Хмельной транзит - Ксения Васильевна Бахарева

на работу на ликеро-водочный завод. Там были несколько удивлены, что трактористом хочет стать мастер спорта, но охотно взяли. Я производил хорошее впечатление, к тому же сразу было видно — перед ними человек непьющий.

— Понимаю, когда обыкновенные рабочие выносили с завода водку, вы похищали этикетки и колпачки. И если рабочие устраивали на территории завода тайники, куда прятали краденые бутылки, то спортсмен-боксер незаметно оставлял…

— В аккумуляторной поливочные шланги.

— Среди бела дня?

— Глубокой ночью. На «Волге» подъезжал к заводу. Перебрасывал заполненный водой шланг через забор, подключал к купажной емкости и возвращался к машине. Пару раз новаторская задумка давала сбой, шланг не выдерживал давления и лопался. Но я не сдавался, менял, чинил, экспериментировал с креплениями.

— Вам самому в голову пришла эта гениальная идея?

— И да, и нет.

— В смысле?

— Из статьи в журнале «Знание — Сила». Правда, немного переработал, но законы физики не изменить.

— Сколько раз «присасывался» к заводским запасам?

— Не могу точно сказать, но на заводе хищения не замечали.

У Корнеева возникли резонные сомнения, один ли Соловьев проворачивал операцию или нашел помощников на заводе.

— Увы, доказать причастность других лиц к хищению вам не удастся, правда, я и фамилии их никогда не знал, к тому же вы сами сказали, что сразу после моего ареста с завода уволились два грузчика. Наладить хмельной транзит водки одному человеку непросто. Если мне и помогали, эти лица так и останутся в тени.

— Получается, вы способствовали алкоголизации страны?

— Вовсе нет, от одной рюмки только польза, а вот плодово-ягодная гадость наверняка ведет к полной деградации…

— И почему вам не жилось спокойно? Жена красавица, дочки… Все ради наживы?

— Вам нравится считать, что вы меня презираете, ибо я нарушил все нормы советской морали. Не так все просто. Хозяином жизни, свободным хотел стать. Правда, в нашей стране это практически невозможно, если у тебя папа не прокурор. Мне кажется, попытка воспитать «нового человека» в СССР оказалась не совсем удачной.

— Почему?

— Неудача связана с невероятной трудностью избавления человека от инстинкта иметь частную собственность, от безудержного стремления к обеспечению собственных материальных потребностей. И подобное воспитание не суждено воплотить по определению.

— С чего это вы взяли? Жене, к примеру, стыдно за вашу кражу.

— У нее просто еще розовые очки по молодости, да мозги пропагандой затуманены. А знаете, что дает человеку частная собственность? Уверенность в завтрашнем дне. У нас на практике получилось, что воспитанием советского человека в духе коммунизма государство не занималось. Говорило о воспитании много, но действовало в абсолютно противоположном направлении.

— В каком же?

— Весь мир до основания мы разрушим. Разрушили, а что построили? Чтобы воспитать человека в духе самоограничения, необходимо предоставить ему право свободного выбора, но это в рамки советской идеологии не вписывается.

— И вы решили просто отобрать.

— Учителя хорошие были. Те, кто грабит народ на миллионы, никогда не пропадет, еще и должности купит доходные, элитные. Так что СССР — это жизнь по двойным стандартам.

— Так вы — диссидент, Соловьев!

— Нет, я бывший спортсмен и человек, ожидающий ареста много лет… — Саша носком провел в задумчивости несколько кругов на полу, вспомнил, как академик Войнич делал что-то подобное на асфальте после пожара в лаборатории, и тихо произнес: — Что мне светит?

— Суд решит. Это будет уже скоро. Адвокат нужен?

— Я сам себе защитник.

— Как знаешь.

Страх возмездия

— Лицом к стене, руки за спину! — скомандовал конвойный подсудимому в маленьком узком коридоре, выводя его из комнаты с толстой стеклянной стеной, прозванной в народе стаканом. Несколько часов пристегнутый наручниками обвиняемый ожидал в прокуренном стакане начала судебного заседания. Минуло полгода томительного ожидания в следственном изоляторе с редкими выездами в город для проведения следственных экспериментов, в которых Соловьев должен был на практике при помощи длинных шлангов и емких полиэтиленовых пакетов показать придуманный им неординарный способ хищения водки с завода. С Нелли он больше не виделся, пока шло следствие, свидания и переписка с родственниками запрещены, за исключением тех случаев, когда таковые помогают в расследовании инкриминируемого деяния. Раз в месяц Саше приносили передачу с сухими кашами, копчеными колбасами, рассыпчатым чаем и разломанным на куски шоколадом. По вложенной в сетку описи содержимого, написанной каллиграфическим почерком, бывший тренер по боксу догадывался, что не отравиться тюремной баландой и не умереть с голоду не позволяет ему любимая и заботливая теща Наталья Андреевна.

Соседи по камере следственного изолятора относились к Соловьеву с настороженным почтением, понимая, что в любом конфликте мастер спорта по боксу нокаутирует любого из них одной левой. Поэтому через месяц заключения под стражу на выборах единогласно его избрали старшим по хате.

Весть о своем разоблачении отец двоих детей воспринял спокойно, лишь в глазах появился жесткий прищур. Пятнадцать лет он жил под страхом возмездия, спрашивая, зачем убил человека, пусть гадкого, избалованного, повесившего на него разбойное нападение, отправившего в тюрьму… И вот час расплаты настал. Да, он отомстил за искалеченную Веру, скрылся по поддельному паспорту, воспитал в себе силу воли, чтобы не шарахаться от каждого милиционера, создал прекрасную семью, обеспечил ее. Но все меркло перед непрекращающимися муками совести, которые проявлялись во все времена года, днем и ночью, словно ежеминутно спрашивая: достоин ли он жить на белом свете?

— Встать, суд идет! — по велению очкастого секретаря заседания в строгой юбке собравшиеся в зале послушно встали, кто с презрением, кто с сожалением глядя через железные прутья клетки на обвиняемого. Соловьев выглядел измученным и усталым, выискивая в толпе Нелли, Наталью Андреевну и дочек. «Конечно, она не простила. И поделом, за столько лет совместной жизни он так и не нашел возможности объясниться с супругой», — думал мужчина, слушая монотонную речь прокурора о подсчитанных литрах перекачанной водки и нанесенном государству ущербе.

Судья зачитывала прикрепленные к делу характеристики на тракториста с ликеро-водочного завода и известного спортивного общества, в котором когда-то тренировал мальчишек Соловьев. Родители составили коллективное обращение, в котором просили не наказывать обвиняемого строго, ибо тот дал их детям путевку в большую спортивную жизнь. Вызванные свидетели по очереди давали показания о том, как подсудимый, временно безработный, то бишь тунеядец, хранил бутылки с сорокаградусной в гараже, наклеивал желтым канцелярским клеем ворованные этикетки на тару, не давал помереть страждущим от алкогольного синдрома, при этом сбывал похищенное в местный ресторан, посылал материальную помощь на родину родственникам, хранил деньги на личном счету в сберегательном банке.

В объявленный перерыв напряжение нарастало. Всех свидетелей по заявленному списку опросили, вот-вот судья должна