Моя строптивая леди - Джо Беверли

Вопросы снова роились в голове у девушки. Отчего при каждом упоминании о старшем брате у Сина портится настроение? Если Эбби так близко, почему не укрыться там, ведь даже граф Уолгрейв Непогрешимый не посмеет ворваться в обиталище маркиза Родгара? Или Син полагает, что тот способен их выдать? Но разве они не братья?

Однако было ясно, что между этими двоими существует разлад — единственная тень, омрачавшая жизнь Сина. Хотелось рассеять ее.

Вернувшись на постоялый двор, они застали хозяина за разговором с подозрительным типом, что разглядывал их в момент прибытия. Как только тип удалился, любезная улыбка исчезла, и хозяин сплюнул в камин.

— Ищейка! Покоя от них нет!

— А что, опять побег из тюрьмы? — полюбопытствовал Син.

— Если бы, милорд! Ищут какую-то свихнувшуюся бедняжку, но с таким рвением, словно она стащила королевскую печать. Этот слоняется тут целый день, лезет с вопросами. Так я ему и сказал, если эта бедолага сюда заглянет! Деньги деньгами, но есть еще и христианское милосердие. Милорд, простите мою болтливость! Комната готова, а ужин я пошлю наверх незамедлительно. Поверьте, жена отменно готовит. — Хозяин сделал приглашающий жест в сторону лестницы на второй этаж.

— Вы сказали — комната? — уточнил Син. — А как насчет моего грума?

— Он будет ночевать в помещении над конюшней, с остальными.

— Я предпочитаю иметь его под рукой — в дороге он исполняет обязанности моего престарелого камердинера.

— Хорошо, милорд, я прикажу достать из-за шкафа кушетку.

— Исключено! Этот парень храпит. Мне нужна смежная комната.

— Милорд, сэр! — воскликнул хозяин в замешательстве. — Остальные комнаты сняты! У нас всего пять номеров — двор-то, изволите видеть, невелик. Прошу покорнейше простить, но могу предложить вашему груму только кушетку или общую спальню над конюшней.

Син посмотрел на Честити. Что она могла сказать? Она была готова на все, лишь бы не оставаться на ночь наедине с мужчиной, но другой вариант означал целую толпу мужчин.

— Я выбираю меньшее из зол, — сказал Син хозяину, когда молчание затянулось. — Распорядитесь, чтобы достали кушетку и поставили еще один прибор.

Комната была невелика, а скат крыши делал ее еще меньше. Син не спеша обвел взглядом окружающее.

— Вот и ночлег. Мой юный друг, постарайтесь не храпеть, иначе я найду способ лишить вас сна.

Честити задалась вопросом, сожалеет она или нет, и решила, что нисколько. Малые размеры не мешали комнате быть уютной, огонь весело пылал в камине, и простыни на кровати не оставляли желать лучшего по части свежести. Дубовые полы были натерты на совесть, пыль на мебели вытиралась регулярно. На окне, между присобранных кружевных занавесок, стояла ваза с сухими, сбрызнутыми душистой эссенцией цветами. Красивая ширма прикрывала умывальник.

Служанка принесла ужин. Син отослал ее, сказав, что обойдется услугами грума, и скоро они сидели за обильно уставленным столом. Здесь были суп, картофельная запеканка со свининой, жареный цыпленок, сыр и сладкие пирожки. Честити вдруг поняла, что голодна как волк.

— Хозяйка недурно готовит, — заметил Син, когда первый голод был утолен.

— Отличное местечко! — похвалила девушка.

— Настоящая жемчужина, — согласился он. — Как бы не проговориться о ней Родгару — он бы живо здесь все… усовершенствовал.

— Почему вы всегда так зло говорите о Родгаре? — осторожно спросила Честити. — По слухам, это заботливый брат.

— Еще какой!

— Тогда почему у вас такой голос?

— Даже непомерное юношеское любопытство не извиняет назойливости, — сказал Син резко. — Ненависть тут ни при чем.

— Значит, это благородное негодование? — предположила Честити.

Син бросил нож и вилку с таким видом, словно собирался схватить ее за горло. К счастью, он вцепился лишь в стакан.

— Брат противится моему возвращению в полк, — мрачно объяснил он, отпив бургундского. — Он только и делает, что вмешивается, потому что, видите ли, хочет как лучше! Он не желает понять, что младший брат давно подрос. Я вовсе не хрупкого здоровья, и потом, даже крепыш может заболеть. Но попробуй убеди в этом Родгара!

У Честити вдруг пропал аппетит, и она тоже перешла на вино. Отчего-то казалось важным дать Сину выговориться, вызвать его на откровенность. Сильно нервничая, она продолжала осторожно:

— Но так ли уж чрезмерна забота Родгара? Если вы были настолько больны, насколько это следует из слов Мэри Гарнет…

— Даже если и настолько, что с того? Так или иначе я не подам в отставку.

Ах, как Честити понимала Родгара! Она бы тоже хотела как лучше, тоже пыталась бы уберечь Сина от опасности и удержать дома. И в конце концов стала бы его тюремщиком. Не каждому дано возделывать землю, проповедовать, приумножать знания. Кто-то рожден воином, защитником справедливости, вершителем закона.

— Если вам по душе солдатская жизнь, Родгар не вправе стоять у вас на пути.

— Не вправе? О, вы его не знаете! — Син горько рассмеялся. — Вообразите себе сплав могущества, шарма и неукротимого стремления к цели. Мало кто способен противодействовать Родгару. Стоит ему заявить, что я непригоден к армейской жизни — в лучшем случае мне предложат нестроевой чин. Это не по мне!

— Значит, вот он какой… — задумчиво произнесла девушка. — Тогда погоня неизбежна.

— Узнав, что Хоскинз при мне, брат не будет столь ретив, но погоня неизбежна, тут вы правы.

— Генри Ужасный, отец, их люди, а теперь еще и Родгар, — сказала Честити, глядя, как Син доливает стаканы. — Странно, что мы еще не пойманы.

— Надеюсь, так оно и останется. — Он улыбнулся, поднимая стакан. — Не тревожьтесь, мой юный друг, я вызволю вас всех из этой передряги.

Они выпили за это и вернулись к еде, однако девушка впала в задумчивость. Итак, основной причиной, по которой Син Маллорен позволил вовлечь себя в их авантюру, было желание насолить брату. А что будет, если это желание ослабеет? Он сидел перед ней, по обыкновению оживленный, и рассказывал о своей службе в армии — о самых легких и необременительных ее сторонах. Он и не думал хвастать. Наугад выхваченные картинки из фронтовой жизни с юмором рисовали бравого офицера. Мало-помалу Честити заслушалась, часто улыбаясь, а то и смеясь услышанному.

Потом начались истории о Новом Свете, и она попеременно оказывалась то в глухой чаще леса, то на берегу стремнины, то среди индейских вигвамов, то в обильной стадами прерии. Син был замечательный рассказчик. Этот вечер «у камелька» сближал, как ничто иное, и хотя близость эта была по-своему интимной, а значит, опасной, ей невозможно было не поддаться.