Марк Аврелий и конец античного мира - Эрнест Ренан

"О божествениое племя небесного iхеrs, прими с благоговейным сердцем бессмертную жизнь среди смертных; обнови свою душу, возлюбленный, в божественных водах вечными струями Софии, одаряющей сокровищами. Прими пищу, сладкую, как мед Спасителя святых: вкушай по голоду, пей по жажде; ты держишь ixers в ладоням рук твоих".

Монтанизм, также как и гностицизм, посетил долину Роны и имел там большой успех. Даже при жизни Монтана, Присциллы и Максимиллы в Лионе с восхищением говорили об их пророчеотвах и сверхъестественных качествах. Имея корень в мире очень близком к монтанизму, лионская церковь не могла остаться равнодушна к движению, которое увлекло Фригию и смущало всю Малую Азию. Страшные предвещания новых пророков, благочестивые подвиги пепусских святых, их блестящие духовные проявления, этот возврат чудес первых апостольских дней это множество известий, которые одно за другим приходили из Азии и повергали в изумление весь христианский мир, не могли не взволновать их чрезвычайно. В этих аскетах они вновь видели как бы самих себя. Разве их Веттий Епагат своими лишениями не напоминал знаменитейших назиров. Поэтому большинство находило вполне естественным, что источник Божиих даров еще не иссяк. Несколько выдающихся членов лионской церкви были родом из Фригии. Некий Александр, по профессии врач, живший в Галлии уже несколько лет, был родом оттуда же. Этот Александр, который всех удивлял своей любовью к Богу и смелостью своей проповеди, казался одаренным всеми апостольскими духовными дарами.

Таким образом, издали, лионцы нам кажутся принадлежащими во многих отношениях к пиетистскому малоазийскому кругу. Они стремятся к мученичеству, видят видения, получают духовные дары, наслаждаются беседами с Святым Духом или Параклетом, постигают церковь как девственницу. Горячая вера в наступление царствия Божия постоянное помышление об Антихристе и о конце мира были, так сказать, общей почвой, из которой эти пламенные восторженности черпали свои жизненные соки. Но трогательное послушание, в связи с редким практическим здравым смыслом, предостерегало большинство лионских верующих против злого духа, который нередко скрывался под этими тщеславными странностями.

Действительно, иногда прибывали из Фригии странные существа, проявлявшие христианскую возбужденность, нисколько не управляемую разумом. Некто Алкивиад, прибывший оттуда в Лион, удивил церковь своими крайними лишениями. Он осуществлял все отречения пепусских святых, абсолютную бедность, чрезмерные воздержания. Он считал нечистым почти все созданное, и люди задавались вопросом, как он мог жить, отрицая очевиднейшие жизненные потребности. Благочестивые лионцы сначала считали все это похвальным, но абсолютность фриийица стала их беспокоить. Иногда Алкивиад казался им помешанным. Как Тациан и многие другие, он принципиально осуждал целый разряд созданий Божиих и соблазнял многих братьев тем, что возводил свою жизнь в правило. Соблазн усилился, когда, после ареста в числе прочих, он упорно продолжал свои воздержания. Потребовалось небесное откровение, чтобы возвратить ему рассудок, - как мы это скоро увидим.

Ириней, столь твердый по отношению к маркионизму и гностицизму, проявил гораздо менее решительности относительно монтанизма. Святость фригийских аскетов его трогала; но он слишком ясно понимал христианское богословие, чтобы не видеть опасности новых учений о пророчестве и Параклете. Он не называет монтанистов в числе еретиков, против которых он вооружился, хотя энергически порицает некоторые вредные притязавия, не называя, однако, их авторов, и осторожность, которую он при этом соблюдает, ясно показывает, что он не хочет постановить фригийских пиетистов на одну доску с схизматическими сектами. Человек порядка и иерархии прежде всего, он, по-видимому, кончил тем, что признал в них лжепророков; но он долго колебался, прежде чем пришел к этому строгому заключению. Все лионцы разделяли его затруднения. Чтобы из них выйти, они задумали посоветоваться с Элевтером, который незадолго перед тем наследовал Сотеру на римской кафедре. Римский епископ уже был тем авторитетом, к которому прибегали в затруднительных случаях, советником несогласных церквей, центром, где приходили к соглашению и дружбе.

Глава 19. Лионские мученики

Лион и Вена были в числе самых блестящих центров Христовой церкви, когда ужасающая гроза разразилась над этими молодыми общинами и обнаружила благодатные дары силы и веры, которые оне в себе заключали.

Шел семнадцатый год царствования Марка Аврелия. Император не изменялся; но общественное мнение раздражалось. Свирепствовавшие бедствия, опасности, угрожавшие империи, объяснялись как последствие безбожия христиан. Отовсюду народ умолял власть поддержать национальный культ и наказать поносителей богов. К несчастью, власть услышала. Последние два или три года царствования Марка Аврелия были омрачены зрелищами, совершенно недостойными такого превосходного государя.

В Лионе народное возбуждение дошло до бешенства. Лион был центром великого культа Рима и Августа, который был как бы цементом единства Галлии и печатью ее общения с империей. Вокруг знаменитого алтаря, воздвигнутого при слиянии Роны и Соны, ширился союзный город, составленный из представителей шестидесяти народов Галлии, город богатый и могучий, весьма привязанный к культу, бывшему причиной его существования. Ежегодно 1 августа, в торжественный день ярмарок Галлии и годовщину освящения алтаря, там собирались делегаты всей Галлии. Они составляли так называеыый Concilium Galliarum, собрание незначительное в политическом отношении, но весьма важное по значению общественному и религиозному. Справлялиеь праздники, состоявшие в состязании в красноречии на греческом и латинском языке и в кровавых играх.

Все эти установления давали национальному культу большую силу. Христиане, не присоединявшиеся к нему, должны были казаться атеистами, безбожниками. Выдумки на их счет, всеми принимавшияся на веру, повторялись с злостными прибавлениями. Рассказывали, что они справляют Феистовские пиры, предаются кровосмешениям по образцу Эдипа. He останавливались ни перед какой нелепостью, ссылались на неописуемые безобразия, на преступления, каких никогда не бывало. Тайные общества с показной таинственностью во все времена возбуждали подобные подозрения. Прибавим, что излишества некоторых гностиков, и в особенности маркозианцев, придавали этому некоторое правдоподобие, что и было одною из причин - и притом не из посдедних, - по которым правоверные так были злы на этих сектантов, которые их марали в общественном мнении.

Прежде чем дойти до казней, недоброжелательство выразилось в ежедневных придирках и всякого рода оскорблениях. Начали с того, что проклятое население, которому приписывались все несчастья, поставлено было в карантин. Христианам запретили посещать бани, форум, показываться публично или даже в частных домах. Когда попадался христианин, тотчас подымался безобразный крик, его били, волокли, побивали каменьями, заставляли спасаться за заграждениями. Один Веттий Епагат, по общественному своему положению, избегнул этих посрамлений; но его влияния было недостаточно для предохранения от народной ярости братьев по вере, присоединение к коим все лионцы называли помрачением ума.

Власти вмешались в дело, сколько могли позднее, и отчасти, чтобы положить предел невыносимым беспорядкам. В известный день все, считавшиеся христианами, были арестованы и отведены на форум трибуном и городскими дуумвирами и допрошены всенародно. Все признали себя христианами. Императорского легата pro proetore не было в городе; в ожидании его, обвиняемые подверглись страданиям сурового тюремного заключения.

Когда императорский легат прибыл, процесс начался. Предварительные пытки применялись с крайней жестокостью. Молодой и благородный Веттий Епагат, который до тех пор не подвергался притеснениям постигшим его одноверцев, не выдержал. Он явился в суд и вызвался защищать обвиняемых, доказать, по крайней мере, что они не заслуживают обвинения в атеизме и безбожии. Поднялся страшный крик. Что население нижних частей города, фригийцы, азиатцы, предавались порочным суевериям, казалось весьма просто; но чтобы человек значительный, обыватель верхнего города, нобиль страны, выступил защитником подобных безумств, показалось невыносимым. Императорский легат грубо отверг справедливое требование Веттия. "И ты тоже христианин?" спросил он его. - "Да, я христианин", отвечал Веттий, во весь свой голос. Его все-таки не арестовали; конечно, потому, что в этом городе, где права состояния жителей были весьма различны, он был огражден каким-нибудь иммунитетом.

Допрос был продолжительный и жестокий. Те, которые еще не были арестованы и продолжали подвергаться в городе всяким оскорблениям, не отходили от исповедников. За плату им позволяли служить им, ободрять их. Всего больше боялись обвиняемые не пыток, а того, чтобы некоторые из них, менее подготовденные к этим страшным испытаниям, не допустили себя отречься от Христа; человек десять несчастных, действительно, не выдержали и на словах отреклись от веры. Эта слабость страшно огорчяла заключенных и окружавших их братьев. Утешило их то, что аресты продолжались каждодневно и что верующие, более достойные мученичества, заполнили пустые места, оставленные отступничеством в рядах фланга избранников. Гонение вскоре распростравиюсь на венскую церковь, которую сначала, по-видимому, щадили. Лучшие люди обеих церквей, почти все основатели галло-греческого христианства, были собраны в лионских тюрьмах, готовые к предстоявшему им страшному приступу. Ириней не был арестован. Он был в числе тех, которые окружаии исповедников, видели все подробности их борьбы, и, быть может, мы ему обязаны рассказом о ней. Напротив, старец Пофин был с самаго начала присоединен к своей пастве, разделял день за днем ее страдания и, хотя умирающий, не переставал ее поучать и ободрять.