Сладкий плен его объятий - Александра Хоукинз

Он снял с нее шляпу, прежде чем Девона успела запротестовать. Решив, что у нее еще будет время привести себя в порядок, она не стала спорить.

– Зачем мы вообще едем в твое загородное поместье?

– А что необычного в том, что я хочу похвастаться своей женой перед родственниками?

Объяснение было вполне разумным. Вот только Девона не поверила ни единому его слову.

– Я не служанка, Типтон. Я твоя жена. Думаю, мне ты должен говорить правду. Все знают, что ты презираешь своих родственников за то, как они с тобой обошлись.

– Ты опять слушаешь сплетни? – Рейн внимательно посмотрел на Девону.

– Только когда никто не говорит мне правду, – ответила она сквозь зубы.

– Должен предупредить, – Рейн потер подбородок и снова повернулся к окну, – что наш визит никого не обрадует. Я сделаю все от меня зависящее, чтобы оградить тебя от злого языка моей матери.

– Если наш визит всем только во вред, зачем же мы туда едем? Вели кучеру – пусть везет нас обратно в Лондон.

– Так скоро после свадьбы? – насмешливо протянул Рейн. – Все станут говорить, что я не сумел укротить искрометную Бидгрейн. – Его глаза загорелись, как всегда, когда речь заходила об их близости.

– Ох! – Девона отвела глаза, стараясь сдержаться.

За первые дни супружеской жизни она узнала, что каждая мелочь вызывает страсть ее мужа.

– Давай поедем в какое-нибудь другое место.

– Фоксенкловер мой, и я никому не позволю отнять его у меня.

Рейн, как обычно, внимательно наблюдал за ней. Девону это больше не беспокоило. То, что раньше она принимала за угрозу с его стороны, было просто манерой сосредоточиваться на объекте своего внимания. Рейн желал ее с самого начала, как желал и в эту минуту. При всей своей неопытности Девона это понимала.

– Я хочу тебя.

Девона проверила окошко над ними, чтобы убедиться в том, что оно заперто.

– Здесь? Наверное, не стоит. – Она засмеялась, рассчитывая на то, что Рейн поддержит ее шутку.

Он положил ее ноги к себе на колени и ловко снял с нее туфельки.

– Места маловато, – мимоходом заметил он, – но, думаю, мы что-нибудь придумаем, чтобы компенсировать этот недостаток. – Его рука скользнула вверх по чулку, к ее бедру.

– Не смей!

– Больно?

– Нет.

На самом деле Девоне действительно было больно, но она не желала обсуждать этот вопрос. С дерзкой улыбкой Рейн спустил ее чулки.

– Обещаю, ты не разочаруешься.

Верный своему слову, Рейн действительно позаботился о том, чтобы Девона не была разочарована.

Глава 12

К тому времени, когда до Фоксенкловера оставалось три мили, Девоне удалось привести себя в порядок. Шляпка, которую Рейн сорвал у нее с головы, снова была водружена на место. Щеки молодой женщины раскраснелись. Это, впрочем, можно было объяснить и духотой в закрытой карете.

– Никто не заподозрит, что ты по пути предавалась любви со мной, – уверял ее Рейн, подсмеиваясь над тем, как она нервничает. – Я уже говорил: это моя мать должна стараться угодить тебе, а не наоборот.

Девона раздраженно поморщилась.

– Она твоя мать, Типтон.

Как будто этого объяснения было достаточно.

– Я говорю вполне серьезно. Если мать или сестра скажут тебе что-нибудь обидное, немедленно пожалуйся мне.

– У тебя есть сестра? – удивилась Девона. – Ты никогда о ней не упоминал.

– Ты говоришь так, как будто я прятал от тебя любовницу. – Рейн никогда не мог понять, для чего мужчине выставлять напоказ всю свою жизнь.

– А ты действительно ее прячешь?

– Кого?

Девона облизнула нижнюю губу. Эта ее привычка вызывала у Рейна неистовое желание.

– Любовницу, глупец!

Рейн едва расслышал ее из-за шума крови в ушах.

– Ну, если и прячу – всего парочку, не больше! Было бы о чем беспокоиться!

– Целых двух!

– Если бы меня устраивала короткая, ни к чему не обязывающая связь, – продолжал Рейн, как будто не слыша ее негодующего восклицания, – я бы не стал тратить столько усилий, чтобы заполучить тебя в жены. Нет, – продолжал он, радуясь про себя, что Девона не пнула его в какое-нибудь особенно чувствительное место, – все мои силы пойдут на то, чтобы ты была довольна.

Девону не особенно обрадовало такое признание.

– Ты должен был сказать мне о том, что у тебя есть сестра.

– Зачем? Она еще ребенок. Старшие братья и сестры мало интересуются младшими. Вот, например, насколько у тебя близкие отношения с… Как зовут твоего другого брата? Того, который путешествует? – Рейн не стал напоминать ей о том, как вся ее семья объединилась, безуспешно пытаясь защитить ее, когда Девона приглянулась Рафинированному Трупу. Пусть считает, что у нее был выбор.

– Найл, – надменно ответила Девона. – Мои братья – взрослые мужчины. Находясь за границей, они помнят о нас и шлют нам письма. Ты можешь сказать о себе то же самое?

О себе Рейн этого сказать не мог, поэтому на вопрос не ответил.

– Пусть тебя не волнуют мои отношения с сестрой. Меня они, во всяком случае, не тревожат.

Догадываясь, что Девона собирается относиться к его сестре как к новому варианту Дорана Клега, нуждающегося в освобождении, Рейн попытался переключить ее внимание на что-нибудь другое.

– Смотри в окно. Фоксенкловер должен появиться слева.

Как он и предполагал, это ее заинтересовало. Энтузиазм Девоны, иногда трогательно наивный, но всегда искренний, вызывал у Рейна грустную улыбку. Он не помнил у себя таких наивных чувств даже в детстве. Глядя на Девону, которая чуть не выпала из окна, Рейн подумал, что отсутствие здорового любопытства было воспитано у него или, если угодно, привито ему.

– Рейн, вот, должно быть, и Фоксенкловер. – Девона оглянулась на мужа, оживленная и взволнованная. – Он выглядит старым.

Не устояв перед желанием обнять ее, Рейн посадил жену к себе на колени. Он обнял ее за талию и показал рукой в окно.

– Смотри, – сказал он, глядя на стену и на часть фундамента. – Это все, что осталось от старого строения. Оно сгорело дотла примерно в 1697 году. Бабушка говорила, что это было сделано в знак протеста против хитроумного налога на окна, введенного Вильгельмом и Марией[5].

– А ты что думаешь об этом?

– Что мой печально известный предок был не в своем уме. – Рейн качнул сережку в ее правом ухе. – Надеюсь, ты не побоишься иметь от меня детей. Скорее всего, Уаймены уже изжили дурную кровь.

Он прижал руку к ее животу. Может быть, она уже носит в себе его наследника? От восторга у Рейна закружилась голова.

– О, если в этом виноват твой предок, я уверена, что у него были на то веские причины.

Это было проявлением преданности. Смутное чувство, не дававшее Рейну покоя, утихло.

– Возможно, он ненавидел этот дом. И налог был только поводом, чтобы его разрушить. Этого уже никто не узнает. – Рейн пожал плечами. Его не особенно волновали темные секреты прошлого. – Так или иначе, он увлекся стилем Андреа Палладио, который в то время вошел в моду. Я не помню точно, как звали моего чудака-предка, знаю только, что позднее он стал приверженцем Берлингтона[6].

Карета замедлила ход и наконец остановилась во дворе. Всего один человек подошел к прибывшим, чтобы заняться лошадьми. Рейн сам открыл дверцу и вышел из кареты. Оглядывая двор, он мысленно сравнивал Фоксенкловер, каким он его помнил, с тем запущенным имением, которое предстало его взору. Именно этого он и хотел. Вынужденный уйти отсюда пятнадцатилетним мальчиком, Рейн мечтал о том, чтобы здесь все пошло прахом. Он ожидал, что почувствует удовлетворение. Но не почувствовал ничего. Совсем ничего.

– Типтон, дай мне руку, пожалуйста. – Голос Девоны вывел Рейна из холодной задумчивости.

Он повернулся, чтобы помочь ей сойти.

– Я редко тут бываю.

Ему вдруг стало стыдно. Демонстрируя Девоне это убожество, он раскрывал ей испорченность своей души. Разрушение Фоксенкловера было его местью, его карой матери. Рейн задумался о том, как бы поступила его не теряющая оптимизма жена, если бы осознала силу его ненависти. Может быть, все-таки безумие было у него в крови?

– Добрый день! – послышался веселый женский голос. Приближавшаяся к ним женщина, по всей видимости, экономка, махала им рукой. – Откуда вы, люди добрые?

– Я Типтон, – сухо ответствовал Рейн. – Будьте добры, сообщите о моем приезде матери.

Экономка остановилась так резко, что чуть не упала.

– Ах, сэр! Лорд Типтон! Как приятно вас видеть. – Она обеспокоенно посмотрела на Девону. – Я доложу ее сиятельству о вашем приезде. – И женщина бегом припустила к дому.

– Ну зачем, Типтон? – упрекнула его Девона. – Зачем пугать до полусмерти бедную женщину?

– Пользуюсь своей властью, – ответил Рейн, зная, что жену это возмутит. – Пошли, посмотрим, кого еще я смогу напугать.

Холл, в который они вошли, был чисто убран и пуст. Очевидно, мать, недовольная своим бедственным положением, распродала статуи, картины и мебель, в свое время украшавшие его.