Счастливый удар - Ханна Коуэн

поскольку я, будучи в своем репертуаре, вчера вышла из квартиры в одном лонгсливе и тонких легинсах. Худи достает мне до колен, а рукава закрывают кисти рук, так что я кутаюсь в него.

Я подхожу к кафе вовремя и сквозь витрину вижу за нашим обычным столиком Адама с двумя белыми чашками перед ним. Колокольчик над дверью звонит, когда я шагаю в дверь и вдыхаю знакомый аромат крепкого кофе.

Я подхожу к столу и выдвигаю стул. От скрипа ножек по полу Адам вскидывает голову.

– Пряный тыквенный латте для леди, – белозубо улыбается он, двигает чашку ко мне и отпивает пенку из своей.

– Спасибо. Как занятия? – спрашиваю я, присаживаясь.

Его улыбка превращается в оскал.

– Долго. Скучно. Всего не перечесть.

Адам специализируется на кинезиологии – такой модный способ сказать, что он изучает, как двигается человеческое тело, – и бизнесе в качестве второй специальности. Основное внимание он уделяет бизнесу, но я уверена, что кинезиологию он выбрал профильной специальностью, чтобы досадить отцу.

– Так плохо?

Я поднимаю чашку и дую на кофе, прежде чем сделать осторожный глоток.

– У меня было слишком сильное похмелье, чтобы сосредоточиться на чем-то, кроме боли в ушах от голоса Рэкхем. Клянусь, голос этой женщины равноценен скрежету ногтей по классной доске.

Он театрально вздрагивает, и я смеюсь.

До нашего столика доносится резкое «ш-ш-ш», и я разворачиваюсь на стуле. За ближайшим столиком на меня шипит Бет Уинстон. Она поправляет круглые очки на носу и злобно зыркает на меня. Если бы взгляды могли убивать, эта девушка уже давно прикончила бы меня.

Я встретила Бет в начале прошлого года, когда все мы были новичками, в этой самой кофейне. Я запнулась о свой развязавшийся шнурок и разлила свежий, горяченный ванильный латте на ее светло-розовый свитер.

Несмотря на извинения и даже предложение купить новый свитер, она назначила меня врагом номер один и с тех пор открыто выражает свою ненависть.

В довершение всего она влюблена в Адама с начальной школы и ненавидит меня еще больше за то, что я его лучший друг. По словам Адама, в старшей школе они были довольно близки. Но она не понимала намеков, и со временем он полностью отдалился от нее.

Я прищуриваюсь и машу ей пальцами.

– Просто игнорируй ее, О, – призывает Адам. – Со временем она придет в себя. Что было, то прошло.

Я пожимаю плечами и поворачиваюсь обратно к столу. Адам смотрит на Бет слишком пытливым взглядом.

– Хотя она действительно стала аппетитнее за летние каникулы. В стиле сексуальной зубрилки, а? – добавляет Адам, склонив голову набок и дерзко пялясь на Бет.

Я закатываю глаза и бросаю взгляд на Бет. Он не так уж неправ. Непокорные темные локоны до пояса, которые раньше падали на лицо, теперь подстрижены и выпрямлены, открывая шею. Четко очерченные скулы и большая грудь кажутся… новыми – вероятно, любезность ее богатого отца. Единственное, что, похоже, осталось прежним, пронзительные голубые глаза.

– Даже не думай. Ты достаточно навредил девочке. К тому же она чистое зло.

Адам поворачивается обратно ко мне с совершенно спокойным видом.

– Я просто сказал, что раньше Бет не была такой горячей. Ну да ладно, как твои сегодняшние занятия?

Я съезжаю по стулу ниже.

– Это было жестко. Этот год может убить меня. У меня голова раскалывается от мыслей, что впереди еще два года этой пытки. В довершение всего пора начинать искать место для стажировки в следующем году.

– Ты решила, чем хочешь заниматься на стажировке?

– Наверное, – вздыхаю я и добавляю: – Кажется, да? В одну минуту я знаю, а в следующую – нет.

Он участливо улыбается.

– У тебя еще есть время подумать. Прекрати себя нервировать, пока не заработала язву.

– Я склоняюсь к общественному центру, но мне также хочется попробовать поработать со школьным психологом. Я просто хочу убедиться, что получу то место, которое мне интересно, и не тянуть резину. – Я замолкаю, многозначительно глядя на него, после чего продолжаю: – Или, с моей удачей, я в итоге останусь с тем единственным, которое не хочу.

Адам кладет ладонь на сердце, словно я оскорбила его чувства.

– Незаслуженно, О. Я никогда не тяну резину, – говорит он, и у меня опять вырывается громкий смех.

Без предисловий Бет снова шикает на меня.

Сытая по горло, я поворачиваюсь и показываю ей средний палец. Она мрачнеет.

– Твой рот застынет в постоянном оскале, если не будешь хоть изредка улыбаться, Бет, – нараспев говорю я и практически вижу, как у нее из ушей вырываются клубы серого дыма.

– Лучше у меня на лице будет постоянный оскал, чем выглядеть как ты, Октавия, – возражает она.

Я прикусываю щеку, когда Адам прыскает, отчаянно пытаясь сдержать смех.

– Бет, прекрати, – говорит он.

Стоит ему заговорить, как ее гнев сменяется фальшивым весельем. Она сосредотачивается на нем.

– О! Привет, Адам, – разливается она. – Я тебя не видела. Знаешь, тут рядом со мной есть свободное место. Тебе не обязательно сидеть с ней.

– Ты же знаешь, что я пришел раньше тебя, верно? Что-то ты не стремилась сесть рядом со мной. Отстань от Авы, – рявкает он и поднимает бровь, глядя на меня. Его добродушное настроение быстро портится. – Ты готова идти? Больше не хочу здесь находиться.

– Да, конечно. Идем.

Я встаю из-за стола и по пути к выходу ставлю чашку с недопитым кофе на поднос для грязной посуды около двери.

Когда мы садимся в его абсолютно новый «Лексус» – очередное извинение от родителей, – он вздыхает.

– Я скучаю по тебе. Скучаю по тому, как мы проводили время вместе до начала учебы.

Я дважды моргаю, удивляясь его признанию.

– Извини. Я занята, и у меня нет времени ни на кого…

– Кроме Оукли?

Я мощусь от обиды в его голосе.

– Да нет. Просто происходящее свело нас вместе.

– Он знает про твою маму?

– Знает.

– Понятно. Конечно знает, – сердито рычит Адам.

Я свирепо смотрю на него.

– Что это значит?

– Ничего. Просто, похоже, он знает о тебе гораздо больше, чем я думал. Я имею в виду, да ладно, ты же едва его знаешь.

– Мне правда не нравится твое отношение, Адам.

Его ноздри раздуваются.

– Я просто пытаюсь защитить тебя, О. Мы ничего не знаем про этого парня, кроме того, что он фантастический хоккеист и переехал сюда из Пентиктона. Или он открылся тебе, а не кому-то из своих товарищей по команде? Я не хочу, чтобы тебе снова сделали больно, О, а от этого несет разбитым сердцем.

Слова Адама больно бьют. Как бы ни хотелось