Башни Заката - Лиланд Модезитт

Герхарда юноша находит неподалеку от впадения узкого извилистого ручья в реку. Если Деррилда можно назвать грузным, то Герхарда — просто пузатым: складки жира нависают над его широким кожаным поясом.

— Как бы мне этого ни хотелось, я не могу позволить себе платить лишнему охраннику, — говорит Герхард, выслушав юношу.

Креслин чувствует, что в этой фразе присутствуют и правда, и ложь, но в чем здесь ложь, а в чем правда, не знает. И выяснять не собирается.

— Ладно, — говорит он. — Ты хотел бы иметь лишнего стража, а я — попасть в Фэрхэвен. Ты платишь мне символическую плату — скажем, один медяк в день! — и я отправляюсь с тобой.

— Все равно накладно. Лошади у тебя нет, а сам ты наверняка ешь как лошадь. Вы, тощие, на один лад: все обжоры.

Креслин пожимает плечами и поворачивается.

— Ну ладно. Бери вон ту мышастую кобылу. Тебе надо будет погрузить мешки в большой фургон. Но имей в виду: разобьешь что-нибудь — вычту из платы.

Креслин кивает. Он полностью отдает себе отчет в том, что прижимистый торговец наверняка отыщет предлог не заплатить, но цель Креслина состоит в том, чтобы добраться до Фэрхэвена и присмотреться к тамошним хваленым магам. Кто знает, возможно, там найдется место и для него. Ну а поденная плата не так уж важна для человека, имеющего при себе дюжину золотых из кошелька убитого разбойника. Их было больше, но, уходя от Деррилда, Креслин сунул пару монет в торбу Хайлина: худощавому охраннику деньги всяко не помешают.

Мысли Креслина вновь обращаются к Фэрхэвену. Удастся ли там выяснить, кто он таков и какая судьба его ждет? Или же, бежав из Западного Оплота вслепую, он так и останется слепым? Юноша качает головой. Ну а если ему не найдется места в Фэрхэвене, куда еще можно податься? Уж конечно, не назад, в Сарроннин! А вот герцог Монтгренский, вполне возможно, не откажется от лишнего воина.

Когда Креслин снимает лишние вьюки с мышастой кобылы, появляется еще один толстяк. Такой же жирный, как Герхард, и еще более неряшливый: в нечищеных сапогах и заляпанной жиром кожаной безрукавке поверх такой линялой рубахи, что установить ее первоначальный цвет решительно невозможно.

— Ты нанялся в охрану? Как тебя звать?

Юноша поворачивается к нему:

— Креслин. А тебя?

— Зерн меня звать. Ты у меня под началом. Зачем вьюки снимаешь?

— Герхард велел перегрузить их на фургон. А лошадь он отдал мне под седло.

— Ладно. Заканчивай поскорее. Мы уже опаздываем.

Креслин окидывает два перегруженных фургона, двух вьючных мулов и двух других охранников оценивающим взглядом.

XXIX

Бледно-серый гранит дороги только что не блестит: при ярком солнечном свете под определенным углом зрения гладкий камень кажется чуть ли не белым. При этом массивные плиты подогнаны одна к другой почти без зазоров, ровнее, чем мраморная облицовка многих дворцов. Достаточно широкая, чтобы пропустить в ряд более двух фургонов, полоса дороги тянется строго с запада на восток, так, что в полдень никакие тени не падают на ее поверхность.

После уплаты пошлины дорожным стражам на таможенном посту фургоны Герхарда с утрамбованной глины Кертанского тракта перекатились на гладкий гранит.

Деррилд о пошлинах не упоминал, но для Креслина связь экономики и военной политики чародеев достаточно очевидна. Такая ровная, прямая дорога сама является своего рода оружием, ибо позволяет перебрасывать кавалерию через горы и холмистые равнины несравненно быстрее, чем по беспутью или по извилистым, размываемым большакам Кертиса и Галлоса. И хотя эта дорога не пересекла еще Рассветные Отроги, поговаривают, будто маги упорно продвигаются вперед. Ходят слухи, что настанет — и скоро! — тот день, когда даже неприступные Закатные Отроги, и те покорятся им.

Но почему власти Кертиса позволили магам проложить дорогу по своей земле? С этим вопросом Креслин обращается к Зерну.

— Кто знает? Герхард вроде говорил, да я запамятовал. Что-то насчет десятины; будто бы тутошняя казна имеет доход со сборов. Ну и возможность прохода войск… — Зерн кривится и подозрительно осведомляется: — А тебе-то, красавчик, какое дело?

— В общем-то, никакого. Просто я впервые в жизни вижу, чтобы за проезд по дороге брали деньги.

— Ручаюсь, в том захолустье, откуда ты родом, таких дорог нет.

— Ты прав, — соглашается Креслин. — Таких я действительно не видал.

А сейчас видит и невольно отмечает не только совершенство замысла и воплощения, но и наличие уже знакомой ему белой порчи. Правда, не везде и не в самом мощении: ею пронизаны низкие каменные стены на тех участках, где дорога проходит через холмы.

— Там небось вообще приличного большака не сыщешь?

— Ну… может, и так, — рассеянно откликается юноша.

— А той игрушкой, что у тебя на спине, ты пользоваться умеешь?

— Вроде как умею. Пару раз случалось, — все внимание Креслина по-прежнему обращено к дороге: он отмечает не бросающиеся в глаза детали. В частности то, что полотно дороги проложено ниже окружающих холмов, видимо, на надежной каменной основе.

— Случалось, говоришь? А на кого ты работал?

— На купца по имени Деррилд.

— Да? А с кем?

— С Хайлином.

— А… постой! Это такой тощий, носатый малый, недавно вернувшийся из Сутии?

— Ну. Я присоединился к ним на обратной дороге.

— Дерьмо!.. Слушай, я тебя ни о чем не спрашивал. Ладно?

— Как хочешь, — Креслин все еще сосредоточен на дороге и белой порче.

Зерн отстает. Он придерживает коня до тех пор, пока не оказывается рядом с ведущим фургоном, где рядом с возницей восседает Герхард.

Креслин, до которого наконец, доходит странность случившейся перемены, касается ветров, и легкие воздушные потоки даже сквозь белый туман доносят до него обрывки разговора:

«…знаешь, кто он такой? Убийца!.. Я о нем рассказывал. Тот самый малый, что в одиночку разделался с шайкой Фрози…»

«…думал… может быть…»

«…опасен…»

«…навряд ли… Скорее опасен для любого, кто вздумает на нас напасть. Охрана надежная и… — Герхард гогочет, — дешевая…»

«…как это — нападет? Ведь…»

«…все, забудь!..»

Креслин рассеянно увеличивает расстояние, отделяющее его от фургона. Поля юго-восточного Кертиса уже уступили место лесистым холмам, теснящимся теперь по обе стороны дороги. Она проложена по холмам пониже, а в некоторых местах кажется просто прорубленной сквозь утесы. Почувствовав на себе взгляд, Креслин вскидывает глаза, но птиц не видит: ни белых, ни каких других.

Цокают копыта, стучат колеса, фургоны, груженные мешками и ящиками невесть с чем, катятся по гладкому граниту на восток, к белому городу. Спустя некоторое время охранник по имени Питлик подъезжает к Креслину и предлагает поменяться местами. Юноша соглашается, но и следуя за фургонами, в хвосте каравана, он продолжает чувствовать над собой пристальный надзор невидимых наблюдателей.