Ты постучишься в дверь мою (СИ) - Акулова Мария

Было время, когда Ксюша не удивилась бы, а с порога искренне заулыбалась другу, когда крикнула бы: «Ванька, к нам тут разоритель бара, пускаем?», когда Кир рассмеялся бы, зашел, не спрашивая. Они с Бродягой обнялись бы, Ксюша пошла чай ставить…

А потом сидели бы долго, обсуждая все, что в голову придет.

Два шкодника отлучались бы на покурить, предварительно предупредив, что они: «всего одну на двоих, Ксень»…

А сама Ксюша еле сдерживалась бы, чтобы за ними вслед на балкон не увязаться, потому что отпускать их не хотелось. Ее любимых дураков.

— Заходи, — рука Тихомировой соскользнула с двери, она чуть отступила, пропуская Кира. На душе было тошно… Потому что теперь все не так. И Ксюша не сомневалась — тошно не ей одной, Кир тоже «пробежался» по тем воспоминаниям. И вряд ли они его согрели…

— Ты чай будешь или кофе? Или из бара что-то достать? — они устроились на кухне. Кирилл торт вручил, Ксюша поблагодарила, потом восхитилась, когда коробку открыла… Кир заморочился — видно было, что выбирал. Такой, чтобы ей по вкусу пришелся — нежное банановое суфле на тоненьком бисквите, а сверху зеркальная глазурь.

Набрала в чайник воды, глянула на друга…

Он сидел на одном из стульев, подперев подбородок руками, грустно глядя на нее — сначала на спину, потом на лицо.

— Давай чай. Ты же не станешь со мной пить, а самому как-то не хочется… Ляпну еще что-то, только хуже сделаю.

Ксюша не стала возражать — кивнула, поставила воду, взяла два блюдца, ложечки, нож, вернулась…

— Я не очень голодный, Ксень…

Кирилл попытался отказаться от своего же гостинца, но сдался под скептическим взглядом Тихомировой…

— Ты сам пить не можешь, а я сама есть не могу. Так что придется…

Усмехнулся, кивнул, первым попробовал…

— Мммм, класс! — сам же оценил, стал наворачивать, так и не дождавшись чая…

Ксюша смотрела на него, и отчего-то снова сердце сжималось. Ей не только за их с Бродягой брак больно было, но и за дружбу Вани с Киром, которой теперь, кажется, конец. Да и за свою…

Так, как было раньше, уже никогда не будет. А строить все заново… Ксюша не была уверена, что найдет в себе силы.

— Ты вообще по делу пришел или просто нужна была компания, чтобы поесть? — Ксюша спросила без раздражения, с улыбкой глядя, как Прудкой ест, но он все равно сник. Почти успел очередной кусочек ко рту поднести, но вернул на блюдце, вздохнул, глянул прямо…

— Я извиниться еще раз хочу, Ксень. Понимаю, что вел себя, как мудак, все это время. Особенно тогда, когда предлагал долю купить, но… Вот такой вот я, значит… Мудак…

— Брось, Кир. Я простила давно. Ты прав был в чем-то даже… Я зациклилась на Ваньке. Никому из вас жизни не давала… И себе тоже…

— Ты — единственная, кто экзамен сдал, Ксюх, — Кирилл хмыкнул, взгляд отвел. Он после возвращения Ивана часто думал о том, что сам-то завалил. С треском. Экзамен их дружбы, экзамен своей человечности.

Поначалу и для него смерть Вани была ударом. Он и на похоронах плакал — искренне. И потом переживал долго. Отчасти потому, что Альбина поддержать не могла, разделить его горе — у них начались разлады. А потом… В какой-то момент его потихоньку стало отпускать. Смирился что ли. Ваня умер. Он нет. Жизнь идет. Ее надо жить…

И он жил, как мог, как умел, как позволяла совесть. Давно о Ксюше мечтал — искренне, яростно, а тут… Невыносимо обидно было Ване проигрывать даже тогда, когда он глубоко в земле лежит.

Потом же оказалось, что не лежит… И все сказанное, все сделанное, все подуманное совершенно по-другому ощутилось.

Кирилл почувствовал себя предателем, хотя никого не предавал ведь!

И это бесило. А еще бесило недоверие Ивана, его игры, манипуляции, то… Что во всех Ксюшиных бедах он виноват был. Он один… А паршиво себя чувствовал почему-то Кир…

— Мы не знали, что на экзамене, — Ксюша хмыкнула, врезалась ложечкой в суфле, отвлечься попыталась.

— Бродяга сказал, ты хочешь развестись.

— Хочу.

— Почему, Ксень? Ты ведь даже мечтать о таком не могла, а теперь…

— А теперь мне иногда еще хуже, чем раньше было, Кирюш. Я не могу ему доверять больше. И мне страшно за него… Так страшно…

— Чего боишься?

— Что как-то раз… Ты снова позвонишь… И скажешь…

И голос задрожал, и руки. Пришлось ложку отложить, соскочить со стула, подойти к не закипевшему еще чайнику, стараясь незаметно носом шмыгать и слезы из уголков глаз собирать.

В этом был самый большой Ксюшин страх — что все повторится, но на сей раз уже по-настоящему. Она не представляла, что с ней случится во второй раз, когда бы он ни случился. Сейчас или через три десятка лет.

— Я реально мудак, Ксень… Что ни скажу — все до слез тебя доводит…

Кирилл сзади подошел, аккуратно плеча коснулся, давая ей право скинуть руку, отказаться от поддержки, но Ксюша не отказалась — повернулась, обняла поперек туловища, голову на плечо положила, заплакала, позволяя по спине гладить, даже не пытаться успокоить, скорее давая возможность хотя бы на пять минут почувствовать себя не одинокой в этом мире.

Кир почему-то был уверен, что она сейчас одна… Совершенно одна на семи ветрах.

— Все хорошо будет, маленькая. Поверь мне.

Кирилл не сомневайся, увидь Ваня, как он жену его обнимает, как «маленькой» называет, как слезы с лица утирает, не сносить ему головы, но… Раз ему не суждено стать для нее чем-то большим, чем друг. Хотя бы им — другом — он должен быть.

— Ты только не говори ему… — Ксюша недолго плакала, научилась быстро закручивать свои внутренние вентили отчаянья. Чуть спустила — можно дальше жить. Теперь же даже стыдно немного было, что вот так расплакалась позорно перед Киром, у которого наверняка своих проблем с головой. Который не обязан ее слезами свои футболки смачивать.

— Могила, Ксюх. Это не его дело. Захочешь — сама скажешь.

Тихомирова кивнула, высвободилась, снова к чайнику повернулась… Теперь закипевшему… Не взбрыкнула, когда Кирилл ее в макушку поцеловал, а потом отошел быстро, на место вернулся, снова в окно уставился…

– Вы все равно вместе будете, дурачины…

— Сомневаюсь, Кир. Слишком больно все это…

Ксюша с чаем вернулась, ответила, глядя в то же окно. Там, как на зло, все серо было, уныло, беспросветно. Прямо как на душе…

— А я вот не сомневаюсь, Ксень. Зная вас…

Спорить не хотелось. Во всяком случае, не с Киром. Он ведь не со злостью это говорил. Так… Констатировал, что думал.

— Посмотрим… Давай есть лучше. И вообще… Давай о чем-то другом поговорим.

Прудкой кивнул, принимая предложение, а потом…

Они почти весь день вместе провели.

Два фильма посмотрели, торт на двоих сточили, на балконе торчали… Кир Ксюшу курить учил, она же закашливалась, отплевывалась, смеялась до слез…

Ему несколько раз жена звонила, он скидывал. Ксюше… Ваня Ксюше не звонил. По-прежнему только сообщения — утром и ночью. По-прежнему без ответа…



— Макс, присядь, чего ты тараторишь? — Иван проводил выходные не так, как жена и друг. Сидел на работе, занимаясь чем-то важным, думая о чем-то сложном…

Максим кивнул, на кресле устроился, с мыслями собрался…

— Мы эту девочку пробили, Иван Николаевич.

— Какую?

— Журналистку… Подругу Ксении Игоревны.

— Молодцы. И что там?

— Да ничего подозрительного, если честно. Живет себе, хайпует понемногу. Зарабатывает неплохо, машину себе купила недавно, квартира своя…

— Молодая ведь совсем…

— Да. Двадцать сем лет. В отношениях не состоит. К ответственности не привлекалась. Писала как-то заявление о преследованиях, но… Она журналистка, тем более, пишет всякую муть. Не удивлюсь, если когда-то могли и хвост прижать.

Ваня выслушал, кивнул, задумался…

Видимо, Кристина ему не нравилась просто так. Потому, что к Ксюше сейчас ближе, чем он сам. Ревность… Глупая, пустая.