Хрупкие фантазии обербоссиерера Лойса - Анатолий Вишевский

железом – и старая немедленно отзывалась на нее. А потом уже ритмично и протяжно две боли сливались в одну, нестерпимую: скрип-скрип-скрип. И казалось, ничто не сможет прервать этот мучительный круговорот любви. Ничто, кроме смерти.

Как-то в конце февраля Иоганн Якоб пробудился в тревоге: что-то было не так. «Боли больше нет», – понял он. Огляделся – всюду тьма. Пощупал тюфяк, медвежью шкуру – все те же. Он был жив. С этого дня мастер стал поправляться. За время болезни он сильно одряхлел и вставать начал только к марту. С весной пришли силы, и еда снова была в радость и приносила пользу. Флах разводил в недоумении руками. Сначала больной ходил по своей комнате, потом стал выходить во двор. Андреас был неумело нежен с ним. Теперь уже поддерживал своего друга он, помогая Иоганну Якобу вернуться к жизни.

Далеко не уходили. Гуляли по двору и только изредка выглядывали на улицу – уж очень крутая. К тому же соседи глазели из окон. И как тут не глазеть: шкандыбает на протезе инвалид, а за ним, ухватившись за его костыль, тащится дряхлый старик.

У Иоганна Якоба исчезли запоры. Прежде мучительный процесс стал легким, больше не требовал напряжения, и геморрой перестал беспокоить его. Теперь он ходил по большой нужде раз или два в день. Мастер даже посмеивался про себя: как тут записывать денежные расходы – не по два же раза в день?! Правда, проблему эту решать не пришлось, так как с начала его болезни деньгами распоряжалась Марта.

Друзья больше не строили планов, а жили каждым новым днем. И с каждым днем мастер становился крепче. Он уже не держался за костыль Андреаса и медленно, но уверенно переставлял исхудалые ноги. К концу апреля стали выходить на Фордере Шлосштрассе и однажды дошли до леса. На «их» месте сели передохнуть у ручья.

– Ты только не бросай меня, – сказал вдруг Андреас. – А то как я один?

Потом парень склонился к мастеру и прошептал на ухо:

– Я хочу что-то тебе сказать.

На губах Иоганна Якоба появилась слабая улыбка:

– Я все знаю.

Иоганн Якоб умер через три месяца, 26 июля 1772 года в окружении любящих его людей. Доктор Флах, которого позвали, констатировал смерть старого друга. Сообщили во дворец и на фабрику. Через два дня мастера повезли хоронить на католическое кладбище в Мюнстер. На въезде на Фордере Шлосштрассе остановились, пропуская кортеж герцога. На коне, в ботфортах с серебряными шпорами, Карл Евгений встретил своего бывшего обербоссиерера – как и десять лет назад – перед охотой. Рядом с герцогом на лошади сидел его друг-венецианец в том же белом, напудренном и напарфюмеренном ароматами туберозы и амбры парике. Создание венецианского куафера было неуместным на охоте и уж никак не гармонировало с новомодным английским сюртуком. С другой стороны от герцога ехала Франциска, баронесса Лейтрум фон Эртинген. Придворные заключали пари: сколько недель или даже дней продлится еще этот нетрадиционный для герцога роман с немкой. Карл Евгений стрельнул зеленым глазом по бедной телеге, по молодой женщине и аккуратно одетому мальчику и задержал взгляд на лице одноногого инвалида. Герцог напрягся, стараясь вспомнить, откуда он может знать этого простолюдина, но яркая статуэтка из кабинета так и не пришла ему на ум. Фарфоровый продавец яблок стоял на инкрустированном столике – подарке короля Людовика, который умрет через два года, весной. Герцог переживет его на двадцать лет, переживет он и следующего французского монарха, которому в январе 1793 года отрубят голову. Карл Евгений умрет в октябре того же года, и по нему будет скорбеть его вдова Франциска, к тому времени герцогиня фон Гогенгейм, которая доживет почти до конца наполеоновских войн и умрет в 1811 году в Вюртембергском – уже – королевстве.

Еще в 1775 году герцог перенесет свою резиденцию в Штутгарт, и Людвигсбургский дворец опустеет. Через сто лет там будет обитать Ольга, вдовствующая герцогиня Вюртембергская, которая найдет фигурку Андреаса. У продавца яблок будет отбита кисть руки со шляпой, и его отдадут на реставрацию. И, как и предсказал Иоганн Якоб, скульптор не станет заморачиваться – приделает парню гипсовую руку, для красоты вложив в нее яблоко.

Джакомо Казанова, забытый всеми, умрет в богемском замке Дукс, куда пригласит его библиотекарем Йозеф Карл фон Вальдштейн. Там старого венецианца любить не будут, разве что одна перезрелая хозяйка колониальной лавки положит на него глаз. За годы жизни в замке Казанова съездит в Вену и Дрезден и несколько раз в провинциальную Прагу, где посетит две оперные премьеры и одну коронацию. Его никто не узнает, он будет представляться – и встречать пустые взгляды. Кончина Казановы в 1798 году совпадет со смертью Республики Венеция.

Андреас погибнет вечером после похорон мастера – в таверне, в пьяной поножовщине. Марта унаследует сбережения Иоганна Якоба и откроет на рынке торговлю фруктами. Потом выйдет замуж за сапожника и закроет лавку, а сапожник сразу после свадьбы возьмет ученика и расширит дело. Андреас Иоганн станет мастером и уедет в Россию на Императорский фарфоровый завод.

Вот и все об обербоссиерере Лойсе. Нет, еще: по приказу герцога пачки записей о денежных тратах заберут на фарфоровую фабрику – не оставил ли мастер секретов ремесла? Но секретов не будет, и осьмушками еще долго будут подтираться мастера и подмастерья. А когда фабрику закроют, то, что от них останется, попадет в архив замка. Сейчас эти записки изучает аспирант-историк Принстонского университета, пытаясь понять систему частотности: почему списки никогда не появляются ежедневно и чем объяснить интервалы в два, три или даже четыре дня? По тому, что диссертация объявлена к защите, можно предположить, что тайну записок ученый разгадал.

Вместо послесловия – слова благодарности:

• городу Мариенбаду, откуда четыре года назад летом мы с друзьями решили съездить на антикварную ярмарку в Зельб;

• городу Зельбу, где на ярмарке я нашел первого из моих фарфоровых героев – увы, уже без фляжки;

• дилерам раннего фарфора и аукционным домам, у которых я купил остальные статуэтки, а купив и поставив рядом, удивился, насколько они похожи друг на друга; похожи и, предположил я, тесно связаны со своим создателем-мастером, с его неоднозначным к ним отношением, из чего и возник сюжет книги;

• Марианне Гончаровой, другу, писателю и катализатору процесса, которая пригрозила, что, если я поленюсь и не допишу историю, она с