Последняя крепость. Том 2 - Роман Злотников

Он допил вино и швырнул кубок вниз, где его подхватил один из золотых големов.

— Мы потеряли контроль над правителем Гаэлона, и потеряли его окончательно и бесповоротно, — сказал Рубиновый Мечник. — Жаль… С помощью этого гилугла можно было совершить многое. Но разве мало еще осталось гилуглов, облеченных властью?

Он вяло шевельнул пальцами. Бутон его цветка скользнул вниз. Аллиарий взял наполненный кубок, который подал ему голем, опорожнил его в несколько длинных глотков и продолжил:

— Поголовье гилуглов должно быть уменьшено. Это то, к чему мы стремимся. Зачем придумывать что-то новое? Старые, проверенные средства работают безотказно… Пусть гилуглы уничтожают друг друга и дальше — это у них хорошо получается. И еще. Вовсе не обязательно являться им во плоти. Мы имели возможность убедиться в том, что эти существа стали опасны… А болотники… Возмездие… Если тропинка поросла колючим кустарником, что лучше: продираться через шипы, приложить массу усилий, чтобы вырубить кустарник, или просто пойти по другому пути? Ступить на соседнюю тропинку — это не позорно. Это разумно.

— Вы слышали, дети Высокого Народа, речь Рубинового Мечника Аллиария, Призывающего Серебряных Волков, — сказал Гразуадий. — Согласитесь ли вы со мной в том, что пришла пора вынести решение?

И в Саду Благословенной Вечности воцарилась тишина. Каждый из эльфов открыл разум для своего соплеменника. В мире людей минуло несколько недель, пока участники Форума пришли к единому мнению. В Тайных Чертогах — до того, как решение произнесли вслух (этого требовали традиции), Рубиновый Мечник успел осушить еще два кубка.

— Пусть гилуглы сами уничтожают друг друга, — проговорил Певец Шепчущих Листьев Гразуадий, Бродящий В Сумерках Вечного Хаоса. — Пусть это продолжается, пока их не станет втрое меньше против нынешнего числа. И мы приложим все усилия к тому, чтобы это случилось как можно скорее. А за преступление болотников кара постигнет все их королевство. Гаэлон должен быть уничтожен.

— Гаэлон должен быть уничтожен! — Этот приговор был подтвержден множеством голосов детей Высокого Народа.

Бродяга по прозвищу Гусь пришел в себя на заплеванном полу гостевой комнаты дарбионского трактира. Он прокашлялся, с трудом разлепил глаза, почесал бороду, осыпая на пол кусочки засохшей блевотины, потом пополз к кровати.

Влезть на кровать у него не хватило сил. Похмелье, владевшее им, было, судя по всему, царем и повелителем всех похмелий. Голова ощущалась разбухшим тряпичным шаром, ноги и руки тряслись так, что, казалось, вот-вот и они отвалятся.

Необходимо было как можно скорее излечиться.

Гусь, привалившись спиной к кровати, набрал в легкие побольше воздуха и заорал:

— Асан!

От собственного крика голова бродяги мгновенно налилась чугунной болью, а глаза защипало от прилива крови.

— Асан… — хрипнул еще Гусь и замолчал, понимая, что дальнейшего напряжения сил может просто не пережить.

За незапертой дверью комнаты послышались шаги. В комнату заглянул заросший пегими волосами оборванец, прислуживавший в трактире за еду и выпивку.

— Асан… — попытался улыбнуться трясущимися губами Гусь. — Родненький… Услышал… Волоки сюда пивца кувшинчик… Беги со всех ног, милый…

Но оборванец смотрел на Гуся враждебно и стремления бежать со всех ног не выказывал.

— Хозяин велел передать, чтобы ты за комнату заплатил, — хмуро сообщил он. — Четвертый день не платишь, обещаешься. И за вино тоже, которое вчера вылакал.

— Заплачу, — тут же пообещал Гусь. — Заплачу, родненький. Ты мне пивца сначала принеси…

— Хозяин велел передать, чтобы ты сначала заплатил, — сказал Асан. — А потом — хоть пивца, хоть винца… Чего хочешь…

— Да ты что?! — плаксиво возмутился Гусь. — Сомневаешься? Думаешь, у меня денег нет? Козел ты кудлатый… А как на мои кровные хлебал, небось не сомневался. А ну неси пива! — Бродяга попытался было пристукнуть кулаком, но не сумел сжать пальцы — настолько у него распухли руки. — Неси, сказано!

— Не принесу, — коротко ответил Асан и подался назад, в коридор. — Деньги плати, слышь… Вначале деньги — так хозяин велел передать.

— А-а-а… — захрипел Гусь, и на глаза его навернулись щедрые похмельные слезы, — вот оно как… Ну и гнида ты, Асан… А я думал — друг ты мне… Вот, смотри… — Он с третьей попытки сунул руку за пазуху. — Смотри… я сейчас вниз спущусь, за комнату рассчитаюсь, да куплю целый бочонок самого лучшего вина! Всех, кого увижу, угощу. Всех! А тебя, сука драная, и не подумаю. Понял? Понял?! А хозяину своему передай, что я не желаю больше в его клоповнике оставаться! Рассчитаюсь — и только вы меня здесь и видели… Кувшин пива пожалели!

По чумазому лица Асана стало заметно, что он начал колебаться.

— Ты бы заплатил сначала, — попросил он. — Ежели деньги есть, чего не заплатить? Заплати вперед, и будет тебе пиво.

— А вот теперь не желаю вперед платить! — закапризничал Гусь. — Ежели не верите мне — не буду, не желаю. Пошел вон отсюда, гад! Вон! — дрыгнул он ногами, шаря вокруг себя в поисках чего-нибудь, чем можно было запустить в слугу.

Асан скрылся.

Гусь выждал немного и заскулил:

— Эй! Асанчик, родненький! Ты куда? Ну не можешь кувшин пивца принести, принеси хотя бы стаканчик…

На этот раз ответа не было.

Бродяга тяжело вздохнул. Сладкая жизнь кончилась — понял он. Кончились пять золотых, которые заплатил ему невесть за что этот чудной рыцарь у горы Бычий Рог, кончилась и сладкая жизнь. А как здорово было: после скитаний по дорогам и жизни впроголодь поселиться в трактире, как господину какому-нибудь, жрать вдосыть и — главное — пить, пить и пить. Не думая о том, чтобы заныкать наутро пару глотков. Потому что утром праздник наверняка повторится — об этом пел ему перезвон монет в кошеле, висящем на шее под одеждой. И снова будет хозяин трактира улыбаться и кланяться, снова будут суетиться вокруг слуги, снова будут хлопать его по плечу и угодливо хохотать над его шутками люди, которые раньше и смотреть-то на него не стали бы…

Гусь попытался подняться, и это ему удалось. Морщась и охая, приложив руку к груди, словно пытаясь удержать в горсти бешено стучащее сердце, он подошел к окну, выглянул на задний двор трактира. За ночь грязь подморозило, ломкий ледок посверкивал под лучами утреннего солнца, и бродяге на мгновение померещилось, что двор усеян серебряными монетами. Он хмыкнул, но сразу же застонал от боли, раскалывающей затылок.

Все. Пришла пора покидать этот гостеприимный трактир. Конечно, не через двери — хозяин наверняка зацапает, а способом привычным и проверенным. Через окно.