Москва мистическая - Елена Коровина

Монастырская жизнь

Улица Верхняя Красносельская, № 17/2

Все незначительное нужно,

Чтобы значительному быть.

Былое так головокружно!

Былого не могу забыть!..

Былое

В 1839 году, переехав из Чертолья (тогда уже с улицы Волхонки) на улицу Верхняя Красносельская, Алексеевский стародевичий монастырь стал Ново-Алексеевским женским монастырем, что на Красном селе близ Красного пруда. И надо сказать, обитель в своем новом обличье процветала много десятилетий. Переведенный монастырь занял огромную территорию, на которой выстроили и церкви, и дома, и обширные покои игуменьи. Разбили сады, огороды, привели в порядок кладбищенскую территорию, по благоустройству прославившуюся на всю Москву. Монахини, усердно трудясь, открыли странноприимные дома и богадельни, больницу и аптеку, приют и училища для девочек, швейные и вышивальные мастерские. Обитель славилась благочестием и высокими монашескими добродетелями насельниц. Добрые вести о монастыре разнеслись по всей стране.

Ново-Алексеевский монастырь на Верхней Красносельской улице

Все изменилось после Октябрьской революции. В апреле 1923 года настоятельницу обители мать Марию (Преженцову) арестовали, потом, правда, выпустили. Монастырь же закрыли в 1924 году. В кельи благочестивых монахинь вселились рабочие окрестных фабрик и заводов. «Дур монашек» выгнали вон. Но верные клятвам, они не нарушили устава монастырского – поселились общинами на частных квартирах, стараясь держаться небольшими группами. Зарабатывали в основном шитьем одеял, а также какими-то случайными приработками: присматривали за детьми, топили печи, ходили читать псалтырь по покойникам.

Но даже у рабочих, занявших их кельи, сохранились понятия о доброте. Рискуя сами, они покрывали группу тайно оставшихся на территории монастыря монахинь во главе с игуменьей Марией. Каким-то чудом сестрам удалось прожить, ютясь по крошечным каморкам, до 1931 года. Тогда-то их и арестовали. Всех сослали – кого в Казахстан, кого на Север. Никто уже не вернулся.

Известно о трагических судьбах четырех насельниц. Сестры, в миру Анна Алексеевна и Матрона Алексеевна Макандины и Татьяна Ивановна Белова были расстреляны в 1938 году на Бутовском полигоне под Москвой, а Васса Павловна Леонова в 1937 году в городе Юрьеве-Польском под Владимиром. Теперь их знают, как «красносельских мучениц».

Трагические судьбы монахинь и самой обители наложили своеобразный отпечаток на все это место Москвы. Чуть не до конца ХХ века старые, разваливающиеся монастырские строения по Верхней Красносельской улице, 2-му Красносельскому переулку, в которых жили не самые обеспеченные москвичи, если не сказать больше – самые нищие, выглядели ужасно. Люди там жили в коммуналках, когда комнатушка могла составлять всего 5–6 квадратных метров Но вот что удивительно – дух и атмосфера их жизни были наполнены добротой, взаимовыручкой, участием и помощью друг другу. И в этом прежде всего сказывался дух места, подталкивающий людей на добро и благожелательность.

И еще что удивительно – соседи не собачились, а часто и подолгу пересказывали друг другу... чудом уцелевшие сведения о жизни старой обители, рассказы, похожие скорее на легенды и предания, чем на быль и реальность. И всех этих легенд было такое множество, что жаль одного – не нашлось тогда местного летописца, который сумел бы сохранить на бумаге все эти истории – свидетельства ушедшего мира.

Откуда я обо всем этом знаю? Так я же там жила с рождения и до тех пор, пока дома не стали ломать где-то к концу 70-х годов. И уж наслушалась я там многонько чего…

Адрес нашей комнатушки был тот же, что и у огромного дома, стоящего сейчас на Верхней Красносельской, – дом №17/2. Тогда это были несколько прижавшихся друг к другу двухэтажных домиков, включавших бывшие покои самой настоятельницы и ее приближенных сестер. Жила я с бабушкой Александрой Григорьевной и ее сестрой Евлампией Григорьевной, которую из-за странности имени все звали просто баба Маня. «Маня» не обижалась и даже со смехом рассказывала историю о том, как родители несли ее, только что окрещенную, из церкви. Соседи поинтересовались:

– Как батюшка окрестил младеничку?

Родители, вздохнув, отвечали:

– Мы и сами не запомнили… Кажись, Лампочкой… Аль, может, Лампадочкой…

Втроем (я и бабушки) помещались мы в крошечной комнатушке (5 м длины и 3 м ширины), где стояли друг за другом две кровати – для бабулек. Лично я, пока была мала, помещалась рядом с бабой Маней, а потом переместилась на пол – под стол. Стол был невероятным – шириной всего 25 сантиметров. Он стоял придвинутым к огромному подоконнику метр шириной. Вот эта конструкция и создавала полноценный стол.

В ногах у второй кровати, стоявшей чуть не впритык к входной двери, помещался крошечный умывальник с краном, из которого текла только холодная вода. Больше ничего в комнате не помещалось. Ну чисто монастырская жизнь – практически аскеза! Зато из стены напротив кроватей выпирала огромная печь. Реальная, действующая, на которой по большим праздникам баба Маня готовила обед неописуемой вкусности.

Еще у нас были два поразительнейших шкафа. По тем временам нигде я таковых не встречала. Они образовались из двух огромных (от пола до потолка) ниш, находящихся друг против друга. И когда я решила узнать, откуда они взялись, мне и рассказали удивительную историю нашей комнатушки.

Оказывается, при монастырской жизни здесь помещалась послушница. Она готовила обеды в печи, пекла хлеб, мыла посуду. Но двери, как у нас, у нее тогда не было. Дверь пробили только после закрытия монастыря. Послушница не могла выйти из своей комнатушки, когда хотела. Зато к ней вели две двери из соседних келий. Там жили две монахини, которых она и обслуживала. А наши шкафы – это как раз те самые двери в две кельи. То есть послушница могла выйти только через келью одной или другой монахини. Только по разрешению!

Ну как, живя в такой странной комнатушке, не наслушаться разных легенд и сказаний о том, монастырском, прошлом?! Вот я и наслушалась.

Узнала я, что когда-то (вплоть до XVIII века) в районе современной улицы Краснопрудной действительно был Красный пруд. Образовался он на месте карьера, из которого добывали песок для строительства всей Москвы. Потом, когда карьер выработался, его неожиданно заполнила вода, пробившаяся от реки Яузы и ручья Ольховец (теперь это улица Ольховка). Народ счел это добрым знаком. Хотя стоявшее рядом Красное село и так издревле считалось добрым селом.

Было оно царским. Существовало с незапамятных времен, а впервые упомянуто в летописях 1423 года как великокняжеское. Чуть позже князь Василий II дал ему название Красное, ибо было оно расположено на очень живописном месте. Князья, а потом и цари Рюриковичи приезжали сюда на отдых, ведь рядом была их любимейшая Сокольническая слобода, где они и охотились с соколами.

Сельцо Красное богатело день ото дня. Уже в XVI веке хозяева домов ставили здесь на окнах слюду – небывало дорогое удовольствие по тому времени, когда окошки даже в городе затягивали бычьими пузырями.

В 1625 году в Красном селе была воздвигнута огромная Крестовоздвиженская церковь, к которой съезжались многочисленные паломники. То есть Алексеевский монастырь переносили все же не абы куда, а в место намоленное – к этой самой всем известной Крестовоздвиженской церкви. Потом, когда переселился монастырь, на месте старой церкви построили новую. Но сейчас, конечно, и ее нет. Остались одни легенды и предания. Невероятные истории, которые я выслушивала с детства. Ну а потом уж так случилось, что в некоторые истории мне пришлось «вляпаться» самой. От этого в мистических местах никак не уберечься…

Рукописи не горят, или Незнакомка на могиле

Улица Верхняя Красносельская, территория бывшего Парка пионеров и школьников

– Простите, не поверю, – ответил Воланд, – этого быть не может. Рукописи не горят. – Он повернулся к Бегемоту и сказал: – Ну-ка, Бегемот, дай сюда роман!

Мастер и Маргарита

– А не страшно ли тебе, Григорьевна, водить внучку гулять на кладбище? – услышала я однажды от соседки, которая выговаривала моей бабе Мане. – Вдруг что случится с дитем – ты же виноватой будешь!

Баба Маня только отмахивалась:

– Ничего плохого не случится! Святая земля, на ней и дети – цветы непорочные! Глядишь, с божьими наставлениями вырастут.

Я долго не могла понять, о какой святой земле идет речь и при чем тут кладбище?! Гулять-то мы ходили в детский пионерский парк, разбитый в кварталах Красносельской улицы. И только позже я узнала, что как раз на месте парка в середине XIX века было кладбище. На том самом месте, где в каникулы по утрам пионеры собиралась на линейку и взвивался красный флаг, были разбиты склепы, а на месте песочниц и качелей для малышни располагались самые дорогие и почетные кладбищенские места.