Ответ Империи - Олег Измеров

Мозинцев молча вернулся с подносом и поставил на стол две чашки чая и вазочку с пирожными.

— Знаете, — нарушил тишину Виктор, — вы так связно и интересно все рассказали, просто роман какой-то. Не поверите, но мне просто вдруг стало жутко любопытно, как это вдруг можно, ну, скажем, за неделю, и сделать практически настоящий советский паспорт.

— Завтра, — заговорил Мозинцев, прожевывая безе с кремом, — завтра, и не практически, а просто настоящий. Завтра он будет. Можете брать, можете не брать — дело ваше. У меня появилось желание желать широкие жесты.

— Фантастика. Если бы мне утром кто-то сказал, я бы не поверил.

— Ничего особенного. В Союзе надо всегда ладить с людьми, умеющими жить. И будет счастье.

— Спасибо. — сказал Виктор после некоторой паузы. — Вы извините, что надо бежать — мы с Ингой сегодня решили сходить на выствку хрусталя.

— Вот и прекрасно! — вскинул брови Мозинцев. — Смотрите на все проще. Что от вас сейчас надо: ФИО, год-место рождения, в общем, все для заполнения. На карточку сниматься не надо, у меня тут электронный фотоаппарат, "Канон". В Киеве, кстати, теперь тоже электронные начали делать, и довольно недурные…

…Непросохшая от ночного дождя лужа на асфальте отражала холодную сталь облачного неба, через которое рыжей каравеллой плыл свернувшийся осиновый лист. Воздух был слегка сыроват, и в нем разливалось то самое затаенное беспокойство, что обычно охватывает человека, природным чутьем ощутившего будущее наступление зимы; инстинкты далеких предков подсказывали, что надо искать теплое жилище и запасать пропитание. Этот период, когда родовая память требует энергичных действий, кончается с первым снегом: сухой холод и садящиеся на рукав белые мухи говорят, что до весны уже нечего искать, и тогда душу посещают какая-то особенная легкость и ощущение праздника.

Виктор мерил шагами пространство перед стеклянным квадратом ворот в Художественный. "Не на месте его построили, при базаре", думал он. "Хоть тут и меньше народу, тем более, рынок сейчас уже не работает — все равно. Тут бы магазин, а художественный — у площади Партизан."

Инга шла легкой походкой со стороны Красноармейской, по стороне красных домов, в светло-сером брючном костюме и легкой куртке, встряхивая на ходу волосами, которые шаловливый ветер задувал ей на лоб.

— Ты не замерз?

— Ничуть. А как ты?

— Я тепло оделась. Не смотри, что я такая хрупкая. Как на работе?

— Нормально. Снова, кстати, чинил комп Егор Николаичу.

— Как его остеохондроз?

— При мне не жаловался…

Виктор отдал билеты на входе, и они прошли в залы, которые чередой уступов плавно подымались от начала осмотра. Их окружили невидимые души людей, которые когда-то вложили свои мысли, страдания, радость, любовь в мазки на холсте, в карандашные линии, в формы скульптур. То во взгляде с полотна, то в каком-то запечатленном порыве, движении, или, напротив, созерцательном покое, чувствовалась попытка создателя что-то сказать, словно человек стоял за оконным стеклом и шевелил губами; лишь настройкой чувств в унисон с этим неуловимым действием позволяла разобрать сказанное.

— А вот здесь раньше висели Ткачевы, а теперь их перенесли в музей в Бежице.

— Да. Я был там.

— Уже успели?

— Ну да, ездил в БИТМ, и — не удержался. Но так, бегло. Надо еще сходить.

— А в музее Козьмы Пруткова я тоже была, очень занятно.

Экспозиция хрусталя находилась в верхнем зале; Виктор с Ингой не спеша прошли туда мимо чуть колышущихся длинных занавесей, закрывавших окна.

— Знаешь, Инга, каждый раз я жду, будет ли в старинной части графин с яблоком.

— А что за графин?

— Просто стеклянный, а в нем яблоко, точно с ветки… А, вот же оно.

— Какая прелесть! Верно, оно как живое… как настоящее.

— Оказывается, чтобы быть магом и волшебником, не обязательно ехать в Хогвартс.

— Обрати внимание, новые спортивные кубки стали делать в классическом стиле. А вот в настольных приборах чувствуется авангард. Обрати внимание на эту синюю пепельницу — как оригинально в ней обыграны пузырьки в стекле… А письменный прибор, наоборот, торжество геометрии, тайных пропорций. По-моему, он создает владельцу уверенность в себе. Очень сущностно. Не удивительно, что завод даже в кризис нарастил экспорт.

— Какой кризис?

— Ну, в Евросоюзе после расширения. А вот, кстати, надо подсказать Егор Николаевичу насчет этого сувенира, "Рука и шар", он обязательно захочет такой заказать. Кстати, как он тебе?

— Сувенир?

— Егор Николаич.

— Занятный человек, но он иногда говорит не совсем понятные вещи.

— Он тебе, кстати, паспорт не предлагал?

— Предлагал.

— Не отказывайся. А то обидишь. А этого не надо делать.

— А что я с ним буду делать, с этим паспортом?

— Что хочешь. Спрячешь, выкинешь, уничтожишь, если боишься. Он назад не потребует. Главное, не отказывайся.

"Либо подставное лицо им нужно, что более вероятно, либо у меня какое-то нужное качество, о котором я пока не знаю. Вопрос, почему кто-то другой не подходит. Пока что у меня три явных качества. Первое — я здесь человек новый, меня плохо знают, второе, меня можно повязать паспортом, ну и третье, третье — я ведь могу иметь физический доступ к серверам разных организаций. Конечно, во время работ админы будут смотреть, но как отвлечь человека — это уже дело техники. Допустим… Теперь вопрос: как они могли выйти на меня? Да еще так быстро? Либо связи в кооперативе, либо… Либо журналисты. Но "Ди Эрсте" здесь не поймать, спутниковых не видно, наверное, не разрешают, Инет закрыт. По "Немецкой волне" или "Свободе" продублировали? Возможно."

Домой он проводил Ингу до подъезда, потом заскочил в гастроном на первом этаже и обнаружил там тот же набор колбасы, сыров и полуфабрикатов без очереди. Что было интересно, водку уже по времени не давали, но еще можно было взять вино и коньяк. Виктора что-то толкнуло, и он, не думая о текущем балансе доходов и расходов, взял плоскую фляжку КВВК "Баку" со Знаком Качества, после чего, успокоившись, пополнил свои продуктовые запасы прямоугольным пакетом фруктового кефира, сметаной, творожным сырком, сухим картофельным пюре в фольговом пакете, колбасным сыром и булочкой. На выпивку его не тянуло, и опустошать эту бутылочку с медальками на наклейке он не собирался, просто бросилось в глаза, и вдруг какой-то старый, притаившийся где-то с советкого времени в лабиринтах души инстинкт подсказал: "Надо взять. Положено." Для чего положено, Виктор тоже себе ясно пока не представлял, во всяком случае, это не ассоциировалось у него с чем-то в кооперативе с тамошними строгими правилами; но раз интуиция пробудилась, возможно, есть смысл к ней прислушаться. Он положил бутылку во внутренний карман плаща; полная емкость приятно оттягивала синтетическую ткань своим весом, словно пистолет, и щекотала душу азартом какой-то неосознанной опасности.

На Брянск опускался синеватый вечер, и серо-лиловые кляксы облаков низко ползли над крышами по бледному небу, стыдливо розовеющему послезакатным румянцем за площадью Партизан. Прожектора подсветки еще не включили, и стелла памятника темной полосой перерезала гаснущий небосвод.

Неспешной походкой усталого после рабочего дня человека Виктор прошелся до остановки у кинотеатра, наблюдая, как закрываются шторами окна домов и за ними вспыхивают невидимые с улицы люстры. Лица встречных прохожих показались ему более беспечными и веселыми, чем в его реальности, жизнь выглядела более спокойной и даже напоминания об угрозе НАТО стали атрибутом привычной безмятежности. В конце концов, большинству из ныне живущих здесь этот военный блок, созданный специально против России и оставшийся в нашей реальности динозавром холодной войны, угрожал с самого рождения — как одна из природных стихий.

Он заглянул в кинотеатр, посмотрел на привычные небольшие очереди у двух касс справа от входа и прочел афишки. В зеленом зале шла эксцентрическая комедия "Админы" с Анкундиновым, Лосевым и Паршиным в главных ролях, в синем — фантастический ужастик "Полураспад", описывающий, как было указано в анонсе, "трагическую судьбу маленького человека после разделения СССР и крушения социализма".

"Это мы смотрели" — подумал Виктор и вышел на остановку.

— Извините, вы не курите?

Виктор обернулся на голос. Перед ним стояла высокая девушка в красной куртке, потертых джинсах и круглой легкой шапочке на кудряшках а-ля двадцатые годы.

— Нет, ничем не могу помочь.

— Что ж такое? Брянск превращается в город некурящих и непьющих мужчин. Думала, вы, как старшее поколение.

— А я никогда не курил.

— Да вот тоже хочу бросить — работа нервная, журналистика. Все чувства людей пропускаешь через себя, когда пишешь. Кстати, вы гуманитарий или инженер?