Капли звездного света - Песах Амнуэль

— Нет, — рассеянно отозвался Андрей, который и не слышал о такой игре.

— А чем ты занимаешься, когда свободен?

— Читаю, копаюсь в старинных книгах, нотах, слушаю записи, встречаюсь с друзьями…

— Играй в го, — энергично посоветовал Цесевич.

— Это ваш новый тест?

— Именно! Ты знаешь, что люди даже отдыхают не так, как могли бы? Гениальность свою губят смолоду, потому что неверно выбирают дорогу. Но отдых… Знал я одного археолога. На досуге он сочинял бездарные стихи инее это хобби как крест. Я посоветовал ему разводить хомяков. Он посмотрел на меня… Знаю я эти взгляды… Я послал ему хомяков в подарок. Совсем человек изменился! Он и археологом стал более приличным, хотя наверняка гениален совсем в другой области. Но хобби! Увлечения, невинные забавы — и те выбирают неверно! Играй в го, Андрюша…

— Скажите, Сергей Владимирович, — Андрей замялся, — а вы сами…

— Нет, — резко сказал Цесевич, будто барьер поставил. — Об этом и мысли не было. И не смотри на меня так. Методика — дело всей жизни. Мне скоро сто. Не нужно. Не хочу.

— Врачу — исцелися сам, — сказал Андрей.

7

Вадим был в лаборатории не один. Теоретик Саша Возницын — коренастый и крепкий, с шевелюрой, свисающей на плечи, — ходил из угла в угол, а Вадим стоял у окна, сосредоточенно рассматривая цифры на широкой ленте машинной распечатки.

— Мне нужна именно сегодняшняя ночь, — говорил Саша. — Извините, Ирина Васильевна… Звезда слабеет, Вадим, рентгеновская новая гаснет, завтра может не быть погоды, и кто еще согласится наблюдать такой слабый объект?

— Ты видела астрономический цирк, Ира? — спросил Вадим. — Сегодня увидишь. Я могу запросто снять не то, что надо. Никогда не занимался звездами. А этот корифей пришел ко мне со своей авантюрой, зная, что Другие откажутся наотрез.

— Вот-вот, — быстро вставил Саша. — Я знаю твой характер — бросаешься на все неисследованное.

— Что такое рентгеновская новая? — спросила Ирина.

— Неожиданная вспышка на рентгеновском небе, — пояснил Саша. — Появляется яркая рентгеновская звезда и через месяц-другой гаснет. Чаще всего навсегда. В некоторых случаях, как сейчас, рентгеновской вспышке соответствует и оптическая…

— В некоторых, — буркнул Вадим. — Причем довольно слабая. Нужно хотя бы окрестности посмотреть на Паломарском атласе. Пойдем на телескоп, корифей…

Ирине пришлось долго звонить, пока за стеклянной дверью не появился усатый вахтер в накинутом на плечи тулупе. В проходной горел электрокамин, было тепло, и Ирина постояла минуту, прежде чем подняться под купол.

Вадим стоял у окна и смотрел в черноту ночи. Чтобы лучше видеть, он погасил под куполом свет. Ирина тотчас ударилась обо что-то головой и застыла.

— Что с тобой, Вадим? — тихо спросила она.

— Сегодня дважды был там, — сказал Вадим. — Так часто никогда не было. Странная планета…

Он отступил в темноту и исчез. Под куполом заурчало, сверху заструился колючими лучами звездный свет — купол раздвинулся. Визгливо заработали сервомоторы люльки. Ирина увидела уходящее вверх пятно и почувствовала себя ужасно одинокой, будто Вадим поднимался не под купол, а в другую галактику. Она прислонилась лбом к стеклу, но снаружи было темно, и Ирина не могла понять, что мог там разглядеть Вадим.

«Мы на все смотрим по-разному, — подумала она. — И думаем по-разному. Может, потому, что я не могу поверить в реальность Странностей? Возможно, Вадим и гений контакта в другом мире, но здесь он просто астроном, достаточно посмотреть в его глаза, когда он говорит о небе. Весь мир для Вадима как сцена с реальными фигурками, очень реальными, прямо настоящими, но…

Гений контакта! Странно все это. Даже не то странно, что он единственный специалист по контактам с внеземными цивилизациями на несколько веков. Но должен ведь быть еще и труд, который делает гения творцом. А у Вадима все слишком просто. Что знает он о контактах с иным разумом? Два века прошли мимо него. Что-то не так, или он не обо всем пишет и говорит».

«Ну и ну, — подумала Ирина, — я рассуждаю так, будто поверила. — И тут же оборвала себя: — Значит, поверила».

Она очнулась от визга спускающейся люльки. Вадим подошел к пульту сосредоточенный, усталый, это чувствовалось не по лицу, а по замедленным движениям. И по молчанию.

— Не молчи, пожалуйста, — попросила Ирина. — Когда ты молчишь, мне кажется, что тебя здесь нет… Что ты думаешь о будущем? Не о том, далеком, а о своем собственном Что станешь делать завтра? Или через три месяца? Все время ждать, когда появится он… Арсенин?

— Прости, Ира, — сказал Вадим, — сейчас я просто не знаю, на каком я свете… Я выгляжу сумасшедшим, да?

— Нет, ты выглядишь уставшим от своего Арсенина. Не понимаю я, Вадим… Допустим, ты гений контакта. Но у тебя нет знаний, ты не работал в этой области. Никто не стал гением на досуге, между делом. Чтобы достичь в чем-то совершенства, нужно ведь чертовски много работать.

— Гений — это труд, да? Но где сказано, что труд должен быть виден всем? И даже самому гению?

— Ну, знаешь… Когда Карузо брал верхнее до, легкость поражала. Но все знали, чего эта легкость стоит.

— Значит, Карузо не был гением, — отпарировал Вадим.

— Гений может не работать над собой? — усомнилась Ирина. — Тогда я не знаю ни одного — гения.

— А их за всю историю человечества было десятка два. Гении появятся в будущем, когда их научатся распознавать.

— Цесевич?

— Да.

— Я все же не понимаю, — настаивала Ирина. — Эти гении будущего… Они, в конце концов, должны будут переваривать колоссальное количество информации. Одно это отнимает массу времени.

— В наши дни. Сейчас нет эффективных способов борьбы с информационной лавиной. Лет через сто все будет иначе. Профессиональные знания станут накапливать во время сна, а потом и в дневные часы — придумают специальные излучатели. Останется только вспоминать — даже о том, чего минуту назад человек и знать не мог.

— Где-то я читала, — сказала Ирина, — что и в двадцать втором веке в школах будут учиться столько же времени, сколько сейчас.

— Это ты у меня читала, — объявил Вадим. — А ты обратила внимание, какие предметы они будут изучать? Развитие воображения, методика открытий, теория изобретательства… В школах не останется предметов, единственное назначение которых — дать информацию. Не будет, например, географии. Все географические сведения дети получат в виде снов-приключений. А основные положения науки, формирующие мировоззрение, будут и вовсе записаны прямо в наследственной памяти. В школах станут тренировать мозг, как сейчас спортсмены тренируют тело. Программа будет рассчитана на воспитание талантливого человека. Но гением так не станешь. Талант проявит себя в любой области, которая ему по душе, а гений — нет.