Старая дорога - Джеймс Кервуд

В это время на дороге показалось облачко пыли, и Клифтон поспешил навстречу Аяксу Трапье. Пролетка остановилась, и Аякс Трапье выскочил из нее.

Ничего более великолепного Клифтон никогда в образе человеческом не видал. Аякс Трапье весь сиял и сверкал, блеском соперничал со своей лошадью и новеньким экипажем. Роста он был громадного, выше даже Гаспара Сент-Ива, но выскочил из пролетки очень ловко.

Великолепен был не только рост его, но и надменные черные усики, и гладкое холеное лицо, и даже галстук ослепительно-желтого цвета, и куртка в черные и белые шашечки. Солнце играло на огромной булавке, воткнутой в его галстук, на таких же огромных кольцах и двойной золотой цепочке, весом с полфунта, болтавшейся у него на животе. Он выгнул грудь, повернувшись к дому, и тут-то якобы впервые заметил Клифтона.

— Bonjour! — сказал он и, улыбнувшись, показал два ряда самых сильных, самых белых, самых крупных зубов, какие только Клифтону случалось видеть.

— Bonjour, — ответил Клифтон и добавил: — Pardon, monsieur, там, позади дома, есть джентльмен, который рад был бы повидать вас.

— А-а! — отозвался Аякс. — С удовольствием! — И он с важным видом направился к калитке, краем глаза поглядывая, нет ли у окна Анжелики Фаншон.

Таким образом брат Альфонсо добился своего: Гаспар Сент-Ив и Аякс Трапье встретились лицом к лицу на зеленой лужайке позади дома Анжелики Фаншон.

У Клифтона безумно забилось сердце, когда он взглянул на заставленное цветами окно и увидал выглядывавшее из-за зелени бледное лицо. Гаспар также бросил взгляд на окно и указал на него Аяксу Трапье. Тот широко осклабился и помахал девушке рукой. Клифтон удивился тому, что никакого объяснения не последовало, очевидно, противникам без слов было понятно, к чему должна привести их встреча. Трапье скрылся на несколько минут в амбар и вышел оттуда, по пояс обнаженный.

Дальнейший ход событий смутно припоминался потом Клифтону. Противники долго разжигали друг друга насмешками, прыгая по лужайке, как два взъерошенных петуха, и все сужая круги, которые они описывали, но наконец схватились. Руки, ноги, зубы — все пошло в ход. Меньше всего работали кулаки. Было очевидно, что каждый из противников хотел не столько убить, сколько изувечить, изуродовать на всю жизнь другого. Сопровождалось все это оглушительным ревом, воем. Спустя некоторое время Аякс явно стал одерживать верх. Он повалил Гаспара навзничь, вдавливая его лицом в землю, возил лицом по земле. К отчаянию чуть не рыдавшего брата Альфонсо, Гаспар, видимо, слабел, и Клифтон с ужасом посматривал на окно — как могла женщина оставаться безучастной свидетельницей гибели возлюбленного?

Но тут произошло чудо: Гаспар вывернулся самым неожиданным образом, и ноги его, как клещи, захватили шею врага. Он сжимал их все сильней и сильней, и крик Аякса вскоре перешел в хрипение. Брат Альфонсо захлебывался от восторга, а Аякс лежал лицом кверху, все еще задорно торчали черные усики, но глаза уже начали выкатываться из орбит. Клифтон хотел вмешаться, разжать ноги Гаспара, помешать ему убить соперника, но тут произошла новая неожиданность. Полусознательно шаря вокруг себя руками, Аякс вдруг охватил руками щиколотку Гаспара и старался притянуть ее к своим белым, оскаленным зубам. Клифтон затаил дыхание — неужели это ему удастся?

Удалось! Он не только притянул ногу Гаспара, но и отогнул носок и запустил зубы в белое тело.

Рева, подобного тому, какой издал Гаспар, Клифтон в жизни своей не слыхал, не мог даже предположить, чтобы такой рев мог исходить из горла человеческого. Ноги Гаспара разжались, и Аякс перевел дух. Победа, казалось, была ему обеспечена, но его погубило тщеславное желание проверить, какое впечатление производит его триумф на девушку у окна. Он покосился на окно, для чего ему пришлось слегка передвинуть ногу Гаспара. Это оказалось для него роковым. Гаспар сделал быстрый оборот, высвободил ногу и с силой отчаяния двинул ею наугад. Удар пришелся Аяксу в грудь и отбросил его далеко в сторону, как мешок с пшеницей. Он глухо стукнулся оземь и остался лежать на спине, раскинув ноги и руки, с закрытыми глазами, оскаленными зубами и блестевшими на солнце усами.

Брат Альфонсо наклонился над потерявшим сознание Аяксом, потом с непонятной быстротой метнулся к калитке и, минуту спустя, мчался уже по дороге, нахлестывая черного коня Трапье.

Неужто Аякс мертв? Клифтон со страхом нагнулся над ним; он дышал тяжело, с трудом вбирая воздух и щелкая зубами. Гаспар проковылял к своей жертве, затем повернулся и, торжествуя, уставился на окно. И вдруг, сорвавшись с места, как сумасшедший, с криком бросился в дом.

Клифтон — за ним. Они вбежали вместе в комнату с заставленным цветами окном и там, на стуле у окна, увидели привязанную веревкой к стулу молодую женщину. Она была бледна, сопела. Лоснящиеся волосы висели прямыми прядями; рыхлое полное тело едва умещалось на стуле. Если это — прекрасная Анжелика…

Гаспар так и ахнул. Он медленно обошел девушку, пытался заговорить и не мог… Наконец едва слышно прошептал:

— Это… не… Анжелика…

У девушки развязался наконец язык. С жалобами и слезами она рассказала, что какой-то незнакомый монах, под страхом вечного проклятия, заставил ее разыграть эту роль у окна, а для того чтоб она не убежала, привязал ее к стулу. Ей и в голову не приходило, что она должна изображать мадемуазель Анжелику. Она — здешняя кухарка, и монах сказал ей, что на лужайке будет петушиный бой.

Клифтон вдруг увидал письмо, соскользнувшее у девушки с колен.

— Вот письмо, которое вам послала со мной Анн Жервэ. Альфонсо, очевидно, вытащил его у меня из кармана. Прочтите!

Гаспар неловко вскрыл конверт и начал читать, вначале, по-видимому, не совсем понимая, что сказано в письме. Потом, чем-то, очевидно, пораженный, бросился, хромая, вон из комнаты.

Клифтон последовал его примеру, но в кухне немного задержался, чтобы успокоить бившуюся в истерике кухарку. Выйдя во двор, он увидал, что Аякс сидит, прислонившись к дереву, а Гаспар энергично трясет ему руку.

О Клифтоне Гаспар вспомнил лишь тогда, когда, почти совсем одетый, появился в дверях амбара. Он окликнул Клифтона и протянул ему письмо. Лицо его так и сияло вод слоем покрывавшей его грязи.

— Читайте! — кричал он. — Я бегу к роднику, хочу выкупаться.

Клифтон прочел те несколько строк, которые написала Анн Жервэ:

«Мой родной Гаспар (так она начинала), Антуанетта взяла с меня слово, что я не дам Вам знать, где я. Она боится, что Вашей с ней работе помешает, если я скажу Вам, что я жалею и люблю Вас больше прежнего, и решила уже сделать по-Вашему, и быть с Вами, и работать с Вами, и заботиться о Вас, с этого дня и до самой моей смерти. Мсье Брант расскажет Вам, что я делаю здесь. Он такой милый, и я жалею, что Антуанетта предубеждена против него. Я, право, думаю, Гаспар, что она притворяется и любит его».