Червь-2 - Антон Лагутин

какой-то команды или еще чего. Было ясно, что мой меч — это пропуск. Пропуск в деревню. Пропуск в новую жизнь. Может еще куда.

— Дай мне пройти, стражник, — может, прозвучало и грубовато, но церемониться у меня не было времени.

Состроив уже привычную кислую мину, парень отошёл в сторону. Второй послушно открыл калитку в воротах.

Зайдя в деревню, я торопливо спросил у крыс, куда нам идти дальше, и какая у нас задача.

— Тебе нужно срочно найти большой красочный дом на солнечной стороне деревни. Проникнуть в него…

— Хорошо-хорошо, но сейчас нельзя торопиться. У нас хвост. Я нехило так наследил, и ко всему прочему — мы запалились на проходной.

— И что ты предлагаешь?

— Залечь на дно.

— Это как?

— Это образно. Нам надо спрятаться, переждать ночь, переспать с мыслями. Понимаете?

— Более чем.

— У меня здесь есть знакомый, — говорю я, — он поможет нам спрятаться. Нужно только найти, где находится здание… да как же он его назвал… название еще такое дебильно… вспомнил! «Швея»!

— Нам как раз туда и нужно, — говорят крыски, — и в открытую туда соваться — точно не стоит.

— Но у меня там знакомый…

— Поверь, все, кто там чем-то промышляет, не чист на руку. Плохой человек. Он тебе не друг! Мы твои друзья! Слушай нас.

— И откуда вам это известно?

— Мы были свидетелями свержения местной власти. Видели, как убрали правителя. Мы видели, как его убили, а затем расчленили на центральной площади, позвав всех жителей деревни наблюдать за происходящим безумием. И все эти ужасы были исполнены руками служащих «Швеи».

— Вот это подробности! Прямо интриги на каждом шагу. Во что вы меня впутали?

— Завтра узнаешь. Мы знаем, где ты сможешь спрятаться. И как ты выразился: переспать с мыслями.

Улицы переполнял гул потеющей в лучах солнца густой толпы. Кто-то куда-то торопился. Кто-то прогулочным шагом расхаживал по узким улочкам деревеньки, изредка поглядывая на меня пустыми глазами. Пахло бурной торговлей, воровством и мошенничеством. Вся эта толпа не внушала доверия. Как же я ненавижу людные места.

Нестерпимый жар свободы гнал меня прочь от людских глаз. Гнал меня в тень. Гнал в прохладу, дабы остудить плавящиеся от сотни тысяч эмоций и беспокойных мыслей мозги.

Прогуливаясь по улицам, проходя мимо крепких домишек из камня, мы дошли до унылой улицы. Ветхие дома из трухлявого бруса. Грязь. Вонь. В тени высокого забора, обвивающего деревню непреступным кольцом, прятались от солнца не только люди, но и животные, продолжающие, несмотря ни на что опорожнять свои кишечники и мочевые пузыри прямиком на устланную камнем дорогу. Местные трущобы. Рак лёгких у пассивного курильщика. Цирроз печени у любителя попить пивка после работы.

Было ясно, что рассчитывать на трёхкомнатную квартирку с евроремонтом не приходится. Но и то, что я увидел, не наполнило радостью моё сердце. Лучше было бы остаться в центре города, на площади, где еще витал запах гари от сожжённых тел. Найти хату там. Но это было опасно. Если амбал и его дружки явится в деревню, первым дело кинуться искать меня в центре, расспрашивая деловитых людишек. Да и крыски привели меня не куда попало. Проверенное место.

Скорее всего.

Встав перед деревянной дверью ветхого домишки, я выдохнул. А потом глубоко вдохнул. Оглянулся: любопытных глаз не заметил. Открыл дверь. И перешагнул порог.

Зайдя в дом, я сразу же ощутил усталость. Проснулся голод. Под ногами захрустели доски, напомнив звук ссохшегося паркета, заботливо спрятанный под тонким слоем потрескавшегося линолеума с дебильным узором в виде звезды. Внутри всё выглядело как на съёмной однушке по низу рынку. Как правило, такие берут мужики брошенные своими жёнами. Идти некуда. Двадцать лет псу под хвост. Апокалипсис теперь не только в твоей голове. Он повсюду. Везде, куда не плюнь, куда не глянь. Ты вдыхаешь воздух и чувствуешь пыль разрушения и разложения, густым облаком зависшей под потолком. Связать своё будущее с этой квартирой не получится. Нельзя. Эта квартира твой путь в новую жизнь. Путь в твоё новое будущее, где больше не будет боли, страхов и тревог.

Уйдут переживания.

Уйдёт тоска.

Прошлое отпустит.

Эта однушка впитает в себя весь пот твоих страданий, и, когда ты будешь готов к новой жизни, она выпустит тебя на свободу, как заботливая птица отпускает своих птенцов. Отпустит искать новый дом.

Она отпустит…

Обязательно отпустит.

Волоча ногами, я выхожу на центр большой комнаты. Осматриваюсь. На круглом деревянном столе, что примостился у дальней стены под огромным окном, стоял глиняный кувшин и пару тарелок — на одной лежал недоеденный кусок хлеба. На второй — посеревшая половинка помидора, по которой ползала муха.

Как же сильно хочется жрать! Похуй что, лишь бы можно было прожевать и проглотить. Кусок хлеба оказался чёрствым, но это не помешало мне его отправить в желудок. Я даже не обратил внимания на кисловатый привкус плесени — не выплёвывать же всё на пол! Помидор трогать не стал. В графине оказалась вода. Тёплая. Но даже тёплой она приятно смазало горло, в котором песка было больше чем в детской песочнице, в которую насрала собака под похуистичный взгляд ебанутого хозяина.

Помимо большой комнаты, которая являлась еще и кухней, я увидел две запертые двери — еще две комнаты.

— Кто здесь живёт? — спросил я, чуть придя в себя. Я отодвинул стул и присел. Обувка быстро пошла лесом, разлетевшись в разные стороны. Ноги я закинул на стол.

— Жили. Хозяйка пару дней назад умерла.

— От чего? — полюбопытствовал я, хотя, честно сказать, мне было похуй.

— От горя.

— От горя?

— После набега «Труперсов», она потеряла своего сына. Взрослый пацан, кормилец.

— Его тело сожгли на площади?

— Нет. Его тело не нашли. И это еще хуже. Когда ты пропадаешь без вести, то мысли о твоей судьбе не просто мучают душу, они проникают во все извилины и пожирают сознание, как опарыши мёртвую тушу животного.

Горе убивает. Это факт. Но оно и делает нас сильнее, если мы находим силы.

— Хозяйку уже похоронили? — спрашиваю я.

— Нет. Её не хоронили. Никто не знает, что она умерла.

Я убрал ноги со стола. И конкретно напрягся.

— Да ты не переживай, — успокаивают меня крыски, — можем жить спокойно.

— А соседи?

— Они не общались. Никто нас не побеспокоит. Единственное, что может тебя