Ослиная скамья (Фельетоны, рассказы) - Бранислав Нушич

- Да, господа, - вступил в разговор учитель. - Он попросту утверждает, что в природе могут быть явления без причин, в то время как причинность, в то время как взаимосвязь между причиной и явлением - основной всеобщий закон...

- И все-таки мне непонятна причина вашего поступка, - прервал учителя следователь, обращаясь к господину Яковлевичу.

- Я согласен, что причины не было, если вы не примете за смягчающее обстоятельство зубную боль. Я придерживаюсь совершенно того же мнения, которое защищает господин учитель... Нет в природе явлений без причин, и...

- Как? - воскликнул учитель, обращаясь к Яковлевичу, и лицо его озарилось восторгом. - Вы, значит, разделяете мои взгляды?..

Господин Яковлевич, услышав слова учителя, быстро оценил обстановку и тотчас сообразил, как ему действовать дальше.

- Разумеется, господин учитель, я согласен с вашими утверждениями. Если позволите, они логичны и подтверждены самой жизнью. А этот осел критик...

- Так вы... - воскликнул учитель с еще большим восхищением и протянул Яковлевичу руку. - Тогда совсем другое дело. А я думал, что вы ударили меня из-за несогласия с моим мнением...

- Ну как вы могли это подумать?

- Тогда совсем другое дело. Тогда моя жалоба совершенно беспредметна, и я беру ее обратно. Видите ли, господа, - и тут учитель ухватился левой рукой за пуговицу пиджака следователя, а правой за пуговицу господина Яковлевича. - Видите ли, господа, если бы явления имели известное начало, будь то во времени или пространстве...

И учитель говорил, говорил бесконечно. Часы пробили десять, одиннадцать, а учитель все говорил. Следователь и Яковлевич поглядывали на него исподлобья и ободряли друг друга взглядами. Когда наступил полдень, у следователя потемнело в глазах и появилось страстное желание дать учителю затрещину. Он даже поднял руку, но вовремя остановился.

Наконец миновал и полдень. Чиновники ушли из канцелярии, жандармы выпроводили всех из приемной, в полиции наступила мертвая тишина. Только в кабинете следователя продолжал раздаваться голос учителя:

- Явления не имеют и не могут иметь во времени и пространстве ни внутренних, ни внешних границ, так как если бы они были, то это значило бы...

ТАРАКАН

С давних пор ходят слухи, будто господин Петар Илич при столкновении поездов, в суматохе и панике, подсунул кому-то свою жену и втихомолку избавился от брачных уз. Однако это не совсем верно, хотя подобные разговоры и сплетни небезосновательны. Вот как все происходило в действительности.

Господин Петар Илич родился с хорошим вкусом. Собственно говоря, автор этого рассказа затрудняется утверждать с достоверностью, что он родился с хорошим вкусом, можно, однако, сказать, что господин Петар Илич родился с чувством хорошего вкуса. Это проявилось уже в первые дни его жизни, когда мать заболела и ему привели здоровую и крепкую, но очень некрасивую кормилицу: маленький Петар Илич с отвращением и ужасным криком отвергал все ее попытки приблизиться к нему. Зато, когда нашли молодую, крепкую и красивую кормилицу, маленький Петар Илич жадно, присосался к ней, не обращая внимания на то, что присутствие красивой кормилицы постоянно вызывало неприятные сцены между отцом и матерью. Он не выпускал изо рта источник питания, даже когда был совершенно сыт и молоко текло по его подбородку.

Много мучений было и с игрушками, которые ему покупали. Его нельзя было обмануть куклой, сделанной из тряпок, с нарисованными чернилами глазами и бровями; его удовлетворяли только искусно сделанные и хорошо одетые куклы из магазина и никелированные погремушки.

Позднее, когда маленький Петар Илич вырос, он полюбил хорошие книги, хорошие галстуки, хорошие ботинки, хорошие носовые платки, а когда еще больше подрос, полюбил и красивых женщин.

С этого времени красота в его глазах стала единственным достоинством женщин. Вы могли сколько угодно говорить ему об интеллигентности, благородстве, нежности или другом каком-нибудь качестве той или иной девушки, - для него красота оставалась единственным мерилом. В этом он зашел так далеко, что даже богатство, хотя бы оно и составляло баснословную сумму, не мешало ему отдавать предпочтение красоте.

Когда прошел слух, будто бы господин Петар Илич намерен жениться, все сказали: "Любопытно, это должно быть нечто замечательное!" Действительно, когда наконец стало известно, что он обручился и с кем обручился, все убедились в его тонком вкусе. Он сделал предложение сироте, необычайно красивой девушке, чью красоту можно было бы воспеть только в песне.

- Это не девушка, это мадонна! - воскликнул учитель рисования, услышав про обручение господина Илича.

- Она и херувим и серафим вместе! - сказал молодой, пышущий здоровьем дьякон, о котором вообще поговаривали, что он любит мирских херувимов и серафимов.

- Она, милостивые государи, - добавил молодой галантерейщик, - она товар экстра или, лучше сказать, образец.

И господин Петар Илич, до ушей которого доходили подобного рода комплименты его вкусу, гордо похаживал и смотрел каждому в глаза, как бы говоря: "Вот на что я способен".

Состоялась свадьба, а после свадьбы медовый месяц, когда Иличу все время казалось, что окружающие смотрят на него с завистью. И было чему завидовать. Мадонна, херувим и образец, госпожа Илич действительно услаждала своей красотой медовый месяц господина Илича. Весь этот месяц ее уста расточали только сладкие слова и бессчетные поцелуи. Знай об этом пышущий здоровьем дьякон, он, несомненно, назвал бы дни брака господина Илича земным раем. Но этот земной рай продолжался только в течение медового месяца. Как будто по какому-то вексельному обязательству супруга должна была ровно месяц услаждать господина Илича, а в первый же день после окончания медового месяца жизнь его наполнилась горечью.

Он возвратился из канцелярии полумертвый от усталости, так как с утра вел протокол какого-то судебного процесса, где были допрошены семьдесят два свидетеля. Дома он застал супругу одетой, в шляпе; она изъявила желание пойти погулять, а затем выпить пива. Он очень деликатно отказался сопутствовать ей и, усталый, повалился в кресло. И вдруг из дивных уст экстра товара хлынул поток отвратительной брани, сопровождаемой грубыми жестами. Господин Петар Илич был изумлен такой неожиданностью. Ему показалось, что в яркий солнечный день вдруг потемнело небо и завыл жестокий ураган.

Он пожалел, что не выполнил ее просьбу, и поднялся с кресла, готовый идти гулять, но было поздно; очевидно, ей хватило уже того, что она сдерживала себя целый месяц, весь медовый месяц. Она продолжала визжать, пищать, сыпать бранными словами, затем принялась срывать с себя новое платье и топтать ногами новехонькую шляпку.

Господин Илич пробовал утешить себя тем, что это лишь порыв налетевшей бури и небо снова прояснится. Как горько он ошибся! Начав в первый после окончания медового месяца день, его супруга продолжала все в таком же роде. Из-за любой мелочи, из-за каждого слова в доме летели тарелки, бились окна, рвались туфли и платья, потоками лились слезы и скверные слова.

Раньше, во время медового месяца, жена будила его утром и усыпляла вечером поцелуем, перед обедом поцелуем желала ему приятною аппетита, а после обеда поцелуем говорила ему "на здоровье". Теперь все изменилось: бранью и насмешками она будила его по утрам и не давала заснуть вечером; перед обедом ссорами портила аппетит, а во время обеда из-за ее брани кусок застревал у него в горле.

Дом превратился в ад. Он едва мог дождаться часа, когда можно было идти в канцелярию, - лишь бы убежать из дома. А в полдень или под вечер он возвращался домой, как на казнь. И пока люди, ничего не подозревавшие обо всем этом, по-прежнему дивились красоте госпожи Илич и завидовали счастью господина Илича, сам он уже пришел к выводу, что на самом деле она некрасива. У нее прекрасные глаза и губы, дивная голова, густые и роскошные волосы, русалочий стан, пикантные руки и ноги, но все же господин Илич с отчаянием признавался самому себе, что она некрасива и он может без нее обойтись. Но как это сделать? Уйди она от него, он был бы только счастлив, но выгнать ее он считал невозможным, потому что за пределами дома никто не знал, как он страдает, каждый думал, что он счастлив, и, конечно, все стали бы винить его. Несчастный господин Петар Илич в отчаянии рвал волосы, не зная, что предпринять. Он подумывал даже о самоубийстве, но не мог решиться, так как ожидал повышения, а самоубийство помешало бы этому.

Продолжать такую жизнь становилось невыносимо: красавица день ото дня бесилась все больше. Она обрушила на бедного господина Илича, человека с тонким вкусом, целый зоологический словарь: начав с клопа, она постепенно дошла до слона. Он терпеливо переносил все, не понимая, за что на него свалилась такая напасть, и не в силах найти выхода.

Однажды, разъяренная до предела, не зная, как его еще изругать - весь словарь был уже исчерпан, - она сказала ему: