Керенский - Владимир Федюк

Керенский начал в своей излюбленной манере — тихо, почти шепотом, постепенно повышая голос до крика. Суханов вспоминал: «Бледный как снег, взволнованный до полного потрясения, он вырывал из себя короткие отрывистые фразы, пересыпая их длинными паузами… Речь его, особенно вначале, была несвязна и совершенно неожиданна, особенно после спокойной беседы за занавеской…»[124]

— Товарищи, доверяете ли вы мне? — обратился Керенский к собравшимся. Естественно, что из зала послышались голоса: «Да, да! Доверяем!»

— Товарищи! — продолжал оратор. — Я говорю от всей глубины моего сердца, я готов умереть, если это будет нужно. Товарищи, в настоящий момент образовалось. Временное правительство, в котором я занял пост министра. Товарищи, я должен был дать ответ в течение пяти минут и потому не имел возможности получить ваш мандат…

Товарищи, в моих руках находятся представители старой власти, и я не решился выпустить их из своих рук. Я принял сделанное мне предложение и вошел в состав Временного правительства в качестве министра юстиции. Немедленно по вступлении на пост министра я приказал освободить всех политических заключенных и с особым почетом препроводить их из Сибири сюда к нам, наших товарищей-депутатов, членов социал-демократической фракции IV Думы и депутатов II Думы. Освобождаются все политические заключенные, не исключая и террористов.

Далее последовало самое главное.

— Ввиду того, что я взял на себя обязанности министра юстиции раньше, чем я получил от вас формальные полномочия, я слагаю с себя обязанности товарища председателя Совета рабочих депутатов. Но я готов новь принять от вас это звание, если вы признаете это нужным.[125]

Реакцию собравшихся несложно было предугадать. Сам Керенский позже утверждал, что его вынесли из зала на руках, хотя другие очевидцы вспоминают об этом в менее патетических тонах. Но несомненно, что главного Керенский добился — теперь оспаривать его решение принять министерский портфель стало просто невозможно.

Многократно растиражированная прессой речь Керенского сделала его известным всей стране. Депутат Керенский тоже не любил находиться в тени, но его популярность не выходила за рамки ничтожного круга читателей, способных одолеть газетные отчеты о думских дебатах. Сейчас на глазах рождался новый Керенский — не чинный парламентарий, а революционный трибун. Уже в этом первом его выступлении в новом качестве проявилось то, что станет причиной неслыханного взлета Керенского и последующего стремительного краха.

Стараясь соблюдать предельную объективность, мы все же вынуждены сказать — Керенский повел себя как чистой воды демагог. Но, с другой стороны, надо отдать должное его умению ориентироваться в новой для него ситуации. Он интуитивно понял, что непривычную к речам аудиторию не проймешь обычными приемами парламентского оратора. Ей требовалось что-то посильнее. Отсюда и заявления о своей готовности умереть прямо здесь и сейчас. Никто из столпов адвокатуры или политиков старой школы никогда не позволил бы себе такого, а у Керенского это сработало, да еще как.

За эффектными ораторскими конструкциями незамеченным прошло главное. Строго говоря, никакой формальной санкции на свое вступление в правительство Керенский так и не получил. Голосования по этому вопросу не было, и заменить таковое бурные аплодисменты не могли. Но для самого Керенского этого было вполне достаточно. Долгим уговорам членов Исполкома он предпочел прямое обращение к толпе. В дальнейшем он будет поступать именно так. Поначалу это будет приносить неизменный успех, но конечные результаты такого поведения станут крайне печальны. Керенский окажется один, он сам поставит себя в такое положение — одинокий оратор перед восторженной массой слушателей. Его не поддерживала и не будет поддерживать ни одна партия, ни одна политическая сила. Восторг, всеобщее обожание станут тем единственным, на чем основывалось его положение. Как показало будущее, это был очень неустойчивый фундамент.

Для самого Керенского его дебют в роли революционного вождя дался непросто. Видевшие его в эти минуты вспоминают, что он едва не падал в обморок. Какие-то люди поддерживали его, кто-то пытался налить в стакан успокаивающей микстуры. Но когда он наконец заговорил, в голосе его звучало торжество. Керенский обладал удивительной способностью вживаться в очередной образ. Сейчас он ощущал себя «заложником демократии», и каждый шаг его, каждая деталь в поведении и внешнем облике должны были подчеркивать это. Революционный министр начинал свою карьеру, и об этом обязана была узнать вся Россия.

ОТРЕЧЕНИЕ

В те самые минуты, когда Керенский объявлял Исполкому Совета о своем намерении занять министерский пост, по соседству, в большом зале Таврического дворца, выступал Милюков. В то время такие речи были в новинку, и помещение было набито битком. Наконец дело дошло до вопросов.

— А кто вас выбрал? — крикнули из толпы.

— Нас выбрала русская революция! — ни на секунду не поколебавшись, отвечал Милюков.

Зал взорвался овациями. Мало кто понял, что оратор просто обошел скользкую проблему. Действительно, Временное правительство никто не выбирал и никто не уполномочивал брать власть. По сути дела, его образование было результатом кулуарного сговора нескольких человек. Но главная беда была даже не в сговоре, а в том, что новое правительство было далеко не единодушно во взглядах на настоящее и будущее страны. Это наглядно стало видно уже в ближайшие часы.

Даже опытному парламентскому оратору Милюкову пришлось непросто, когда из зала прозвучал вопрос о будущем царя и династии. Предвидя негативную реакцию на свои слова, он начал с оговорки:

— Я знаю наперед, что мой ответ не всех вас удовлетворит. Но я скажу его. Старый деспот, доведший Россию до полной разрухи, добровольно откажется от престола — или будет низложен. Власть перейдет к регенту великому князю Михаилу Александровичу. Наследником будет Алексей.

Из зала послышались крики:

— Это старая династия!

Да, господа, это старая династия, которую, может быть, не любите вы, а может быть, не люблю и я. Но дело сейчас не в том, кто что любит. Мы не можем оставить без ответа и без разрешения вопрос о форме государственного строя. Мы представляем его себе как парламентарную и конституционную монархию. Быть может, другие представляют иначе. Но если мы будем спорить об этом сейчас, вместо того, чтобы сразу решить вопрос, то Россия окажется в состоянии гражданской войны и возродится только что разрушенный режим.[126]