Дежурный по континенту - Олег Горяйнов

– Ты гонишь фуфло, Акока. С чего бы это нам вдруг меняться местами? Я ведь своего хефе за тридцать серебряных песо не продавал…

– Да с того, бестолочь, что у хефе твоего дела ни к чёрту, и доказательством этому служит назначение тебя – воина, смельчака и героя, на должность презренного тюремщика, раздатчика паршивой баланды… Дона отправили на пенсию, и скоро не станет никакого дона, а его бизнес приберут к рукам серьёзные люди, и вот тогда я буду на коне, и ты ко мне придёшь просить принять в тебе участие, а я…

– Да тебя ведь к тому времени убьют! – недоумённо сказал Касильдо и посмотрел на часы. – Все ребята слышали, как хефе…

– Послушай-ка, Касильдо! – Акока понизил голос. – Если бы он меня и впрямь собирался убить, на черта ему держать меня здесь столько времени, тратить на меня баланду? Почему он сразу этого не сделал, а? Как ты думаешь?

Касильдо думал довольно долго, но ничего убедительного не придумал.

– Вот видишь, братец.

– И почему же? – спросил Касильдо.

– Потому что он надеется, что это ему зачтётся, когда ему – в самом скором времени – наденут на башку мешок и бросят в Рио Бальзас c высокой скалы попить водички…

Касильдо оглянулся на дверь и спросил шёпотом:

– Ты это всерьёз?..

– Еще и как всерьёз. Ты слышал про его непонятки с Бермудесом?..

‑ Вообще-то мы вчера ездили к Бермудесу. Но хефе разговаривал с ним один на один.

‑ Вот видишь, насколько серьёзна ситуация, если он даже от тебя – самого верного и мудрого соратника – скрывает содержание своей беседы…

– Ну, хорошо, я принесу тебе косячок. Потерпи ещё немного. Минут двадцать, ‑ добавил он, посмотрев на часы. ‑ А пока – поешь, восстанови силы.

– Знаешь ли, жуть как неудобно делать это в браслетах…

– Знаю.

– Может, снимешь?

– Эх, ладно. Уговорил. Давай сниму. Всё равно ты никуда отсюда не денешься.

– Кстати, – сказал Акока, избавившись от наручников. – Что ты там плёл насчет тридцати серебряных песо? Откуда ты взял эту чушь?

– Хефе вчера сказал про них.

– Так прямо и сказал?

– Так прямо и сказал. Продал, говорит, меня за тридцать серебряных песо…

– Касильдо! – сказал Акока. – Брат мой по разуму! Посмотри-ка мне в глаза. Скажи, ты когда-нибудь видел в своей жизни хоть один серебряный песо?

– Нет, – признался Касильдо. – Только бумажные.

– Ну вот, у тебя ещё есть сомнения насчёт твоего хефе? Иди, дружище. Иди и без косячка не возвращайся.

Ну вот, сказал он себе, когда Касильдо ушёл. Главное – заронить зёрна сомнения в девственную душу. И когда эти зёрна дадут какие-никакие всходы, душу можно брать голыми руками. Касильдо ‑ мой, захихикал он, растирая онемевшие руки. Сейчас ещё косячка с ним дёрнем – и точно будет мой. Только бы скорей взошли в нём эти, мать их, всходы, пока хефе не до меня.

А хефе действительно было не до него. С утра он ждал Лопеса, но тот всё не ехал, и телефон его молчал. Телефон комиссара, к счастью, работал. Комиссар был в пути. Ольварра распорядился по приезде пропустить их в долину и проводить к нему как можно быстрее. И тут ему поднесли телефонный аппарат, да не просто так, а с почтением, которое не могло не навести его на самые грустные мысли.

Для начала негодяй Бермудес поинтересовался самочувствием и настроением дона Фелипе в его первый день в новом качестве – качестве пенсионера. Ольварра подумал, что, говоря о пенсии, Бермудес всё же сильно торопит события, но вслух свою мысль озвучивать не стал, потому что усатый паразит ведь не спроста звонил, а по какому-нибудь поводу, гнусному, как все его поводы.

Получив в ответ неопределённый хмык, Бермудес интимно признался, что втайне завидует Ольварре и, как только состояние дел позволит, немедленно к нему присоединится. И они поедут на рыбалку на Laguna de Chapala, где на старого доброго дождевого червя берёт жирная рыба perca rojo – такая ленивая, что даже почти без плавников: атрофировались за ненадобностью.

Ольварра поначалу никак не мог понять, куда клонит и на что намекает его недоброжелатель Бермудес. Пока не вспомнил, что упомянутое им озеро находится в двух шагах от города Гуадалахары – резиденции Лопеса. У дона Фелипе закружилась голова.

Дон Ригоберто тем временем с деланным простодушием перешел на ты. Жизнь проходит, старина, пожаловался он. А что мы в ней видим? Dinero, dinero[17]… Иногда немного стрельбы, а потом опять – dinero, dinero…

Да и радовался бы, подумал Ольварра не без раздражения. Сотни тысяч маньянцев об этом dinero только мечтают…

Не то, чтобы его вдруг взволновали проблемы простых маньянцев, нет. Но сколько же можно ходить вокруг да около! Он уже чувствовал, что чем-то Бермудес собрался его огорчить. И огорошить. Деньги, стрельба, perca rojo, Laguna de Chapala – ещё какой-нибудь один, малюсенький штришок, и всё это дерьмо сложится в единую картину, крайне для дона Фелипе неприятную. Ну, так зачем оттягивать момент? Огорчай, огорошивай! Или старому вражине этот процесс доставляет удовольствие?..

– Хочешь, Фелипе, угадаю, о чём ты думаешь? – спросил Бермудес.

– Ну? – нелюбезно буркнул Ольварра.

– Ты думаешь: каков хитрец этот Бермудес. Ты думаешь: ни черта не стоят все его заверения насчет спокойной и безопасной жизни, которую он мне в пятницу пообещал. Ты думаешь: вот заволакивает мне мозги этот хитрый Бермудес разными соблазнительными разговорами про пенсию, про рыбалку, а сам только и думает, как бы оттяпать у меня мои денежки, отобрать дом, выгнать из долины и пустить по миру…

– Ну что ты! – сказал Ольварра ровным голосом. – Ни о чём таком я не думал!

– Думал, думал, – не поверил ему Бермудес. – Я бы на твоём месте именно об этом и думал. А мы с тобой – одного поля ягода.

– Ну, хорошо, допустим, я и впрямь думал о том, о чём на самом деле совершенно не думал, – что дальше?

– А дальше вот что: ты, дон Фелипе, совершенно не прав!

– В чём?

– В том, что сидишь и с утра пораньше надумываешь себе про меня всякие гадости.

– Я уже устал…

– А тем временем твой старый друг, так несправедливо тобой очерняемый, старый честняга Бермудес ночей не спит, пытаясь как можно деликатнее, рискуя ежеминутно нарваться на подозрение, на недоверие, на оскорбление…

Ольварра постепенно холодел, будто его, привязав сверху за руки, медленно, сантиметр в час, опускали в какое-то чёртово болото.

– …бескорыстнейшим образом соблюсти свои обещания и не только не покуситься на твои денежки самому, но и сберечь их от разного рода шакалов, решивших, что достойнейший Дон…

Они все заодно, все заодно, тоскливо подумал Ольварра. И все против меня…

– Так вот, дорогой Фелипе. Некто Феликс Эухенио Лопес из города Гуадалахары, тебе, полагаю, хорошо известный… – Бермудес сделал театральную паузу.

Ольварра сам не заметил, как от нетерпения засучил ногами по ковру.

‑ Некто Феликс Эухенио Лопес из города Гуадалахары – ты не поверишь, старина! ‑ предложил мне – мне, Ригоберто Бермудесу! – в компании с ним, гнусным проходимцем, украсть у тебя десять миллионов долларов и поделить их пополам!..

Ольварра дёрнул воротник рубашки с такой силой, что пуговицы рассыпались куда попало.

‑ То-то, дорогой, ‑ продолжал Бермудес. – Знаешь, на чём и куда твои друзья из… сам знаешь, откуда, велели доставить деньги? Они велели доставить их самолётом «Твин-Бич» на твой аэродром под Тьерра-Бланка. А на твоём аэродроме под Тьера-Бланка их ждали другие твои друзья. Тоже сам знаешь, откуда. И, поверишь ли, дождались. Я лично нынче утром имел удовольствие пообщаться с теми и с другими.

‑ Где эта сволочь? – прохрипел Ольварра, обретя, наконец, дар речи

‑ Его уже везут к тебе. Это мой подарок тебе. К заслуженной пенсии. Вот то-то. Так что не говори мне, старина Фелипе, что я, старый Бермудес, покушаюсь на твои денежки или как-нибудь ещё хитрю, потому что я с негодованием отказался от своего соучастия в этой пакости. Ну, всё, ну, всё… Что-то я разболтался с утра пораньше. Надеюсь, я тебе не испортил аппетит, старина? Так что, поедем мы на рыбалку? Не знаешь? Ну, ладно, я же и не прошу от тебя немедленного ответа. Соберёшься с силами, разделаешься с делами, и…

Бермудес на том конце провода, не договорив, повесил трубку. О судьбе денег не было сказано ни слова, но Ольварру этот аспект его жизни в данный момент не очень и волновал. В конце концов, не последние. Он осел в кресле. Хотелось выпить виски, но не было сил встать и самому добраться до бара.

Вошёл слуга и доложил о прибытии комиссара Посседы.

– Комиссар… – прохрипел Ольварра. – Как называются таблетки, которые люди пьют, когда им нечем дышать от ярости и злости?..

– Нитранол, эринит, келлин, нитроглицерин, – бесцветным голосом отозвался комиссар. – Дать?

– Давай.

Глава 21. Заячий кульбит

Под мрачными сводами подвала совокуплялись два таинственных басовитых шёпотка.

– Серый «нисан» на стоянке, возле самого входа в подвал, где кирпичная стена.