Ледяная арфа гангаридов - Вадим Арчер

– Ты уже наелся? – снова удивилась она.

– Отвык, – коротко пояснил Гэтан.

– А куда ты идешь?

– Не знаю.

– От нашего дома вдоль реки идет дорога, – стала она объяснять, хотя Гэтан ни о чем ее не спрашивал. – За день ты дойдешь до Сейта. Это город – мы с дедом продаем там корзины и покупаем товары. – Видя, что Гэтан молчит, она спросила: – А дальше ты куда пойдешь?

– Не знаю.

– Беда с тобой… – Девушка сочувственно вздохнула. – Оставайся, что ли, у нас – здесь скучно, а ты все-таки новый человек, да и помощник нам нужен.

– Я ничего не умею.

– Научишься. Идем, я покажу тебя дедушке.

Она вскинула косу на плечо и направилась к дому. Гэтан безропотно пошел за ней, предоставив Великой Ткачихе распоряжаться нитью его жизни. Дом был обнесен невысоким плетнем, служившим оградой не столько от чужих людей, сколько от скотины, которая паслась на берегу реки – лошадь, две козы и поросенок, с довольным видом развалившийся в прибрежной грязи. Девушка распахнула калитку и пропустила Гэтана вперед.

Стены крытого соломой дома были сделаны из двойного ряда переплетенных и обмазанных глиной жердей – обычный способ постройки стен в этой части Триморья, где почти не рос строевой лес. На дворе стояла телега, вдоль стены сарая возвышались остатки поленницы, в углу темнела старая покосившаяся бочка со стоялой водой. На жердях плетня сохло несколько глиняных горшков. Дверь в дом была распахнута, у невысокого крыльца стояла скамья, рядом с которой лежала куча зеленых прутьев и недоплетенная корзина. Из-под скамьи вылез огромный лохматый пес, прятавшийся там от жары, и молча потрусил к Гэтану.

– Цыц, Тапа! – предостерегающе окликнула девушка, но пес был настроен миролюбиво. Он не стал лаять на незнакомца, а только не спеша обнюхал его ноги. – Дедуля! – крикнула она в дверь.

– Что? – раздался оттуда громкий, густой старческий голос.

– Ты посмотри, кого я привела!

– Что?

В дверном проеме показался кряжистый старик, еще лет десять назад, наверное, бывший сильным мужчиной. Было ясно, что он переспросил девушку не из-за глухоты, а скорее по привычке, потому что в его прищуренном взгляде, брошенном на Гэтана, вспыхнуло не удивление, а внимание.

– Нищий? Далеконько зашел.

– Нет, дедуля, он с корабля упал в море.

– Ну, подай ему, да покажи дорогу.

– Дедуль, ему некуда идти. Пусть он у нас останется помогать по хозяйству.

Старик с сомнением взглянул на Гэтана.

– Больно хлипок, – заключил он, хотя не спешил с отказом. – Ты чего умеешь, парень?

– Ничего, – ответил Гэтан.

– Дрова рубить ты не сможешь, пахать ты не годишься, – оценивающе оглядел его старик. – А корзины плести, пожалуй, научишься. Ладно уж, оставайся. Только запомни, я дармоедов не люблю. Заходи, что ли, в дом.

Гэтан зашел в крохотные сени, где едва умещался огромный сундук для старья, стоявший вплотную к ведущей на чердак лестнице, и сколоченная из досок кровать, с которой только что встал дед. Старик открыл внутреннюю дверь и, пригнувшись, вошел в комнату, сделав Гэтану знак следовать за собой. За Гэтаном вошла Лувинда, закрыв дверь перед носом у пса.

– Налей, что ли, ему молока, пока обед не наступил, – приказал старик внучке. – Жить, говоришь, тебе негде?

– Негде, – согласился Гэтан.

– У тебя, что, совсем дома нет?

– Есть, но далеко, в Лимерии. Я поехал мир посмотреть, а вон как получилось…

– Значит, денег нет домой ехать?

– Нет. Но я и не хочу возвращаться.

– С родней, что ли, не поладил? – догадался старик.

Гэтан промолчал. Он не знал, как объяснить, что можно не хотеть возвращаться домой, даже если ладишь с родней. Дед принял его молчание за согласие.

– Ладно, живи у нас, – разрешил он. – Корзины плести будешь. Меня с детства Рохом кличут – так и зови, а это внучка моя – Луви, а пса зовут Тапком. Когда я его из города привез, он с тапок мой величиной был, – дед шевельнул тапкой, надетой на здоровенную ножищу, раза в два большую, чем узкая ступня Гэтана. – А тебя как зовут?

Гэтан назвал себя, вспомнив заодно, что «рох» переводится на лимерийский как «драчун».

– Спать будешь на чердаке – днем там, правда, жарко, да днем там и делать нечего. Я в сенях сплю, а девка здесь, в избе. Да не думай, что за нее постоять некому – я мужик еще крепкий, так что если будешь распускать руки… – Гэтан с таким удивлением взглянул на старика, что тот не договорил фразу. – Ты как, устал с дороги?

– Нет.

– Вот и ладно. Выпьешь молока, и пойдем корзины плести. Дело нехитрое, дня за два научишься. Расскажешь, как там, в других местах, люди живут.

Лувинда подала Гэтану кружку с козьим молоком. Тот отпил половину, вернул кружку и поблагодарил.

– Хилой ты едок, – заметил Рох. – Работник из тебя не выйдет, но не объешь – и то хорошо. Ну, пошли работать.

Скамья, на которой старик плел корзины, тянулась от крыльца до угла дома, на ней свободно могли разместиться несколько человек. Рох усадил Гэтана рядом с собой. Пес Тапок, крутившийся под дверью в ожидании хозяев, развалился у ног нового жильца.

– Ишь где лег! – подивился старик. – Быстро он тебя признал.

Отодвинув незаконченную корзину, он взял горсть зеленых прутьев.

– Значит, донце надо начинать так…

Назвав плетение корзин нехитрым делом, Рох преувеличил его простоту – корзины бывали большие и маленькие, с одной ручкой и с двумя, для ягод и для уборки овощей, для хождения на рынок и для торговли на том же рынке, с крышкой и без крышки, с ивовым и с тростниковым донцем, из зеленых прутьев, из очищенных от коры, с разноцветным узором, с фигурно оплетенным краем. Старик и не думал, что Гэтан за два дня освоит всю науку плетения, он имел в виду, что парнишка сумеет сам сплести хоть какую-то корзину. Однако, предсказав, что Гэтану хватит двух дней, чтобы выучиться плести корзины, он не ошибся. Ему ничего не пришлось ни говорить, ни показывать дважды.

Первая корзина Гэтана вышла кособокой. Вторая получилась лучше, третьей старый Рох был уже доволен. Тем не менее, следующие корзины получались еще лучше, одна лучше другой. Несколько дней спустя, когда Лувинда послала Гэтана принести воды с речки, старик взял в руки только что сделанную им корзину и принялся недоверчиво рассматривать ее. Все было сделано точно так, как он объяснял, но все-таки присутствовала незаметная, неуловимая разница. Корзины самого Роха были неплохими, крепкими, аккуратными, их хорошо раскупали на сейтском рынке, но эту хотелось взять в руки и больше не выпускать из них. Что же в ней было не так – может, чуть-чуть иной изгиб стенки, наклон плетения прутьев, или чуть-чуть иначе обвита высокая дужка ручки? Старик вертел корзину в руках, но не мог уловить секрета – у него самого не получалось так, хотя он уже четырнадцать лет плел корзины, с тех пор, как вернулся с военной службы и навсегда осел здесь, под Сейтом. А, может, ему просто кажется, что эта лучше, потому что к своим он уже привык?