Тюремная песнь королевы - Юлия Андреева

– У тебя почерк лучше, чем у сестры Катерины, а ведь ее я считала непревзойденной мастерицей, – взяв со стола книгу «Житие святого Марка», знакомую Энгебурге по последним месяцам работы, констатировала мать-настоятельница.

Королева молча поклонилась.

– Папа-то наш, Целестин, преставился. Разумеешь ли об чем я?

– Да. Я понимаю французскую речь и немного говорю, – практически без акцента ответила королева, не поднимая на настоятельницу глаз.

– О том, что ты выучилась говорить по-человечески, я давно знаю, – отмахнулась настоятельница. – Я о другом. «Папа умер, да здравствует новый папа». Теперь, моя милая, твоя жизнь либо сразу же на лад пойдет, либо совсем на ладан дышать станет. Потому что стоящему одной ногой в могиле божьему старцу было не до тебя, да и не до кого вообще. Новый все по-своему повернет. Крутенько, девочка моя, может, повернет. И ты либо снова на престол взойдешь, либо и вовсе помрешь.

Хорошая ты, добрая, Энгебурга. Я ведь давно за тобой наблюдаю. Твоя Мария Кулер неправильно сделала, что ради полюбовника и дитя некрещеного бросила тебя здесь. Не дальновидно, да и не умно. Ну да бог-то с ней. Я вот что сказать хотела. Два пути у тебя есть, моя бриллиантовая: путь первый – послушания, путь второй – бунта!

До сих пор ты была послушна воле мужа, хоть он тебя и услал в монастырь. Теперь коли и дальше против его слова не пойдешь, будешь сидеть здесь сиднем и приказа ждать. Прикажет король тебе голову на плахе сложить – сложишь. Прикажет вновь на престол взойти – взойдешь. Только не прикажет ведь он взойти, ирод окаянный. Другая у него, рыжая девка позорная на троне сидит, ведьма паскудная! Прости, Господи! Из-за нее у нас все несчастия! Сердцем чую! Из-за нее, проклятой!

Другой путь – путь бунта. Садись сейчас за мой стол и пиши новому папе в Рим. Все знают, что новым папой Иннокентия III[12] назовут. Это давно уж не секрет. Так что пиши, голубица моя сизокрылая, папе Иннокентию, и моли его слезно смилостивиться над тобой и внушить твоему окаянному мужу, что не дело это, законную жену в черном теле держать, а с любовницей игрищами альковными бесовскими забавляться! Тебе, горлица моя, давно уже родить пора инфанта французского. Тебе, а не девке меранской, еще раз прости меня, Господи!

Два пути у тебя. Но есть еще один путь. Мне, настоятельнице, не гоже о нем даже упоминать. Однако, если вдруг явится тот самый златокудрый рыцарь, по которому все Христовы невесты, прости, Господи, почитай четвертый год как сохнут… Так вот, если вдруг Господь пришлет вновь рыцаря Бертрана, ты бы уж не противилась простому человеческому счастью, бросила бы корону королю-супостату, пусть припекут его черти на сковородочке, да и бежала бы с благородным дворянином. На что я, старая дура, мужской пропотевшей рубахи не нюхавшая, а и то растаяла при виде такой красоты ангельской. Красота эта – она от Бога, не от дьявола! А значит, другой путь тебе Господь избрал – путь любви.

Не мое дело тебе, Ваше Величество, такие вещи советовать, но только не будет тебе счастья с нашим королем вовек, а эн Бертран уж так смотрел на тебя, так смотрел! В общем, мой тебе совет, коли благородный ля Руж вновь в монастырь заявится, я уж глаза закрою и остальным воском замажу. Бегите вы отсюда, деточки! Бегите, и пусть черти меня за этот грех в аду поджарят.

Глава 35

Фериаид Мишле переходит в наступление

Благословив на прощание растроганную Энгебургу, мать-настоятельница отпустила ее, пообещав молиться за нее.

Когда за королевой закрылась дверь, старая женщина размашисто перекрестилась на распятье, скороговоркой прошептав молитву и прося Господа простить ее грех. После чего она поднялась со своего места и кряхтя подошла к замаскированной в стене дверце, условленным образом постучав в нее.

Дверца незамедлительно открылась, и в кабинет неспешно вошел… Фериаид Мишле. Его волосы были по-походному зачесаны назад и завязаны в узел, на поясе красовался длинный меч, не слишком дорогой, но вполне надежный и испытанный.

– Я сделала все, как желали ваша милость! Не отмолить теперь мне этот грех, ох, не отмолить! – запричитала настоятельница. – Срам-то какой! Я, поставленная над Христовыми невестами, вынуждена была стать сводней для нашей королевы и этого, язык не поворачивается… Надеюсь, вы все слышали и убедите короля в том, что в Сизуине ему верны?

– Без сомнения, без сомнения, матушка. – Мишле довольно потянулся, распрямляя спину. Сидение в крохотном чуланчике причинило ему массу неудобств, но он держался по-рыцарски стойко. – Король оценит ваш верноподданнический поступок. Только зачем было говорить Энгебурге, что есть еще варианты. Нужно было просто сказать, мол, не будь дурой, беги с Бертраном, ищи любви, и все… Молодые девушки на это всегда покупаются.

– Королева Энгебурга умна, и ее трудно провести. – Мать-настоятельница вернулась за свой стол, раскрыв конторскую книгу. – Она приехала, зная немецкий и латынь, а здесь выучила французский, да так хорошо, что ее вполне можно перепутать с француженкой. Кроме того, она переписывает нам некоторые книги, и так тщательно и красиво, что решительно нельзя ни к чему придраться. Поэтому я подумала, что, если я вот так вдруг начну советовать ей завести любовника, она решит, что в меня бес вселился.

– Дай-то бог, чтобы она вняла советам и убралась отсюда куда подальше с нашим рыцарем. – Мишле прошелся по комнате, разминая застывшие члены.

– Давайте сюда вашего Бертрана, или кого вы там для нее выбрали, и мы примем его с распростертыми объятиями. Только бы Энгебурга не заупрямилась. Иннокентий-то и вправду может заново взяться за дело, и тогда… – Она не договорила.

Как раз в этот момент в келью постучали и нежный девичий голосок сообщил, что у ворот монастыря стоит и просит впустить его рыцарь.

– Если с письмом от короля, значит, это кто-нибудь из моих людей! – обрадовался Мишле, шлепая себя ладонями по коленкам. – Либо Бертран, либо… А впрочем, не один Бертран ныне будет заниматься этим дельцем. В таком деле одному и не справиться. Ведь кто ее, Энгебургу-то, знает. Может, за три года она разочаровалась в блондинах и теперь скорее клюнет на жгучего брюнета или шатена? Но какая разница, кто именно сманит отсюда эту ведьму!

– К чему понадобилось рыцаря-то менять? – запричитала настоятельница, заглядывая в глаза Мишле. – Энгебурга ждет своего Бертрана. Бертрана, а ни кого-то там еще.

– Бертрана так Бертрана. Будет ей Бертран, – отмахнулся Фернанд Мишле. – Только понравится ли ей тот после трех лет тюрьмы? Теперь он уже не так красив и здоров. А характер… Так что не знаю даже… Впрочем, если у другого ничего не получится, тогда я точно уже пришлю к ней Бертрана. Как-никак, он – ее рыцарь и должен оставаться про запас. Уезжая из Парижа, я приказал своему заместителю отправить в Сизуин одного из моих верных людей. Того, кто, по его мнению, будет готов к возложенной на него миссии. Кто бы это ни был, примите его как дорогого гостя. Да, еще! Мне через щелочку показалось, будто бы Энгебурга грязна и неопрятна. Так ли это?