ВЕЧНЫЕ ВСАДНИКИ - Х.Байрамукова

– Я уже думал об этом, дедушка, – ответил Солтан с готовностью.

– Он придет, я полагаю, с той стороны, – произнес Даулет, протягивая руку с четками на север. Потом посмотрел на четки так, как будто видел их впервые, и сказал дрогнувшим голосом: – Сорок лет я читаю молитвы, прося аллаха, чтобы он берег нашу землю, каждого честного человека, чтобы был людям мир. Но что же это, сынок? Мои четки за сорок лет я перебрал пальцами миллионы раз. Так почему аллах не услышал мои молитвы?

Добрые растерянные глаза старика смотрели вопросительно на Солтана, но тот вместо ответа пожал плечами.

Солтан всю ночь караулил в кустарниках за околицей аула, но Тугана так и не дождался. Шатаясь от бессонницы, он отправился на завод.

Он явился туда в час, когда обычно выгоняют пасти табуны. Тут же подъехал на своем стареньком коне и Даулет. Но что это? Туган стоял на привязи у длинного толстого бревна. Мало того, что привязан он железной цепью – железные путы бренчали на его ногах.

У Солтана потемнело в глазах. Он хотел кинуться к коню, но старик Даулет схватил его за рукав и шепнул:

– Сейчас мы ничего не сумеем сделать… Имей терпение!

Солтан повиновался. Он не мог смотреть в сторону Тугана-было стыдно перед ним, что он здесь, рядом, а помочь ему не может.

Туган и плененный держался гордо, с прежним огоньком в глазах. Он не покорился, озирался во все стороны. Увидев Солтана, он встрепенулся, радостно заржал. Но подойти к нему нельзя: он привязан прямо под окном коменданта.

Как могли его заарканить? С какой стороны аула он появился ночью? Ни Даулет, ни Солтан не могли ничего понять.

Старик с разрешения немецкого солдата открыл ворота и выпустил тугановский косяк. Туган высоко поднял голову, зазвенел цепями, призывно заржал. Кобылицы окружили своего вожака, но Даулет быстро отогнал их, повел на луг, а Солтану приказал остаться здесь, чтобы понаблюдать, как поступят с Туганом.

Не удержавшись, Солтан приблизился к коню. Но из дому вышел здоровенный солдат, рявкнул на Солтана, отпихнул его в сторону, а потом вынес седло и начал было седлать Тугана. Тот упорно не давался, попытался куснуть солдата, пятился, насколько это ему позволяла цепь. И все же фашист оседлал Тугана. Еще бы, закованного в цепи!

«Но пусть теперь этот фриц попробует снять с шеи Тугана цепь и надеть ему уздечку», – утешил себя Солтан. Так и есть, не получается у фрица!

Вышли комендант и другие немцы, они окружили коня, любуясь им. Откуда ни возьмись, появился и забинтованный Сушеный бок.

Каждый из подвыпивших немцев старался зануздать коня, но ни один не мог надеть на него уздечку.

– Это не конь, а шайтан, его убить мало! – крикнул хрипло Сушеный бок и схватился за рукоять кинжала.

Комендант заметил это и произнес сердито:

– Переведите этому дураку: я убью собственноручно того, кто убьет коня. – Обходя коня кругом и цокая языком, комендант приказал: – Бейте коня до изнеможения, чтобы он покорился!

Детина, который седлал Тугана, вооружился плеткой, поплевав на ладонь. Солтан крикнул не своим голосом:

– Дядя немец, я надену уздечку, только не бейте его!

– Такой… мальчик? – удивленно сказал комендант, подбирая слова. – Карашо, отшен карашо!

Сушеный бок подобострастно подхватил:

– Он сможет! Конь понимает этого босяка!

Комендант подтолкнул Солтана. Мысль Солтана работала лихорадочно. Вот настал момент, когда можно увести Тугана! Ну, смелее!

Он надел уздечку на коня, отшвырнув цепь. Снял путы. И сказал:

– Под таким седлом Туган будет скакать неохотно. А его седло у нас дома. Объясните же дяде коменданту! Я сейчас, очень, очень скоро буду здесь…

Он вскочил на коня. Комендант приказал ему вернуться побыстрее и хлестнул плетью коня, а заодно и ногу Солтана. Туган метнулся прочь молнией: он в первый раз в своей жизни получил такой удар плетью.

Вмиг промчавшись по Главной улице Аламата, конь сам круто остановился у дома своего друга. Солтан быстро соскочил, ввел коня во двор и спешился, чтобы успеть сказать матери, куда он сейчас хочет податься, и попрощаться с ней. Но мать еще не спустилась с крыльца, как во двор влетел верхом новоиспеченный староста Сушеный бок. Помахивая плетью и трусливо озираясь по сторонам, он прикрикнул:

– Скорей переседлывай, паршивец! Ждут.

Увидев под навесом седло, к которому направился Солтан, он насторожился:

– Сукин сын, это разве седло Тугана? Я всегда видел его на коне твоего отца.

– Я лучше знаю! – ответил Солтан и понес седло к коню.

– Брось! Это седло твоего красного отца! – соскочил Сушеный бок с коня.

– Объяснил бы тебе кое-что мой отец, но его нет: он бьет твоих фашистов!

– Змееныш, да я вздерну тебя на виселице вместе с твоим другом Шайтаном! Зачем обманываешь благородных людей?

Марзий сошла с крыльца и кинулась к предателю:

– Это ты обманываешь благородных людей всего аула, лебезишь перед зелеными змеями! Ты! Зачем ты напал на мальчика, как будто он тебе ровня? Я сумею защитить своего единственного сына, тебя не побоюсь!

– Ты бы лучше помалкивала… трусливо отступил Сушеный бок. – Забываешь, что твой муж воюет против фюрера!

– Чтоб этого фюрера-мюрера с тобой вместе я видела в саванах! Сказала я тебе: отстань от мальчика…

Но мальчик тем временем уже переседлал коня и сидел верхом.

– Прочь с дороги! – крикнул он, наезжая на предателя. – Мама, за меня не беспокойся!

Конь выскочил за ворота, и, пока староста взбирался, охая, на свою лошадь, Солтана след простыл. Да и какой конь мог бы догнать Тугана!

Марзий до вечера не особенно волновалась за сына. Она наглухо заперла ворота, чтобы эти «проклятые фюреры» не ворвались во двор. Они уже один раз наведывались, отбирая в домах яйца, кур, гусей, индюков.

С наступлением темноты тревога в душе Марзий усилилась. Куда же ускакал сын? Как он оказался с Туганом? Марзий до боли в ушах с крыльца прислушивалась, не раздастся ли цокот копыт.

Скачет чей-то конь… Нет, это не Туган. Это примчался Сушеный бок. Его глазки поблескивали в темноте, когда он, склонясь с седла, спросил через забор:

– Где твой сын?

– Как где? Не ты ли сам за ним приезжал и говорил: «Ждут»?

– Где твой сын, проклятая женщина? опять спросил Сушеный бок, хлестнув плетью по забору.

– Эх, ну и мужчина! Уже и обычаи наши забыл? Кто из горцев разговаривает с женщиной вот так? Да что с тебя взять… Когда человек продается, то продается, видно, со всеми потрохами. А ходил ведь раньше тихонький, с улыбочкой, кланялся каждому, чуть ли не ломая свой сушеный бок. Теперь же вот каким стал! Если тебя «фюреры» сделали тамадой, не думай, что Аламат примет это!