КГБ в смокинге. Книга 1 - Валентина Мальцева

— Увы! — незнакомец развел руками. — Виновницей этих неудобств являетесь вы одна. Присаживайтесь…

Его французский, насколько я могла судить, был очень неплох. Я остановила свой выбор на невысокой кушетке.

— Ну? — спросил незнакомец.

— Ну? — машинально повторила я.

— Вы хотели поговорить, не так ли?

— Да… — я потратила несколько секунд на конструирование следующей фразы: — Но, простите, не с вами, мсье…

Геретс что-то вякнул из недр своего кресла.

Я беспомощно оглянулась на Хорхе, все еще торчавшего у входа в гостиную, но мальчик застенчиво потупился.

— Только что комиссар Геретс оказал мне честь, представив меня вам, — перевел незнакомец.

— Что вы говорите? Как жаль, что я ничего не поняла.

— Ничего страшного, — спокойно улыбнулся он, и улыбка сразу преобразила его малоподвижное лицо. При свете этой улыбки я разглядела, что он голубоглаз и даже не лишен некоторого шарма.

Незнакомец бросил несколько слов Хорхе, после чего мой юный друг и толмач как-то неловко поклонился и исчез.

— Так вот, сеньора Мальцева, мою фамилию вы вряд ли запомните. Видите ли, испанцы любят пышные, цветистые фамилии, такова уж традиция, ничего не поделаешь. А вот имя у меня короткое и легкое — Рей.

— Конечно, — поддакнула я. — И к тому же типично испанское.

— Боюсь, что ономастическая дискуссия заняла бы у нас слишком много времени… — тут Рей выразительно переглянулся с Геретсом. Коротышка не без труда выкарабкался из кресла, выплюнул в тяжелую металлическую пепельницу очередной огрызок сигары и ушел, даже не попрощавшись. — А времени у вас очень мало, не так ли, сеньора Мальцева?

— Кто вы такой, господин Рей?

— Человек, — ответил Рей, усаживаясь в кресло напротив меня. — Просто человек, который может оказаться вам полезным. Насколько я понимаю, вы попали в переплет и теперь не знаете, как выбраться…

— Вы что, ясновидящий?

— Нет, я из разведки.

— Ну, это почти одно и то же, — заявила я тоном резидента с тридцатилетним стажем.

— Где? В КГБ?

— А вы разве не оттуда?

— Вы о чем-то хотели поговорить с Геретсом, верно?

— А почему вы думаете, что это желание распространяется и на вас?

— Потому что ваши проблемы, сеньора Мальцева, не подлежат юрисдикции аргентинской полиции.

— А чьей же юрисдикции они подлежат?

— Разведки и контрразведки.

— И вы считаете, что после этой правовой консультации я должна вам безоговорочно доверять?

— Безоговорочно не надо, — усмехнулся Рей, закуривая длинную черную сигару. — Лучше в пределах известных границ.

— Государственных, естественно?

— Этических, сеньора Мальцева. Меня интересуют только специфические проблемы, связанные с интересами национальной безопасности.

— У нас в России говорят «государственной безопасности».

— Это синонимы.

— Не всегда…

— Может быть, закончим увертюру? Она и так затянулась.

Я и сама это чувствовала — тяжелые напольные часы с лунообразным циферблатом показывали без десяти девять.

— Не знаю, с чего начать…

— Давайте я попробую вам помочь… — Рей встал. — О бароне Гескине рассказывать не надо. Нам достаточно хорошо известна эта фигура. А вот как вы познакомились с ним? Что вас связывало? Что вы знаете о его смерти?

Вопросы Рея были более чем конкретными. Надо было отвечать. Но мне почему-то не очень хотелось. Я не знала этого человека. Я понимала, что сказав «а», должна буду вывернуться наизнанку. Причем в весьма невыгодном для себя свете. Одна только мысль, что этот неведомо откуда взявшийся Рей узнает подробности моей вербовки, детали личных контактов с людьми КГБ, особенностей задания и тому подобное, показалась мне крайне отталкивающей. В этот момент я четко поняла, что в принципе мне совершенно все равно, где именно отбывать срок — в аргентинской пампе или в сибирской тайге. Если меня и интересовали некоторые аспекты безопасности, то вовсе не национальной и тем более не государственной, а — личной. Моей.

— Службу какой страны вы представляете, Рей?

— Не комментируется, — сухо ответил он.

— У вас есть звание?

— Не комментируется.

— У вас есть дети?

— Какое это имеет значение?

— Вот видите, — сказала я, — а меня беретесь допрашивать. Причем только на том основании, что я имела глупость обратиться за помощью к полиции. Подчеркиваю, к полиции, а не к разведке, причем еще неизвестно чьей. Я располагаю кое-какой информацией, которая, возможно, прольет свет на обстоятельства смерти сэра Джеральда Гескина, с которым я познакомилась три дня назад. Вот и все, господин Рей.

— Вот так вот, — ухмыльнулся он. — Просто решили оказать помощь полиции. Из чистого бескорыстия.

— Этого я не говорила, не надо передергивать. Это сказали вы. Так получилось, что смерть Гескина косвенно затрагивает вопрос моей причастности. Я, разумеется, не убивала его и смогу это доказать.

— Вы уверены?

Мне стало нехорошо.

— Да, потому что, мне кажется, я знаю того, кто сделал это… Если вас интересует такая информация, я могу передать ее вам. Естественно, не безвозмездно, а в обмен на гарантии моей безопасности. Я достаточно ясно выразила свою мысль?

— Да, — Рей затушил сигару и тут же достал из кожаного портсигара новую. — Мне кажется, я хорошо вас понял. Вы, сеньора Мальцева, хотите использовать меня в своих целях. Ваш план прост: вы утаиваете ту информацию, которая может выставить вас в неблагоприятном виде, предлагая в обмен необходимую нам, но безопасную для вас информацию. Так?

— В общих чертах.

— Не пойдет!

— Почему?

— Потому что подобная постановка вопроса уместна в разговоре с комиссаром полиции, но никак не с сотрудником разведки.

— Так верните сюда Геретса, я не гордая!

— Увы, тоже не пойдет! — Рей пустил к лепному потолку сизое кольцо дыма. — Со вчерашнего дня полиция не занимается этим делом. Скажу больше: утренний звонок Хорхе был санкционирован нами. План вашей эвакуации из «Плазы» — это мой план. А вилла, в которой мы с вами так тепло беседуем, — это наша конспиративная вилла. Вы понимаете меня? Весь вчерашний день вы находились под наблюдением…

— Ну и что? Вы изучали в ванной особенности моей конституции?

Рей вынул из внутреннего кармана пиджака несколько фотографий и небрежно бросил их мне на колени. Фотографий было пять, а сюжет один: мы с Витяней в баре «Плазы». Снимки были профессиональные, отлично сфокусированные и сделанные из одной точки. Мне вдруг пришла в голову идиотская мысль, что со стороны мы с Витяней очень неплохо смотримся.

— А это звуковое сопровождение, — Рей поставил на стол небольшой черный диктофон и нажал серебристую клавишу. — Чтобы обзор фотографий не казался вам чрезмерно сухим.

На легком фоне шипения и отдаленных голосов я услышала слова Витяни — так близко, словно это он, а не Рей, сидел в кресле напротив и безостановочно курил черные сигары:

— … но это уже не наши проблемы.

— Как хорошо ты пахнешь, сволочь… Слишком хорошо для такого мерзавца. Как называются твои духи?

— «Красная Москва»…

Рей выключил запись.

— Если вы вспомните свой вчерашний разговор с этим господином, сеньора Мальцева, то поймете, как много нам известно. Поэтому давайте не терять времени. Ради вас же самой.

Я была разбита.

Наголову.

А Рей стремительно, не фиксируя внимания на моем конфузе, уже переходил в атаку:

— Как зовут мужчину, изображенного на снимке? — голос Рея стал сухим и деловитым. Он нажал кнопку записи на диктофоне и подвинул его ближе ко мне.

— Мишин. Виктор Мишин.

— Он русский?

— Да.

— Он сотрудник КГБ?

— Да.

— Его звание?

— Я не знаю.

— В разговоре вы называли его Мельцером. Куртом Мельцером.

— Он просил называть его так.

— Вы видели его документы?

— Нет.

— Этот Мишин-Мельцер владеет испанским?

— Нет… Не знаю. По-моему, нет.

— Во время разговора в баре вы сказали Мишину-Мельцеру, что он убил Гескина. Почему вы так решили?

— Это трудно объяснить в нескольких словах.

— Объясните в нескольких десятках слов.

— Духи. Запах духов. От Мишина пахло так же, как в прихожей гостиничного номера Гескина…

— Вы являетесь штатным сотрудником КГБ?

— Нет.

— Вы выполняете задание КГБ?

— Да.

— В чем оно заключается?

— Я должна передать профессору Телевано самиздатовскую рукопись одного из советских авторов-диссидентов.

— Цель?

— Она мне не известна.

— Когда?

— Сегодня. В перерыве между заседаниями.

— Что потом?

— Не знаю. Больше мне ничего не говорили.