Каприз для двоих (СИ) - Оксана Керис

кажется, пыталась понять, что ты там такое вытворяешь, что тебе дарят настолько шикарные подарки.

Мелли открыла было рот, — не ответить, а возмутиться — но Магнус ее прервал:

— Не отвечай! Я не хочу знать о грязных сексуальных пристрастиях моих ненавистных учителей. Мне проще считать, что все это тебе дарят за красивые глаза. Браслеты надевай, пора заниматься!

Мелли словно водой окатили. Она думала, что это просто подарок, но для всех вокруг, получается, хозяин вознаградил ее за послушность в постели… Воодушевление от возможности носить что-то настолько прекрасное тут же пропало: из предметов искусства все эти ожерелья и серьги разом превратились в клеймо развратницы.

***

Камин в своей комнате Алан разводил сам. Берти уже сидел в кресле и несколько отстраненно наблюдал за тем, как любимый складывает бревна. Было в этом что-то ритуальное, успокаивающе. Аккуратно сложить бревна, поджечь пучок соломы, от него — щепки, после чуть подождать, пока огонь не перекинется на поленья. Берти практически не чувствовал холода и тепла — точнее, они не оказывали на него того же влияния, что на остальных. Он не мерзнет и ему не бывает жарко: говорят, что все маги смерти с момента инициации немного мертвы, хотя на самом деле у них просто снижена чувствительность к таким вещам. Поэтому огонь в камине Берти нисколько не мешал, несмотря на теплую погоду на улице. Зато потрескивание бревен делало обстановку уютнее…

Алан опустился в другое кресло. Судя по всему, Мелли придет через минут десять, может, двадцать, а пока что они могут и поговорить.

— Она вроде ожила, — задумчиво проговорил Берти.

Алан кивнул:

— Вроде да. Я не думал, что покупка ее семьи окажет столь быстрый результат.

Берти тяжело вздохнул. Сегодня Мелли действительно выглядела не такой отстраненной. Разговаривала с ним так и вовсе весело. До этого целую неделю она больше напоминала живую куклу, что заставляло Берти чувствовать легкие уколы совести, которые становились болезненнее по утрам, потому что ночью возбуждение не давало чувствовать что-то кроме.

— Это поможет? — уточнил он.

Алан пожал плечами. Он заклинанием подвинул к себе пуф, скинул на пол туфли и вытянул ноги:

— Разум — самая сложная структура. Даже специалисты не могут гарантировать успех в лечении… а мы просто тычем наугад в надежде попасть в нужное место. Лир Тибольд говорил, что если станет совсем плохо, он просто будет пичкать ее пилюлями, которые помогают восстановить психику… Но тогда у нас будет не просто кукла, а радостная кукла, потому что немного не в себе из-за пилюль.

Настроение у него было несколько пессимистичное. С Аланам такое случается редко — обычно он абсолютно уверен в своем успехе. Поэтому Берти осторожно спросил:

— Ты думаешь, это было… такой огромной ошибкой, купить ее?

— Я думаю, что мы не те люди, которые подходят в качестве рабовладельцев. Слишком эгоистичны, чтобы оставить ее в покое, слишком эмпатичны, чтобы просто пользоваться ею.

Берти снова тяжело вздохнул и нервно оглянулся в сторону двери. С Мелиссой все стало иначе. Они ведь вместе без малого двадцать лет. Казалось, изучили друг друга вдоль и поперек… а теперь Берти кажется, что он заново влюбляется в Алана. Не так, как все это время — спокойная любовь, построенная уже на доверии, взаимопонимании и прожитых невзгодах. Другая. Яркая, необузданная, страстная, когда даже в течение дня думаешь о том, что будет после захода солнца… Влюбленность. Такая же сильная, как и после их знакомства.

— Ты влюбляешься в нее? — спросил он прямо.

Алан чуть дернул плечом:

— Не знаю… Задери тебя демоны, Берти! Я столько лет намеренно избегал долгих отношений на стороне, потому что не хотел этого ощущения — привязанности, влюбленности… мне нравилось, что я это чувствую только к тебе… а теперь…

И он замолчал. Берти нахмурился: ему была не совсем понятна причина этой эмоциональной вспышки. Потребовалось несколько минут тишины, чтобы он понял.

— Я тебя не ревную, — сказал он. — И никогда не ревновал. Я всегда знал, что то, что между нами, это совершенно особенное, что никак не зависит от наличия в нашей жизни других людей. Это ведь нормально — любить нескольких.

Алан посмотрел на него со смесью ужаса и недоверия:

— Не ревновал?

Берти тут же исправился:

— Один раз… сам знаешь. Но там была другая причина, я просто всегда чувствовал, что он во всем меня лучше, все же кузены, дед вечно ставил его в пример и… ну, это было как удар по главной детской травме. Дело не в том, что ты с кем-то спишь, а в том, что он действительно лучше меня. Более умный, более знатный, более богатый… он вообще-то монарх. Я тогда был уверен, что могу тебя потерять, и решил уехать… И очень удивился, когда ты выбрал меня. И с тех вообще никогда не ревновал. Раз уж ты не оставил меня тогда…

Алан все еще выглядел ошарашенным. Если так подумать, они действительно никогда не обсуждали именно эту тему. Другие ими исхожены вдоль и поперек, они вроде знают обо всех травмах и победах друг друга… а вот тему ревности обычно не затрагивали.

— У нас с тобой ведь совсем разный темперамент, — продолжил Берти. — Я всегда видел, что тебе всего мало. Дело даже не в сексе — ты хоть и говоришь, что спасаешь меня от своего либидо, но…брось, мы долгое время жили вместе, и я как-то не жаловался на то, что ты меня в прямом смысле затрахал. В переносном — да, весь мозг мне вылюбил.

Алан засмеялся и с деланным стыдом прикрыл глаза ладонью. Берти продолжил: