Западня на сцене - Герхард Шерфлинг

Когда Маркус шел по узкому проходу за кулисы, он чуть не нос к носу столкнулся с Вестхаузеном. Ассистент режиссера был чем-то недоволен или просто не в духе, его мясистое лицо побагровело. Он исчез на сцене, не удостоив Маркуса взглядом.

Нет, это не случайность! Ноги у Вестхаузена сделались ватными. Он послал к нему обер-лейтенанта, чтобы отвлечь, в то время как капитан… Взяв себя в руки, он с беспечным видом прошел к своему пульту. Но его всего трясло. Клавир лежит на месте. И листки со схемой, о которой он по своему легкомыслию забыл, тоже. Видел их капитан или нет? Склонившись над пультом, он впился взглядом в последнюю страницу, будто она могла разрешить его сомнения.

Декорации на сцене уже поставлены. А Буххольц все подгоняет своих людей и ругается. Сверху, с мостика осветителей, Крибель требует лампочку.

Вестхаузен вздрогнул. Пора давать первый звонок. Нельзя так распускаться. Даже если капитан и видел чертеж — ни черта он не понял! С налета в таком чертеже никто не разберется.

Так, дать еще один звонок и уменьшить свет в фойе и буфете. Пальцы как бы сами нашли нужные кнопки, они больше не дрожали. Да и глухого шума в ушах как не бывало.

Они его подозревают. Пусть. Тем более что это ему известно еще со вчерашнего дня. Он настолько спокоен, что способен даже улыбаться — вот, смотрите!.. Бросил взгляд на часы. Антракт кончается через девять минут. А что — можно рискнуть. Нет, рискнуть нужно обязательно!..

Перед занавесом стояла молодая реквизиторша, глядевшая сквозь щелочку в зрительный зал, а рядом, поглаживая ее по спине и нашептывая что-то на ухо, пристроился Буххольц. Когда Вестхаузен проходил мимо, девушка громко захихикала. А Буххольц, бросив на него косой взгляд, оскалил зубы.

— Ты куда это? — удивилась суфлерша, устроившаяся поудобнее в кресле на противоположной стороне сцены. — Разве тебе не пора вызывать народ?

— Успею!

Приняв в высшей степени деловой вид, Вестхаузен протиснулся мимо толстухи и побежал по коридору. Немногие хористы, попадавшиеся ему навстречу, уступали дорогу без слов, они знали, что ассистент режиссера всегда занят сверх меры и всегда куда-то спешит.

Взбежал по лестнице, перепрыгивая через две ступеньки, — и прямиком к мужским гримерным. Репетиторская, гримерная Вондри, туалет. Нигде ни души. Тяжело дыша, рванул дверь на себя.

В туалете никого не было. Рядом, в душевой, из единственного исправного душа капала вода. Кафельный пол влажно блестел.

Вестхаузен подошел к бортику душевой ниши, достал из кармана кусок провода, которым запасся заранее, и обмотал один конец вокруг металлического фиксатора воды на вертикальной трубе. Если дернуть, кольцо провода распадается само… Удовлетворенно кивнув, он снова обмотал фиксатор проводом, а потом просунул штекер с небольшим свинцовым грузом в нижнюю щель окошка вытяжки.

Когда грузик, закрепленный за свободный конец провода, упал на дно вентиляционного колодца, послышался неприятный звук — чавкнуло.

Удалось! Он вытер носовым платком возможные отпечатки пальцев, а половой тряпкой — следы на полу перед душем, отступил на шаг. Никто никакого провода не заметит. Если не знает, конечно, о его существовании и не ищет его специально.

Вестхаузен вышел из душевой довольный собой и прошел через туалет, направляясь прямо к двери. В последний момент успел заметить, как ручка одной из кабинок дернулась. Он быстро отвернулся, сделав вид, будто оправляется.

Это был криминальмейстер из районного управления. Как его фамилия? Что-то запамятовал… Молодой человек поздоровался с ним как ни в чем не бывало.

— Позже я не успел бы сюда, — сказал Вестхаузен, лишь бы что-нибудь сказать.

Голос его прозвучал хрипло, он с испугом подумал, что сразу выдал себя. Хотя почему?..

— Надо — значит, надо! — Голубые глаза молодого криминалиста смотрели на него спокойно, дружелюбно. — Знаете, мне спектакль пока очень нравится.

— Будем надеяться, удача нас не минует, — несколько высокопарно ответил Вестхаузен. — Ну, я побежал!

И тут вроде бы обошлось. Он бежал в развевающемся халате по коридору, потом по лестнице. Хорошо, что уже опустили задник.

У пульта Вестхаузена поджидал режиссер, который кипел от негодования, постукивая пальцем по циферблату часов.

— Уже минута лишняя прошла! Где вы, черт вас побери, торчали?

— Я был… извините… э-э… в туалете, — выдавил из себя Вестхаузен. — Это нервы… Я так волнуюсь…

Он включил микрофон. Режиссер подождал, пока он вызовет на сцену всех занятых в этом акте.

— Мы с вами еще поговорим! Так вы не отделаетесь!..

Молодой наглец буквально упивался тем, как он запугал несчастного Вестхаузена.

Музыканты уже сели на свои места в оркестровой яме. Хористы, тихонько переговариваясь, заняли правую половину сцены. А солисты рассаживались за столом, уставленным кубками, цветами и разными муляжами, изображавшими фрукты и дичь. Последними появились девушки из кордебалета, и среди них сияющие Вондри и Эльке. Она держала его под руку и одаривала всех своей ослепительной улыбкой. И лишь в его, Вестхаузена, сторону ни разу не взглянула.

Ничего, эти улыбочки ей еще аукнутся! Вестхаузен сжал зубы. Стоявший рядом режиссер прошипел:

— Выключить рабочий свет… Выключить свет в зрительном зале… Да не спите же вы — Гломбек давно уже стоит за дирижерским пультом.

Вестхаузен механически выполнял все его указания, дав знать осветителю и дирижеру о начале действия. Внутренне он сгорал от ненависти, и эта ненависть поглотила чувство страха, не оставлявшее его с начала генеральной репетиции.

Зазвучала музыка, прошелестел занавес. Лунный свет, девичьи голоса — баркарола. Справа за кулисами кто-то кашлянул.

Вестхаузен оглянулся и узнал криминальмейстера, который, похоже, не отрывал глаз от сцены. Откуда ни возьмись появился капитан, прислонился к лестнице, ведущей к мастерским электриков, и заслушался.

Они весь вечер наблюдали за Вондри. Эх, досадно, что вчера не удался трюк с портфелями. Все сложилось бы по-иному. Вондри получил бы по заслугам и оказался бы за решеткой. Эльке никогда в жизни не стала бы его ждать… А теперь… Вестхаузен с отвращением посмотрел на свои руки. Так-то они, конечно, чистые — сколько раз с тех пор он их мыл с мылом!

Короткий приказ наверх, осветителям, и ярчайший свет софитов залил всю сцену. Картинно застывшая группа в центре сцены ожила, задвигалась. Свистящий шепот суфлерши перекрыл нежные звуки арфы, и в зале кто-то захихикал.

Исчез режиссер, не видно и молодого криминальмейстера. Капитан отошел на несколько шагов в сторону, чтобы не упускать из вида Вондри, который как раз поднялся с места и поднял тост за призывно улыбающуюся Мансфельд. Все, ликуя, подняли свои бокалы. Хористы и кордебалет вели себя столь экзальтированно, что Вестхаузену даже совестно стало за них. Странно, раньше он за собой подобной щепетильности не замечал…

Он автоматически делал свое дело, давал звонки, вызывал на сцену солистов, следил за осветителями. Толстяка Мерца, имевшего привычку появляться в самый последний момент, вызвал на сцену заранее. Время от времени искоса поглядывал в сторону капитана. Тот постоянно слонялся где-то поблизости. А где те трое его помощников, которых он встретил сегодня у будочки вахтера? Наверняка в зрительном зале…

Свет погашен; затарахтев, сдвинулся с места поворотный круг. Последняя картина, снова погребок Лютера. Минут через пятнадцать все будет позади. Все ли?

В зрительном зале мертвая тишина. Даже шоколадной оберткой никто не зашуршит. Подумать только, их пожарный — и то захвачен игрой артистов и музыкой!

— Даем свет, — негромко проговорил в микрофон Вестхаузен и взглянул на монитор, установленный на пульте.

Маленький четырехугольник понемногу светлел, вот уже появилась картинка: подвал, где словно зачарованные сидят друзья Гофмана, а в центре — уставившийся в одну точку Вондри. Одновременно по репродуктору словно откуда-то из далекого далека зазвучала музыка из второго акта «Дон Жуана».

— Ловко это у вас получается!

Капитан подошел к нему так тихо, что Вестхаузен испуганно вздрогнул.

— Могу себе представить, насколько сложно все совместить. И ответственность какая!

— Что толку в ответственности, если она премерзко оплачивается, — проворчал Вестхаузен, быстро овладевший собой.

Внутренне он был доволен тем, как нашелся. Все они его недооценивают — ну ничего, он им покажет!

— В нашей жизни разное бывает, — ответил капитан, улыбнувшись.

«В сущности, он довольно симпатичный человек», — подумал ассистент режиссера.

— Я слышал, будто после спектакля в столовой будет банкет. Вы пойдете?

— Скорее всего. Знаете, после такой нервной, выматывающей премьеры сразу не уснешь. Часто нервы отпускают только часа через три-четыре.