Христианский квартал - Максимов Юрий

  С ужасом святитель Софроний обнаружил себя последним, сохранившим Православие, не считая подвластных ему епископов. Напрасно писал он в своём окружном послании четыре года назад, убеждая отказаться от новой ереси. В темноте лестницы, следуя за громко пыхтящим Андроником патриарх даже невольно взмахнул рукой от волнения.

 не исцелено! Если Христос не ¾  То, что не воспринято Христом,  имел человеческого действия, то Он не был полноценным человеком, а это абсурд, хула, ересь! Но напрасно писал святитель окружное послание, собирая в пользу правой веры свыше 600 выдержек из творений Святых Отцов. Сергий Константинопольский разорвал его, не читая, а Гонорий Римский ответил просьбой «успокоиться и не мутить воду». Какая беда! Что уж взять с мирского правителя, когда и князья Церкви падают перед идолом: Горе, горе! И им ли не знать?

  Лишь невежи могут считать, что идолопоклонство ограничивается это всё, что ¾ рассыпавшимися в прах древними истуканами. Идол  заслоняет от человека Бога живого, точнее, чем человек заслоняется от Него. Идолом может быть и изваяние божков, и гордыня, и идея: Единство  дело доброе. Но когда ¾ народа и благополучие государства само по себе  единство империи ставят важнее истины, важнее правды Божией, империя тоже превращается в идола. А любой идол рано или поздно будет сокрушён. И чему теперь удивляться? Скоро Сергий увидит это крушение со стен Константинополя.

  А всё-таки жаль, что арабы восприняли весть о Христе из нечистых еретических уст! Но давно уже не было среди них православных проповедников, только монофизиты, да несториане... И ведь уже случалось подобное! Лет триста назад. Готские племена издревле беспокоили владения ветхого Рима. Ариане заслали к готам миссионера Ульфилу, который смог крестить всех варваров - на беду Церкви Христовой. Ибо готы-ариане неистовой силой обрушились на западных православных ромеев, Рим был завоёван и разрушен, погиб последний римский император...

  Но всё же италийцы оставались православными, им было за что сражаться с варварами, пусть они потеряли мирское величие, но смогли сберечь правую веру и сохранить величие в этой вере. Ныне же история повторяется с большей жестокостью, только вместо готов сарацины, и вместо монаха-арианина Ульфилы помрачившаяся умом женщина, фанатичная монофизитка Саджах.

  Патриарх отчётливо видел грядущее, лучше, чем тёмные стены лестничных пролётов. Теперь империю вряд ли удержит вера. Старый Ираклий, выслушивая о всё новых победах отпрысков Измаила не вспомнит ли сказанных с издёвкой слов сверженного узурпатора Фоки? Соблазн окажется слишком велик. Один шаг уже сделан, ради мира с арабами империя сделает и второй, перейдя от полумонофизитства к монофизитству явному и полному. Да, в союзе с арабами империя станет великой и процветающей, как ни одно государство в мире. Но это будет еретическая империя. Конечно, Господь сохранит Православную Церковь, ибо обещал Он, что врата адовы не одолеют её. Сам восьмидесятилетний патриарх вряд ли переживёт штурм и падение Иерусалима, неизбежные после Рождества. Но останутся ученики. Есть среди них хорошие и надёжные, тот же Стефан, епископ Дорийский, да и Максим, хоть и простой монах... Но, Господи, как же им тяжело будет оказаться снова в катакомбах среди повсеместных гонений! И сколько тысяч душ пойдут в погибель, вольно или невольно увлечённые распространившейся по всей вселенной ересью!

  Наконец, спуск закончился. Пройдя мимо юных стражников, лязгнувших помятыми старыми латами при появлении патриарха, они вышли на улицу.

  Было очень свежо, но ветра здесь, внизу, не чувствовалось. Небо лишь еле-еле подсвечивали последние закатные лучи. Проступали звёзды. Даже несмотря на тяготы осады чувствовалась в воздухе какая-то предпраздничная торжественность и радость в преддверии Рождества. В окнах домов светились огни. Слышалась чья-то громкая речь. По соседней улице поскакал всадник, с громким цоканьем копыт направляясь в центр города. Вдалеке над домами возвышалась церковь Пресвятой Богородицы, а ещё дальше виднелся силуэт базилики Гроба Господня, где хранится возвращённый персами Крест Господень, и копьё, которым пронзили Господа нашего, и блюдо, на котором несли голову святого Иоанна Предтечи; и рог, елеем из которого Давида и Соломона помазали на царство...

  Здесь Адам был создан из праха; здесь Авраам хотел принести в жертву сына своего Исаака, на том самом месте, где Господь наш Иисус Христос был распят. И здесь каждый год на Пасху, в память воскресения Господня, нисходит, возникая прямо из воздуха, святой огонь как явное чудо, свидетельствующее истинность православной веры... Неужто скоро всё это будет посрамлено?

  - Сарацины! - пробормотал бредущий рядом Андроник и от неожиданности его голоса, патриарх даже вздрогнул, - Ну кто мог подумать, что от этих грязных варваров может выйти такая напасть?

  Стратор сокрушённо покачал головой. Видимо, во время молчания, он также терзался мрачными мыслями.

  - Да не так уж и сложно было предугадать. - вздохнул святитель Софроний, устремляя взор к кресту над святой базиликой, - Сарацины давно уже давали знать о своей силе. Ты-то не местный. Вы там, в столице, быстро всё забываете: А ведь ещё сто лет назад при достопамятном Юстиниане они вторглись в Палестину и Сирию, осадив даже Антиохию. Полвека спустя их пытались усмирить эфиопы, но неудачно. И, кажется, десяти лет не прошло, как потомки Агари наголову разбили персов. То, что мы переживаем сейчас, отвратить можно было лишь милостью Божией ради праведной жизни народа ромейского. А при естественном ходе событий да привычной нашей грехолюбивости рано или поздно это всё равно бы случилось.

  Андроник задумчиво посмотрел на старого патриарха, при каждом шаге упиравшегося посохом в камни мостовой и промолчал. А святитель продолжал:

  - Вот если бы, когда всё ещё было в зародыше, победил хотя бы этот несчастный сарацинский лжепророк Маслама, или пусть даже тот дикий Мухаммед... Конечно, и тогда получили бы мы воздаяние скверным делам нашим. И тогда пришлось бы нам несладко. И тогда сокрушился бы мысленный идол наших властителей. Но Церковь Божия была бы сохранена и сотни тысяч душ избежали вечной погибели... Ересь монофелитская, не успевшая ещё пустить корни, легко исторглась бы после смерти Ираклия. И Православие непременно восторжествовало в империи, пусть и стеснённой внешним неукротимым врагом... Если бы... Если бы...

  Далёкий звон била возвестил о наступлении первой стражи ночи. Патриарх вдруг замер, вперив взор в маленький крест над базиликой Гроба Господня, не обратив даже внимания на удивлённо оглянувшегося Андроника. Какая-то внезапная мысль, словно откровение поразила старца.

  - Господи! - благоговейно прошептал святитель Софроний одними губами, - Нет ничего, что могло бы превзойти Твоё всемогущество, и нет ничего, что могло бы воспрепятствовать всемогущей Твоей воле. Ты - превыше всего, Ты определил границы для нас, а не для Себя, безрассудно было бы полагать, будто Ты находишься в рабской покорности к тем законам, которые установил для жизни людей, законам пространства и времени:

* * *

  Мы не станем говорить, о чём просил святитель Софроний Господа, не станем говорить и о том, что случилось после этого. Скажем лишь, что он имел великое дерзновение пред лицом Божиим ради веры, святой любви его и жизни, обильно украшенной многими добродетелями...

Смерть атеиста

Вообразите себе мужчину лет сорока пяти, невысокого, прямого брюнета, с лицом, не лишённым благообразия, украшенным окладистою бородою и густыми бровями, что придают ему выражение несколько властное и надменное.

Представьте, что женат он третьим браком, от первого имеет взрослую дочь, с коей видится не реже двух раз в год, а на работу ходит в районную поликлинику, где в собственном кабинете терпеливо принимает страждущий человекопоток с девяти до двух в понедельник и среду, и с двух до семи во вторник и четверг.

Добавьте сюда извинительную слабость к украинскому пиву, отечественному хоккею и крепким американским детективам.

Если вам удалось всё вышеперечисленное вообразить, представить и добавить - будьте уверены, что перед вашим мысленным взором предстал Иван Гаврилыч Пупышев собственной персоной.

Да, таков он и был.

Присовокупьте сюда и тот немаловажный факт, что взглядов наш герой придерживался самых что ни на есть атеистических.

Люди старшего поколения ещё помнят те времена, когда живого атеиста можно было встретить буквально на улице, да притом никто бы тому не подивился - настолько привычным казалось такое явление.

Именно в это время и жил Иван Гаврилыч.

Атеистом он был матёрым, закоренелым и упёртым.

На прямой вопрос: "есть ли Бог?" он бы не стал, поверьте, юлить в духе нынешних псевдоатеистических рудиментов с их вечными "смотря какого бога вы имеете в виду" или "в каком-то смысле, может быть, и не так чтобы очень". О, Иван Гаврилыч ответствовал бы прямо: "бога нет!", причём сделал бы это с убеждённостью естествоиспытателя, доподлинно и самолично установившего сей факт. Более того, касаясь упомянутой темы, господин Пупышев непременно считал нужным добавить пару нелицеприятных слов в адрес служителей Церкви, испокон веков обманывающих простой народ, высасывая из того последние крохи, дурача, воруя и обирая.