Река - Петр Павлик

В спальне и в комнатушке кто-то уже выломал половицы. Угол стал ржаво-коричневым, с большими потеками дождевой воды. Амброж нагнулся к разбросанной по полу бумаге. Под слоем старых газет валялась школьная тетрадь — «Яна Амброжова». Он нахмурился. Швырнул ее обратно, вернулся в кухню и тут же поспешно выскочил вон, словно кто-то невидимый гнал его из дому.

С жалостью и печалью вспомнил жену. Ему казалось, будто она стоит поодаль и наблюдает, каково ему видеть всю эту мерзость запустения.

Амброж продрался сквозь заросли крапивы к кузне. Дверь прогнила и едва держалась на петлях. Не успел он тронуть ее, как дверь грохнулась оземь, вздымая пыль. Горн, куски раскиданного железа. Там, где стояла наковальня и был подвешен водяной молот, торчали болты. От башмака фундамента по полу тянулся глубокий след к разваленной стене. Амброж сообразил, что здесь тащили на канатах стальное сердце кузни.

Он влез на чердак. Его разбирало любопытство, как там птица. Верность месту его растрогала. Но и сова не смогла уберечь заброшенную кузню от разрушения.

Амброж обнаружил птицу под стропилами. Огромные круглые глазищи смотрели умудренно. Амброж громко заговорил с ней. Ему пришлось за последние минуты многое подавить в себе, но преданная дому птица казалась самым большим препятствием. «Придется тебе улетать, сестрица! Вечером улетай и больше сюда не возвращайся! Завтра у тебя уже не будет прибежища. Солнце взойдет, станет шпарить вовсю, а крыша ляжет на землю. Надеюсь, дело у меня пойдет как надо и все получится!»

Теперь сова злобно таращила глаза. Кто ее знает, может, понимает значение слов и глухих звуков, которые исходят от этого человека, зачем-то простукивающего балки. Вдруг Амброж громко засмеялся, и сова, испугавшись, шарахнулась в сторону. Она комично вертела головой, как будто и ей сейчай вспомнилось, как напала она на того человека, что двадцать лет назад вскарабкался сюда в поисках спрятанного ружья. «Что с ним сегодня, с тем человеком? Вероятно, дослужился до пенсии и на здоровье не жалуется… Впрочем, неизвестно, как сложилась его судьба… Может, посиживает в знакомом трактирчике и ворчит на тех, кого кормит тот же хлеб, который когда-то кормил его… Я и таких знавал немало. Марают всех и вся, будто сами чисты как голуби! Им невдомек, что зло, которое на этом свете не так-то просто истребить, родилось не без их участия… Ну да ладно, слаб человек», — говорил себе Амброж, выглядывая из чердачного оконца на безлюдную, ласкающую взор картину. Перед глазами встал Кришпин. Он тоже был частью этой низины. Амброжу о нем многое известно. Жена его, Мария, вскоре уехала из Брудека. Нашла в себе силы и бросила мужа, когда тот был на взлете славы. Детей ему не нарожала и свою судьбу решила сама. Поступила воспитательницей в детский дом. Уже совсем не первой молодости взялась за учебу, занималась науками, о которых в юности и слыхом не слыхивала. Зачем было деревенской невесте из богатого дома учиться, как воспитывать чужих детей, познавать душу человека? За Марией давали хорошее приданое, ее научили стряпать, шить и обихаживать будущего мужа.

У них с Амброжем у обоих выступили на глазах слезы, когда впервые, через много лет, они встретились на городской улице среди многоэтажек. Выяснилось, что оба живут в одном микрорайоне, более того, в одном корпусе гигантского человеческого улья. Встречались теперь все чаще. Мария была счастлива, что может заботиться о нем, о его одежде, а он искренней, чем с кем бы то ни было, делился с ней всем, что произошло в его жизни. Не скрыл, что и женщины были… Рассказал все. И про случайные, быстро забытые встречи, и про тех серьезных женщин, что вселяли надежду, и таких, которые притворялись, будто ищут любви и опоры. Все эти встречи кончались ничем.

Марии, конечно, нетрудно было понять, что не последнюю роль во всем этом сыграла ее любовь к нему, навсегда ставшая для Амброжа образцом отношений между мужчиной и женщиной. Одним бабам нужен был просто самец, иные очень быстро обнаруживали свою жадность до денег. Что-что, а деньжата у него водились! «Да, грошей у меня хватает, но они ни от чего не спасут, ими ни от чего не откупишься…»

Теперь Амброж все больше думал о Марии. Она была одной из немногих, которые смогли понять, зачем ему приспичило возвратиться сюда. Его отговаривали. «Да брось ты, Амброж! Спи себе спокойно! Кришпина тебе уже бояться нечего. Что заслужил, то и получил. Симулируя, сыграл на вере людей в общее дело, добился власти над низиной. Но как веревочке ни виться, а концу быть».

— Я, Мария, возвращаюсь не затем, чтобы доказывать свою невиновность! Я должен кое-что доказать самому себе! — сказал он, и Мария улыбнулась. Ее стареющий друг ничуть не изменился. Все тот же норов: мечты и фантазия как у мальца! Когда-то давно она полюбила его за такое сочетание мужественной силы с мальчишеским озорством. Она радовалась, что он остался таким же упрямцем. Но, болея за него душой, просила:

— Смотри не надорвись! В твои-то годы такое удумать!

Амброж только что вылез из душа с ярким полотенцем, обвязанным вокруг торса. Он улыбнулся и горделиво стукнул себя кулаком в гулкую грудь:

— Ну уж это дело я еще как-нибудь одолею!

Перед его глазами плыла река с ее порогами, коварными водоворотами, а на берегу вставала кузня…

Он обдумал все до мельчайших деталей.

…Они с Марией то ходили друг к другу, то жили вместе, как муж с женой. Не верилось, что их общее прошлое умещалось всего в одну неделю… Иногда Амброж задумывался: взял бы он Марию в жены, если б она сразу после его ухода из низины приехала к нему? Нет, наверное, побоялся бы, что она будет ему обузой. Ему и с самим собой хватало дел. «Прежде всего мне надо было распрямиться, и для этого я вкалывал как лошадь. Но ведь и она немалого добилась в чужом, незнакомом ей мире…»

Они встретились почти через двадцать лет и ни о чем не сожалели. Амброж знал, что на его реке строят плотину, а высоко над низиной, на склоне горы, вырос новый Брудек. Мария приносила свежие вести. Ей писала родня. Деревню уже снесли. И липы на площади вырубили. Все переселяются в новые дома. Никто теперь не сожалеет, что на месте низины разольется водохранилище. А Яна с Радимом работают в новом ресторане. Назвали его «На смотровой площадке». Амброж кивнул. Подходящее название. Сверху всегда открывался прекрасный вид на реку и