Гавань разбитых ракушек - Ника Муратова

— А для чего лично тебе нужен муж?

Вопрос Лары прозвучал ни с того ни с сего. Ольга даже не нашлась что ответить.

— С чего ты вдруг спросила?

— Ну сегодня ты сказала, что образованная женщина выйдет замуж не для выживания.

— Ну естественно! Что, мало на свете причин решить жить с кем-то вместе? Взаимные интересы, секс, взаимопонимание.

— Все это ерунда. Современная женщина уже перешагнула этот этап и вернулась к истокам — как бы выгоднее поместить себя как капитал, что в итоге ведет к тому же вопросу о выживании, просто о качественном выживании, а не о сухом куске хлеба. Чем выше уровень женщины в социальной иерархии, тем больше она боится продешевить.

— Боязнь продешевить начинается с возможности продажи себя, — тихо произнесла Ольга, сжав холодное горлышко бутылки «Джил Брю».

— Ха! — Лара рассмеялась. — Все мы продаем себя, разве ты не знала? Все наши отношения — это торговля знаниями, умениями, чувствами. Все мы хотим взамен получить по полной цене.

— Любовь из другой категории. Определять цену любви как-то даже странно, противоестественно. Да, мы продаем свои знания, свои навыки, опыт, да, требуем за это хорошую цену, торгуемся, но это же не относится к нам самим как личностям? Это совсем другое, это не любовь.

— Ну ты романтик, Ольга! Да кто сейчас влюбляется просто так? У всех при этом на скрытом фронте идут бурные мозговые баталии: а того ли я полюбила, а что мне даст связь с ним, а зачем это надо, а безопасно ли это? Что, скажешь, нет?

— Ты говоришь о чем-то другом, возможно. К любви это не относится.

— Ой, пой мне песни, да, поверила. Ну вот скажи, влюбишься ты в продавца тухлой рыбы на местном рынке? Да ты его за километр обойдешь, твои рецепторы уже натренированы, как нюх у собаки, они запрограммированы на дичь только определенного калибра. Ты даже не осознаешь этого, а процесс отбора и оценки: а хорош ли покупатель твоей души, происходит вне контроля твоего сознания. И если первичный отбор клиент прошел успешно, ты можешь влюбиться. И тут уже начинается более сложный процесс, более тщательное взвешивание всех достоинств и недостатков. А все эти «упс, прошла любовь, завяли помидоры» — лишь результат затянувшегося торга. Один из участников сделки вдруг осознает, что продешевил в том или ином смысле. Я говорю не только о деньгах. В любые отношения ты всегда что-то вкладываешь, часть себя, и никогда ты не делаешь это бескорыстно, всегда ждешь, что получишь взамен нечто стоящее. Не получив или недополучив это «нечто», ты расторгаешь сделку, если духа хватает.

Ольга отвернулась. Звучало четко и аргументированно. Но как-то уж очень примитивно. Неужели все человеческие особи в итоге не так уж далеко ушли от своих предков, усложнив лишь требования?

— Молчишь?

Лара поправила волосы и отхлебнула большой глоток пива, которое стремительно теплело в руках.

— Все еще веришь в любовь? Или уже достаточно обожглась?

— Ни то ни другое, — пожала плечами Ольга.

— Неужели никогда не влюблялась?

— Раз сейчас одна, значит, не было ничего значимого.

— То есть не получила чего хотела. Дровишек для огня было недостаточно?

— Я ничего не ждала.

— Значит, ничего не давала. Только так.

— Мне непонятна твоя логика, Лара.

— Понятна, просто не хочешь признать. Одна, говоришь. В поисках, значит? Тренируешь рецепторы?

— Нет, не в поисках. Сам найдется, незачем мне его искать, тем более здесь. Думаешь, в поисках я бы забралась в такую глушь?

— Ага! Значит, все же признаешь, что здесь, в глуши, как ты сказала, шансов объявиться твоему избраннику нет? Значит, все-таки отбор? Иначе о какой спонтанной любви может идти речь?

Панова вяло улыбнулась. Спорить бесполезно. Похоже, Ларе доставляло огромное удовольствие одерживать победу в словесных дискуссиях с Ольгой, ну пусть себе радуется. То ли она изголодалась по беседам такого толка, то ли имела какие-то особые, непонятные для Ольги причины относиться к ней так, как относилась, но отношения у них складывались несколько странные. Лара старалась найти любой повод оказаться поближе к Ольге. Казалось, она даже стремится стать ей другом, разговорить ее, но при этом каждый раз подкалывала Ольгу, не упускала возможности ткнуть ее носом в ошибки, в ляпы, в заблуждения. Иногда в спорах ее голос аж дрожал от напряжения, особенно если речь шла о семейных отношениях. Бывали дни, когда Ольга могла поклясться, что Лара просто ненавидит ее, так она сверкала глазами. Но при этом Лара оберегала Панову. Странно, но факт. Она зорко следила, чтобы никто из местных не позволил себе лишнего, чтобы никто не вздумал даже насмехаться над неприспособленной тубаб. Она резко осаживала желающих поерничать на местном наречии, пользуясь тем, что неплохо понимала языки волоф и мандинка. Иногда доходило до абсурда: минуту назад они могли яростно спорить, и Ольга едва сдерживалась, чтобы не расплакаться, а в следующее мгновение Лара, услышав кем-нибудь оброненную фразу, комментарий о чудачке, белой леди босс, набрасывалась на обидчика.

— Умный, да? Думаешь, она не понимает и можно говорить что угодно? Как трусливая ящерица, что прячется под камнями, ты прячешься за ширмой своего языка? А в лицо сказать смелости нет? Вот заброшу я тебя в чужую страну, одного, посмотрю, как запрыгаешь. И дня не продержишься. Так что имей уважение к этой белой, она для ваших же людей старается.

Вскоре это усвоили все местные и в присутствии Лары старались о Пановой говорить только уважительно. Впрочем, к ней и так относились неплохо, она не была матерью Терезой и плохо разбиралась в местных обычаях, но к африканцам относилась без пренебрежения, всегда с готовностью помогала, и видно было, что старалась ради дела, хоть и без пламенного фанатизма миссионеров. Это как раз и делало ее в глазах местного персонала нормальным человеком — они не любили фанатизма, за фанатизмом всегда крылось что-то смутное, странное, Панова же казалась им вполне вменяемой, человеком, с которым можно договориться.

Другое дело — Лара. Лара хоть и была африканкой и выросла в глубинке Гвинеи-Бисау, все же казалась им темной лошадкой. Она двигалась, как они, разговаривала на английском со странным акцентом, возможно, перенятым от той общины, в которой выросла, она имела африканское тело, но не совсем африканскую душу. Она не сближалась ни с кем, вела независимый образ жизни, в делах общины не принимала участия, то есть вела себя как иностранка, хотя по рождению таковой не являлась. Племена Западной Африки тесно переплетались между собой, и государственные границы, обозначенные когда-то колонизаторами, не играли для них большой роли. О докторе Виере никто ничего не знал, кроме тех крупиц информации, что она запускала время от времени в любопытные уши. Было известно, что ее вырастили в школе миссионеров на островах Биссагос, что в архипелаге Бижагос. Острова эти были маленькими, с малочисленным населением, а потому встретить людей тех племен было большой редкостью. Доктор Виера практически ничего не знала о фермерстве и мало любила работу на земле. Зато что касается школы, преподавания — здесь она показывала весьма глубокие познания, не характерные для врача. Она иногда встречалась с директором местной школы Маракунды, но была недовольна его работой. Закончилось тем, что она организовала воскресную школу для девочек, поговорила с каждой из мамаш, чтобы отпускали дочек на пару часов под навес недалеко от клиники, и учила их там всяким премудростям типа основ математики, английского, читала разные истории. Нашла себе и помощницу — одну из местных молодых учительниц, которая прониклась ее идеей и получала небольшую доплату из кармана Лары. В итоге через месяц доктор Виера могла спокойно перекладывать на нее основную часть обязанностей и была очень довольна, что идея получила поддержку деревни.

Это было нетипично для западноафриканской женщины, такие среди местного населения хоть и встречались, но очень редко, их считали белыми воронами. Типичная западноафриканская женщина либо торговала на рынке, либо занималась огородом, домом и растила детей. Женщин-врачей практически не было. Глава деревни, алкалу Саджо, поначалу с подозрением отнесся к воскресной школе Лары, несколько раз посылал туда «разведчиков» послушать, чему учат девочек, рассказать ему. Не найдя ничего криминального и противоречащего устоям их племени, он успокоился. К тому же Лара всегда безотказно ходила по домам, если вызывали, и лечила всех, кому требовалась медицинская помощь, но кто не хотел идти в больницу.

Таким образом она завоевала положение уважаемого врача, но все же оставалась для них чужачкой. Ее приглашали на все мероприятия, но никто не решился присесть рядом с ней и завести разговор просто ни о чем — слишком недоступной казалась она для обыденных сплетен. Ее советов слушались, но откровенничать опасались.