Радуйся, пока живой - Анатолий Афанасьев

И резко изменив тон на официальный заговорил в аппарат:

— Егор Ильич, беспокоит полковник Санин из управления… Нет, вы меня не знаете. Тут у нас неприятное происшествие. На меня совершила покушение ваша дочь Светлана… Нет, не ошибаюсь, вот она передо мной… Пистолет «вальтер», уменьшенная модель… Нет, нет, чудом обошлось…

Светик слушала, открыв рот, и полковник ободряюще ей подмигнул. Подоспел Ашот с бутылкой запотевшей пепси-колы.

— Я прямо-таки в затруднении, — обиженно возразил Санин на какое-то, видимо, предложение Егора Ильича. — В принципе, положено сдать ее в отделение… Ах, преждевременно? В каком смысле преждевременно? Подождать, пока убьет?

Полковник вторично подмигнул девушке, а услужливый хозяин наполнил бокал пенистым напитком. У Светика от ярости задергались губы.

— Недолго тебе глумиться, супермен, — пробормотала она, уже не очень веря в то, что говорит.

— Вы так считаете, Егор Ильич? — Санин изобразил тягостное раздумье, и это получилось у него так забавно, что У Светика окончательно голова пошла кругом. Ей хотелось смеяться и плакать одновременно. Ни от одного мужчины за свой девичий век она так не балдела, но знала твердо: это чудовище не должно, не имеет права жить.

— Да, да, естественно, — продолжал Санин в трубку. — Я вижу, что она добрая девушка… Конечно, с кем не бывает… Может быть, передозировка?.. Хорошо, Егор Ильич, только ради вас, хотя это вопиющее нарушение правил. Пишите адрес… — И он продиктовал координаты «Трех толстяков», потом сказал: — Не за что благодарить, Егор Ильич, приглядывайте за ней получше. В наше время долго ли наивной, доверчивой девушке попасть в беду…

— Вопрос улажен, — сообщил Светику. — Минут через десять за тобой приедут. Папочка пообещал, не будешь больше за мной охотиться… Какая же ты все-таки неблагодарная дочь, Света. У тебя такой замечательный отец, один из столпов общества, надежда нации, а ты? Бегаешь с пистолетиком, пристаешь к мужчинам. И куда только катится ваше поколение? Неужто прямиком в Америку?

— Все? — зловеще спросила Светик.

— Нет, не все, — Санин обмакнул в арахисовое масло кусочек черного хлеба и с аппетитом прожевал. — Предупреждаю официально. Еще раз попадешься на глаза, придется составлять протокол. Опомнись, девочка. Разве можно так позорить отца?

Света подумала, что когда они лягут в постель и начнут целоваться, то первое, что она сделает, это откусит ему нос.

— Я тебя недооценила, мент, — протянула с мечтательной улыбкой. — Но я исправлюсь. Тебе не уйти от расплаты.

Все же ей удалось задеть истукана. Санин раздраженно отодвинул тарелку.

— Весь завтрак испортила… Ну что ты несешь? Какая расплата? За что? Ты хоть на себя-то погляди в зеркало. Вы же все в дерьме по уши. От вас покоя никому нету. Да если бы то, что ты говоришь, было правдой, я бы памятник поставил человеку, который от мрази страну очистит. А говоришь — расплата.

— Думаешь, ты судья? — прекрасные очи Светика восторженно пылали. — Ты обыкновенный палач. Да, мы грязненькие, все в дерьме, но мы живые, мент. Мы боремся. Мы не захотели жить вашей свинячей совковой жизнью, и тебе это не понравилось. Ты пришел со своей командой и перестрелял всех, как перепелов. И вот за это ты ответишь. Еще как ответишь! Тебе только кажется, что ты такой непобедимый. Тебя не мы, тебя жизнь похоронит. Ты уже покойник, мент. Ты тут жрешь, улыбаешься, торжествуешь, а на самом деле это — одна видимость. Я скажу тебе, кто ты. Ты — фантом пещерной эпохи, если только сможешь понять, о чем речь.

Санину понравилась ее пылкая речь, хотя теперь он быв абсолютно уверен, что сделал ошибку, не пустив ее в расход в городе С. Уж слишком целеустремленная. С ней добром не поладишь. Он знал про ее подвиги в пьггочных делах и про влияние в банде Любимчика. Интеллектуальная маньячка, порождение западной тьмы. Для него она не была вполне человеком, как, наверное, и он для нее. И все же слушал с удовольствием, любовался яростным свечением очей, порывистыми движениями, соразмерностью, вызывающей женственностью телесных форм. Охотно принимал ее женский вызов. Видел: помани пальцем, побежит за ним, как собачка, чтобы после, при удобном случае предать, столкнуть в пропасть.

— Угомонись, девочка. Все, что ты можешь сказать, мне неинтересно.

— Неинтересно?

— Поросячьи страсти в тебе бушуют — и больше ничего. Перекормил тебя папочка икрой в раннем детстве.

Светик задохнулась от возмущения. Поросячьи страсти! Ну погоди, самодовольный ментяра!

С двумя чашками турецкого кофе подоспел Ашот. Суетился он больше обычного. Не сводил со Светы улыбчивых смолистых армянских глаз. Его Санин тоже хорошо понимал. Такие резвые дамочки, как эта, завораживают мужиков, как огонь мотылька. Тем более, тучный хозяин «Трех толстяков» был известным ходоком по женской части. Не раз они вели философские беседы на эту тему и сошлись в одном: прекрасный пол — наказание Господне, и от него все беды на земле.

Кофе не успели допить, за Светиком явились двое элегантных молодых людей в одинаковых вышедших из моды двубортных костюмах. Их принадлежность к определенному ведомству могла вызвать сомнение разве что у пингвина. Оба вытянулись у стола почти по стойке «смирно» и, толково проинструктированные, выпучив глаза смотрели на Санина.

— Забирайте, — кивнул Санин. — Вот она, ваша террористка.

Оперативники одновременно обернулись к Светику. Не глядя на них, она сказала:

— Подождите на улице, ребята. Сейчас выйду.

Ребята опять, как два робота, перевели взгляд на Санина.

— Ничего, — благодушно прогудел полковник. — Ступайте. Мадемуазель еще не успела сообщить адреса явок.

Ашот сам догадался отойти к бару.

— Отдай сумочку, — сказала Светик.

— Пожалуйста.

— И пушку.

— Э, нет, это вещественное доказательство. Пушку я конфискую.

— Боишься, что пристрелю?

— Поднадоела ты мне, девочка. Давай двигай отсюда, пока цела.

Под его, как тогда, наполненным сумасшедшей энергией взглядом она мгновенно сомлела. Почудилось, что он протянул руку, и она явственно услышала хруст собственного позвоночника. Ей понадобилось все ее истерическое мужество, чтобы усидеть на месте. Но она усидела. И даже улыбнулась.

— Я даже не знаю, как тебя зовут.

— Сказано, проваливай!

— Сейчас уйду, не злись.

Он не злился, ждал.

— Дай, пожалуйста, зажигалку.

Санин сидел неподвижно, как статуя.

— Докажи, что ты мужчина, мент. Поухаживай. Дай прикурить.

Он смотрел мимо нее.

— Пожалуйста, — попросила Светик, — Скажи, куда прийти, и я приду. Ты же хочешь меня?

Санин пошевелил губами, словно собирался плюнуть. Но не плюнул. Обронил глухо:

— Ладно, приходи сюда же вечерком. Если будет настроение, подскочу.

Торжествуя, она вскочила на ноги, пошла к двери, не оглядываясь. Санин смотрел вслед. Ишь, кошка, как бедрами гуляет. Но зачем это тебе, полковник?

В четыре часа дня он подъехал к центральному офису банка «Медиум», расположенному в Замоскворечье. Чуть раньше отправил шифровку Самуилову, где, в частности, упомянул об инциденте с дочерью Преснякова, бывшего члена правительства. Он был обязан это сделать. Папаша значился в списке, в перспективной разработке у «Варана», но далеко не в первых номерах.

К помпезному трехэтажному зданию банка подкатил сверкающий хромом и серебром «Роллс-ройс», из него выскочил водитель в ливрее, подбежал к задней дверце, распахнул — и на асфальт спустился солидный господин в элегантном светлом пальто, с тросточкой из черного дерева с перламутровым набалдашником, в котором Света Кузнечик нипочем не признала бы своего утреннего обидчика. Сейчас Санин выглядел намного моложе своих лет: розовый цвет лица, пушистые каштановые усы и пышная шапка белокурых волос, по молодежной моде заброшенных за уши, делали его похожим на одного из постоянных персонажей столь любимых российскими домохозяйками мексиканских сериалов, какого-нибудь безупречного дона Педро.

Не обратив внимания на подобострастно согнувшегося водителя (майор Мекешин, кличка «Кимоно»), Санин важно прошествовал к парадному подъезду, откуда навстречу ему вывернулся угодливый клерк в сером костюме.

— Господин Сандалов?

— Сандалов, Сандалов, — благосклонно прогудел Санин, — Хозяин у себя?

— Ждут-с, давно ждут-с. Извольте следовать за мной.

Банкир Кисилидзе принадлежал к олигархической прослойке, которая еще только подбиралась к заветным высотам, но уже была совсем рядом, можно сказать, на расстоянии одного броска. Изворотливый финансист карабкался на вершину осторожно, шажок за шажком, удержал свой банк от падения в 93-ем и 97-ом годах, благополучно преодолел августовский кризис 99-го и теперь, когда один за другим лопались как мыльные пузыри вчера еще казавшиеся несокрушимыми банковские монстры, перед «Медиумом» открывались самые блестящие перспективы. Кисилидзе хорошо это чувствовал, но по-прежнему не Делал резких движений. Он и в московскую элиту вошел как-то незаметно, бочком, словно заглянул с заднего двора: торговая фирма «Весна» (текстиль, компакт-диски, косметика), фондовая биржа «Принципал», пара бульварных газетенок, торговый склад на Яузе, сеть небольших Ресторанов (некоторые со стриптизом и игральными автоматами), инвестиции в якутские алмазные промыслы и еще многое другое по мелочам — невообразимый, в сущности, компот, — и лишь долгое время спустя — банк «Медиум» со смешным капиталом в десять тысяч зеленых. Киси-лидзе обладал редчайшей способностью подгребать под себя все, что видел глаз, но без ненужной поспешности и не создавая лишних врагов. В крупнейших аферах (приватизация, ГКО и прочее) он практически не участвовал, во всяком случае нигде крупно не засветился и поэтому перед компетентными органами был чист, как новорожденный. На сегодняшний день его состояние, нажитое втихаря, приравнивалось к двум миллиардам долларов, но и это была лишь доступная отслеживанию часть. Генерал Самуилов, внимательно проанализировав деятельность тихого банкира, пришел к выводу, что Кисилидзе — один из самых опасных финансовых вампиров страны, чудовище с непомерным, сверхъестественным аппетитом и удивительной способностью заметать следы, и потому, хотя испытывал к этому человеку необъяснимую симпатию, скрепя сердце распорядился: цель!