам придется до старости экономить на карманных деньгах, чтобы отдать долг ученому джентльмену.

— А вот и нет! — сказал Роберт. — Не забывай, что все это было одним лишь сном. Помните, что сказал клерк? «Хотел бы я, чтобы все это было только сном». Пантерочка, будь другом, сбегай наверх и спроси у бедного ученого джентльмена, занимала ли ты у него сегодня какие-нибудь деньги?

— Прошу прощения, — вежливо осведомилась Антея, после того как на ее стук последовало приглашение войти и ученый джентльмен приветствовал ее у порога, — но я бы хотела узнать одну очень важную вещь. Еще раз извините, но не давали ли вы мне сегодня взаймы один фунт стерлингов?

— Нет, — ответил ученый джентльмен, приветливо глядя на нее сквозь толстые стекла очков. — И все же очень примечательно, что ты спрашиваешь меня об этом. Дело в том, что под вечер я немного вздремнул (что у меня, кстати, очень редко бывает), и мне приснился удивительный сон. Я чрезвычайно отчетливо помню, как ты принесла мне драгоценный перстень, который, по твоим словам, принадлежал королеве Вавилона. Потом я одолжил тебе соверен, а ты оставила мне на сохранение королевский перстень. Да, скажу я тебе, это был поистине уникальный артефакт. — Тут он повздыхал немного, а потом сказал: — Хотел бы я, чтобы это был не сон!