Две жизни - Александр Самойло

Начальником Генерального штаба в это время был генерал Жилинский, сменивший Палицына, стоявшего гораздо выше его во всех отношениях. Оба они, кстати говоря, были на моем отчетном докладе по командировкам в Австро-Венгрию на императорские маневры в районе озера Балатон и на Тирольские (район Боцен-Гриес) маневры Конрада фон Гетцендорфа. Эта вторая командировка стоила мне многих физических усилий: от конечной железнодорожной станции Bozen Cries до района маневров в Альпах пришлось идти пешком по горам — 20 километров туда и столько же обратно, спать под открытым небом из-за невозможности с моими документами появиться в гостиницах.

После доклада Палицын и Жилинский подошли ко мне и поблагодарили. «Я знал, что старый конь борозды не испортит», — сказал Палицын. Жилинский шутя спросил: «Федор Федорович, почему «старый»? Ведь он может обидеться!» — «А по давнишнему знакомству», — отозвался Палицын.

Монкевиц часто делился с нами впечатлениями о постоянных своих сношениях с министром иностранных дел Сазоновым, который сильно влиял в течение 1910–1916 годов на внешнюю политику. Благодаря этим беседам мы были постоянно в курсе общей военно-политической обстановки и могли более или менее точно судить о ходе подготовки к будущей войне.

Задолго до ее начала наметился коалиционный характер войны, стали четко определяться враждебные друг другу стороны. В один лагерь становились державы Согласия (Антанты) — Россия и Франция, заключившие между собой военную конвенцию и союзный договор 1892 года, подкрепленный в 1906–1907 годах соглашениями Англии с Францией и Россией. В другой лагерь стали Германия и Австро-Венгрия, заключившие между собой военный союз, причем Австро-Венгрия заняла явно подчиненное положение по отношению к своей более сильной союзнице. В военных сферах Германии не придавали особой ценности армии Австро-Венгрии. Этого не скрывали военные заправилы Вильгельма — Гинденбург, Людендорф и Тирпиц; не пользовался у них особой популярностью и австрийский генеральный штаб, кроме самого Конрада.

Оба лагеря мало считались со всеми остальными меньшими государствами Европы, не исключая и Италии и Скандинавских стран, хотя, разумеется, старались привлечь их каждый на свою сторону. Более искренней и традиционно миролюбивой была политика России, как великой славянской державы по отношению к родственным народностям Балканских стран.

В соответствии с этой общей военно-политической обстановкой определялись и стратегические планы сторон.

С начала XX столетия рядом совещаний начальников генеральных штабов России (Палицын, Гернгрос, Жилинский) и Франции с участием министров иностранных дел (Извольский и Сазонов) устанавливались отправные взгляды на усиление боеготовности армий и ускорение мобилизаций, на районы сосредоточения армий, на характер начальных военных действий, на материальное обеспечение военных планов. За этот период обнаруживались некоторые колебания в политике Англии, но все же основная группировка держав, намеченная в 1892 году, сохранилась и к 1914 году. При этом, как в отношениях между Германией и Австро-Венгрией интересы первой ставились во главу угла, так и в отношениях Франции и России последняя в силу зависимости по займам была вынуждена жертвовать своими интересами в пользу Франции.

Разумеется, за политикой держав Согласия тщательно следили государства так называемого Тройственного союза, стремившиеся к усилению собственных армий.

По мере приближения 1914 года чувствовалось все отчетливее, что поведение Австро-Венгрии на юго-востоке Европы обусловливалось интересами Германии; впрочем, Австрия уже давно начала играть роль южного форпоста германцев против славянства, но это с особой силой проявилось в начале XX века.

Один взгляд на этнографическую карту Австро-Венгрии[56] показывает, как остро сложилась здесь германо-славянская проблема. Большинство населения состояло все же из славян. В 1906 году в Нижней палате австрийского рейхстага было 233 депутата от австрийских немцев и 259 депутатов славян.

Признание австрийских немцев за господствующую национальность наталкивало на мысль об объединении их с немцами Германии, но сама Германия опасалась, что это усилит католический юг по сравнению с протестантским севером.

В Венгрии, где грубый национализм мадьяр подавлял румын, хорватов и словаков, политическое положение мадьяр было прочнее, чем немцев в Австрии. Внешнее положение Венгрии определялось интересами аграрных групп, а для них была опасна конкуренция Сербии и Румынии.

Еще большее осложнение представляло численное превосходство хорватов и сербов в землях к югу от Венгрии и вдоль Адриатического побережья, при Фиуме — единственном венгерском порте, лежавшем на Кроатском побережье. Южно-славянские чувства поддерживались расчетами на Сербию, а сербские победы во 2-й балканской войне сильно повлияли на Хорватию, особенно на Боснию и Герцеговину. Присоединение их к Австро-Венгрии в 1909 году было поражением политики России, заставившим Австро-Венгрию сильнее опереться на Германию.

Острота балканской проблемы особенно усилилась в последние предшествующие войне годы. Прием Италии в 1888 году в Тройственный союз, открыто предусматривавший взаимную помощь против России, служил противовесом союзу Франции с Россией, с которой, конечно, Австро-Венгрия не могла вступить в единоборство при своем непрочном политическом тыле. Мало этому благоприятствовала внешняя и внутренняя политика Австро-Венгрии, строившаяся на принципе «divide et impera» («разделяй и властвуй»).

Во главе монархии стоял император Франц-Иосиф, наследовавший свою власть в политической обстановке насильственной германизации страны. В то время, о котором идет речь, он был уже 84-летним старцем, осуществлявшим свои императорские полномочия в Австрии через министров, им назначаемых и не зависимых от рейхстага. Другим было его положение как короля Венгрии, строго выполнявшего под наблюдением венгерского парламента свои конституционные обязанности. Франц-Иосиф был немец, консерватор, потомок гордых Габсбургов, представитель господствующей немецкой национальности. Новых потребностей жизни не признавал, идее фе-дератизма был чужд, военного дела не понимал. Союзником Вильгельма его сделала политическая необходимость. Атмосфера лести, окружавшая Вильгельма, не заражала Франца-Иосифа. В сношениях со своими приближенными как военными, так и гражданскими сановниками он свято хранил свой традиционный придворный этикет. Во имя его он долго не соглашался на предложение Конрада послать австрийского наследника Карла на «чуждое» ему дело командования армией против Италии. Лишь к концу жизни высказывал рядом с готовностью короноваться королем Богемии склонность идти навстречу славянам. Однако эти его порывы были совершенно подавлены германским послом в Вене Черниным — ярым агентом Вильгельма, генералом Конрадом и венгерцем графом Форгач, австро-венгерским министром иностранных дел — вдохновителем антисербской политики. Франц-Иосиф, к счастью для него, не дожил до тяжелых дней монархии.