Упавшие в Зону. Вынужденная посадка - Андрей Буторин

Разведчик и сталкерша обратили внимание на то, что некоторые жилые здания и хозяйственные постройки были частично разрушены, причем разрушения эти были вызваны не действием времени (Плюх выяснил у Шершня, а Илона теперь это подтвердила, что Зона образовалась три года назад), а носили явно «насильственный» характер. Что же тогда получалось: люди в поселке изначально присутствовали, но потом кто-то их уничтожил?.. Или… что-то? Но где тогда останки? Или это «кто-то-что-то» пожирало людей целиком?.. Плюх невольно поежился.

И тут вдруг Забияка предложила новую версию, совершенно неожиданную для косморазведчика – представителя объединенного человечества Земли XXII века:

– Война.

– Что?..

– Война, – повторила девушка. – Такое ощущение, что здесь шли бои.

– Но… кто тут мог воевать?.. Как вообще сюда кто-то мог проникнуть?

– Мы же проникли.

– Мы проникли случайно. Специально сюда лезть вообще желающих мало.

– Согласна. Но что мешает предположить… – тут Забияка нахмурилась и затрясла головой, будто отгоняя посетившую ее неприятную мысль.

– Продолжай, – попросил Плюх.

– Что если война случилась здесь раньше? – тихо проговорила девушка. – Еще до того, как поселок попал в Зону.

Разведчик от неожиданности остановился.

– Ёшки-блошки! Да ты что? Война в двадцать первом веке?! И где – здесь?..

– Почему нет? Чем двадцать первый лучше двадцатого, девятнадцатого и прочих? Люди-то везде одинаковые, а их пороки неподвластны времени. Или ты опять намереваешься утверждать, что «в вашем мире» люди другие, и войн в нем никогда не существовало? Я скорее поверю, что «в вашем мире» люди давно перебили друг друга, а их место заняли механические куклы.

– Я же не кукла… – пробормотал Плюх. – А войны… Да, у нас были войны. Но после Второй мировой в середине двадцатого века больше ничего глобального не случалось, а в начале двадцать второго границы между государствами вообще стали чистой условностью.

– А я про глобальность и не говорю. Глобальная война двадцать первого века тут бы вообще камня на камне не оставила. Разрушения как раз схожи с теми, что случаются при локальных конфликтах. Тогда, кстати, объяснимо как отсутствие здесь людей, так и транспорта – жители попросту эвакуировались в более безопасные места.

Как бы ни был косморазведчик внутренне против этой теории, он не мог не признать ее состоятельности – ведь она объясняла многое, если не все. Хотя…

– Постой! – радостно выкрикнул Плюх. – А излучение?

– Чему ты радуешься? – исподлобья глянула на разведчика девушка. – Психотропное оружие – самое страшное. Обычное калечит тела, а это – души.

– И у вас такое есть?!..

– В двенадцатом году, насколько мне известно, не было. Но, опять же, насколько мне известно, такие разработки велись. И у нас, и в других странах. Так что сейчас… Кто знает.

Плюх шел дальше молча. Он переваривал услышанное. Разум негодовал от одного только слова «война» – это понятие для людей его поколения практически стало анахронизмом. Причем таким, о котором вспоминать без необходимости – если ты не историк, например, – стыдно и почти неприлично. Но разведчика также коробило от того, что он услышал от Илоны про людей. «Люди везде одинаковые, а их пороки неподвластны времени». А ведь почти то же самое говорил и Шершень. Как там?.. «Да никогда люди в мире и согласии не жили и жить не будут! Потому что люди – скоты, и вся людская натура – как есть скотская». Илона, конечно, поделикатнее выразилась, но суть-то сказанного, в принципе, одна, несмотря на то что Забияка и Шершень – представители разных миров, отличающихся государственным строем и, соответственно, идеологией. Неужели они в чем-то правы? Но тогда почему в его, Егора Плужникова, мире все по-другому? Только лишь потому, что его мир на полтора столетия старше? Но ведь если верить сталкерам обоего пола, со временем люди не меняются. Значит, они все-таки ошибаются? Или все дело в том окружении, в котором рос и воспитывался человек? То есть где-то глубоко внутри и в нем, Плюхе, живут те же самые пороки – алчность, жажда власти, эгоизм, желание унизить, а то и уничтожить ближнего?.. Да нет же, нет! Даже помыслить о таком – и то гадко.

– Весьма любопытно! – оторвал разведчика от невеселых раздумий возглас Забияки.

Только сейчас Плюх обратил внимание, что они вышли на некое подобие небольшой площади. Влево и вверх от улицы Победы, по которой они шли, уходила еще одна дорога. Но сейчас не это было интересно – куда любопытней выглядело здание, стоявшее слева, сразу за эти перекрестком. Оно располагалось по отношению к «площади» на некотором возвышении, и к нему вели длинные бетонные ступеньки. Здание было невысоким, имело широкий козырек и ряд больших зеркальных окон под ним. А сверху и слева на бледно-желтой стене фронтона красовалась сделанная из тонких трубок надпись: «Кинотеатр “Восход”». Что такое кинотеатр, Плюх знал, даже видел пару раз в музее демонстрацию на белом экране фрагментов старинных фильмов, а вот увидеть «вживую» то место, где такие фильмы смотрели постоянно, ему довелось впервые.

Однако самым любопытным – и, скорее всего, именно это показалось таковым Забияке, – было то, что увидел разведчик рядом с кинотеатром. На площадке возле него, частью на ступеньках лестницы, частью еще ниже – валялись вещи. Издалека было непонятно, что это конкретно такое, хотя разведчик разглядел, например, что-то очень похожее на рюкзак Шершня, только другой расцветки. А еще… Плюх задал оптике шлема увеличение и ахнул: на ступеньках валялась совершенно целая с виду винтовка – знакомая уже ему «Печенга»!.. А вон и еще одна!.. И еще… Нет, это уже не «Печенга», но тоже очень похожее. Что же это все значит? Кто побросал, словно ненужный мусор, оружие? И куда подевались его хозяева?.. Впрочем, куда именно они подевались, вывод напрашивался как бы сам собой: поскольку рюкзаки, сумки, оружие были разбросаны у входа в кинотеатр, то их владельцы, надо полагать, находились внутри. Возможно, вход с оружием туда был запрещен. Но каким же нужно быть любителем кино, чтобы ради просмотра фильма, пусть даже очень интересного, расстаться, пусть и на время, с оружием?!.. И ладно бы еще аккуратно положить его возле стеночки, а то видно же – его просто кидали как попало и куда попало.

Пока косморазведчик разглядывал этот странный арсенал с помощью оптики, Забияка пошла к кинотеатру сама.

– Осторожней! – крикнул, увидев это, Плюх.

– Никого же нет, – ответила девушка. – Зато тут такое! Ты не поверишь, когда увидишь.

– Я уже видел, – буркнул разведчик и быстро направился следом.

Когда он догнал Забияку, та уже выбрала себе нечто похожее на «Печенгу», но более компактное и с коротким стволом.

– Вот, – тряхнула она находкой. – Я себе «Никель» возьму. Замечательный автомат, скажу я тебе. У меня такой же был. Сейчас в рюкзаках и сумках пошарю, патронов для него поищу. Негоже такому красавцу без патронов, правда, мой маленький?..

Плюх даже рот от изумления раскрыл, приняв поначалу это обращение на свой счет. Однако Илона обращалась не к нему, а к автомату. Придя, насколько это возможно, в себя, разведчик сказал:

– А ты правда думаешь, что брать вот так запросто чужие вещи – это нормально?

– Чужие? – обернулась к нему девушка. – И чьи же именно, позволь узнать?

– Наверное, тех, кто сейчас там, – указал разведчик на кинотеатр.

– И что же они там, по-твоему, делают? Кино смотрят?

– Не знаю, что они делают, но где им еще быть, если не там? Зачем тогда было именно здесь оставлять оружие?

– Зачем оставлять, мне тоже неведомо. Но посмотри повнимательнее на все эти вещи, ты же разведчик. Не кажется ли тебе, что киносеанс несколько затянулся?

Плюх пригляделся и понял, что имела в виду Илона: почти на всех вещах имелся слой пыли и песка. И это было настолько очевидно, так бросалось в глаза, что он сначала мысленно застонал, а потом мысленно же самому себе доложил: «Поздравляю с блестящей лысиной, космический разведчик третьего класса!»

А потом он увидел дротик. Совершенно чистенький, словно его только что тут положили. Да, собственно, так оно и было – только что. Не раньше получаса назад. Ну, может, минут сорока. Поскольку – в этом Плюх был уже совершенно уверен – принадлежал он не кому иному, как плосконосому «питекантропу».

– Смотри, – окликнул разведчик сталкершу.

– Нет, это ты смотри, – ответила она ему странно приглушенным голосом.

Плюх поднял голову и едва не упал со ступенек: из дверей кинотеатра вышел и, держась неестественно прямо, опустив, словно плети, руки, механически зашагал сначала вниз по лестнице, а затем прямо по середине проезжей части улицы Победы… тот самый «питекантроп», что последовал в Лазаревку вслед за Илоной. Впрочем, тот самый ли?.. Да, этот тоже был в набедренной повязке; да, его кожа также имела темно-коричневый цвет с разно-цветными узорами на ней… Но «своего дикаря», знакомого ему еще с Кактусового поля, косморазведчик отличал от других благодаря носу с отрезанным кончиком и полузакрытому левому глазу, у данного же экземпляра эти приметы отсутствовали. И вовсе не потому, что нос его имел идеальную форму, а оба глаза смотрели на мир широко открытыми. Дело в том, что у вышедшего из кинотеатра «Восход» «питеканропа» отсутствовали как нос, так и глаза – причем вместе с головой. Там, где она возвышалась над шеей раньше, имелся теперь ровный срез. При этом выглядел он сплошной, без каких-либо отверстий и выступов поверхностью – скорее всего, металлической, отполированной до блеска.