Анналы - Публий Корнелий Тацит

55. По прочтении письма Цезаря с эдилов была снята эта забота, и само собой постепенно изжило себя соперничество в роскоши пиршественных столов, поглощавшей огромные средства на протяжении целых ста лет после битвы при Акции и вплоть до вооруженного переворота, отдавшего верховную власть Сервию Гальбе[64]. Мне хочется выяснить причины этого изменения в обиходе. Богатые и знатные или особенно знаменитые семьи с давних пор были влекомы к показному блеску. Ибо в те времена еще не возбранялось благодетельствовать простому народу, союзникам и подвластным нам царствам и быть почитаемым ими. И чем больше кто-либо выделялся богатством, великолепием дома и пышностью его внутреннего убранства, тем больший почет окружал его имя и тем больше имел он клиентов. Но после того как начали свирепствовать казни и громкая слава стала неминуемо вести к гибели, остальные благоразумно притихли и затаились. Вместе с тем все чаще допускавшиеся в сенат новые люди из муниципиев, колоний и даже провинций принесли с собою привычную им бережливость, и хотя многие среди них благодаря удаче или усердию к старости приобретали богатство, они сохраняли тем не менее прежние склонности. Но больше всего способствовал возвращению к простоте нравов державшийся старинного образа жизни Веспасиан. Угодливость по отношению к принцепсу и стремление превзойти его в непритязательности оказались сильнее установленных законами наказаний и устрашений. Впрочем, быть может, всему существующему свойственно некое круговое движение, и как возвращаются те же времена года, так обстоит и с нравами; не все было лучше у наших предшественников, кое-что похвальное и заслуживающее подражания потомков принес и наш век. Так пусть же это благородное соревнование с предками будет у нас непрерывным!

56. Поставив предел потоку доносов и тем приобретя славу умеренности, Тиберий направляет сенату письмо, в котором просит о предоставлении Друзу трибунской власти. Это наименование было придумано Августом для обозначения высшей власти: не желая называться царем или диктатором, он, однако, хотел выделяться среди магистратов каким-нибудь титулом. Позднее он избрал себе сотоварищем в этой власти Марка Агриппу, а после его кончины — Тиберия Нерона[65], дабы не оставалось неясности, кого он назначил своим преемником. Он считал, что благодаря этому будут рассеяны злонамеренные надежды других; вместе с тем он был уверен в преданности Нерона и непоколебимости собственного величия. И вот, руководствуясь этим примером, Тиберий разделил с Друзом верховную власть, тогда как при жизни Германика выбор между ними оставлял нерешенным. Начав письмо с просьбы богам обратить его замысел ко благу республики, он, в сдержанных выражениях и ничего не преувеличивая, обрисовал нравы молодого человека. У него есть жена и трое детей, и он в том же возрасте, в каком сам Тиберий был призван божественным Августом к несению тех же обязанностей. И теперь не поспешно и необдуманно, но после восьмилетнего испытания, после того как Друз подавил мятежи и успешно завершил войны, он привлекает его, триумфатора и дважды консула, к соучастию в хорошо знакомых ему трудах.

57. Сенаторы предвидели это обращение принцепса, и поэтому тем более тонкой была их лесть. И все-таки они ничего не придумали, кроме обычных постановлений об изображениях принцепсов, жертвенниках богам, храмах, арках и тому подобном; только Марк Силан изыскал для принцепсов новые почести в умалении консульского достоинства и внес предложение выставлять на общественных и частных строениях, в случае указания на них памятной даты, имена не консулов, но тех, кто облечен трибунскою властью. Но когда старик Квинт Гатерий выразил пожелание, чтобы сенатские постановления этого дня были начертаны золотыми буквами в курии, это вызвало насмешки, ибо единственной наградой, которую он мог ожидать, было бесславие низкой лести.

58. Так как Юнию Блезу тогда же были продлены полномочия на управление Африкой, фламин Юпитера Сервий Малугинский потребовал предоставить ему провинцию Азию[66], утверждая, что распространенное мнение, будто фламинам не дозволено покидать Италию, лишено оснований и что у него те же права, какие у фламинов Марса или Квирина; а если они управляют провинциями, то почему не допускать к тому же фламинов Юпитера? Нет об этом постановлений народных собраний, ничего такого не найти и в обрядовых книгах. Нередко, если фламину препятствовали болезнь или государственные обязанности, жертвы Юпитеру за него приносили понтифики. В течение семидесяти пяти лет после смерти Корнелия Мерулы никто не был избран на его место, и тем не менее священнодействия не прерывались[67]. Если столько лет можно было вовсе не избирать фламина Юпитера без ущерба для религии, то не намного ли легче допустить, чтобы фламин Юпитера отбыл на один год для выполнения проконсульских обязанностей? Некогда из-за личных раздоров великие понтифики воспрещали фламинам Юпитера отправляться в провинцию, но теперь, по милости богов, верховный глава понтификов — вместе с тем и верховный глава людей[68], и он выше соперничества, ненависти и личных пристрастий.

59. Сервию возражали, приводя различные доводы, авгур Лентул и другие сенаторы, и ввиду этого было решено подождать, что скажет великий понтифик[69]. Тиберий, отказавшись заниматься вопросом о правах фламинов, несколько ограничил сенатские постановления о торжествах по поводу предоставления Друзу трибунской власти и особенно порицал неуместность предложения о золотых буквах, противоречащего обычаям предков. Было также оглашено послание Друза, и, хотя оно было скромным, сенаторы сочли его проявлением величайшей надменности: низко пали нравы, если удостоенный такой чести молодой человек не желает посетить богов Рима, показаться в сенате и хотя бы начать на земле отцов свое новое поприще. Как будто идет война или он задерживается где-нибудь на краю света, а не объезжает сейчас побережье и озера Кампании! Вот чему учат руководители рода людского, вот что он прежде всего усвоил из советов отца! Пусть престарелого императора тяготит лицезрение граждан, пусть он ссылается на преклонный возраст и свершенные им труды; но что за помехи у Друза, кроме высокомерия?

60. Неуклонно укрепляя единовластие, Тиберий оставлял, однако, сенату видимость его былого величия и отсылал с этой целью на его рассмотрение возбуждаемые провинциями ходатайства. Ибо в греческих городах учащались случаи ничем не стесняемого своеволия в определении мест, служивших убежищами[70]: храмы были заполнены наихудшими из рабов; там же находили приют и защиту преследуемые заимодавцами должники и подозреваемые в злодеяниях, наказуемых смертною казнью, и нигде не было достаточно сильной власти, способной справиться с бесчинством народа, оберегавшего заядлых преступников под предлогом почитания богов. Поэтому сенат повелел городам прислать представителей с подтверждением своих прав. Некоторые города добровольно отказались от незаконно присвоенных прав, другие рассчитывали на старинные суеверия и на свои заслуги перед римским народом. И прекрасное зрелище являл собою сенат в день рассмотрения дарованных нашими предками привилегий, договоров с союзниками, указов царей, которые властвовали еще до установления владычества римлян, и самих религиозных преданий, свободно, как некогда, подтверждая их или внося в них изменения.

61. Первыми прибыли в Рим эфессцы, говорившие о том, что, вопреки распространенному мнению, Диана[71] и Аполлон не родились на Делосе; близ их города есть река Кенхрей и роща Ортигия, где Латона, прислонившись к существующей и поныне оливе, разрешилась от бремени этими божествами; по указанию богов, эта роща почитается священною, и в ней, истребив киклопов, спасался от гнева Юпитера сам Аполлон[72]. Позднее победоносный отец Либер здесь же простил амазонок, которые молили его о пощаде, припав к его жертвеннику[73]. Изволением овладевшего Лидией Геркулеса почитание этого святилища возросло, не умалилось оно и при владычестве персов; сохраняли его македоняне, а затем также и мы.

62. За эфессцами последовали магнесийцы, ссылавшиеся на указы Луция Сципиона и Луция Суллы, из которых первый, разбив Антиоха, а второй — Митридата, вознаградили верность и доблесть магнесийцев, объявив храм Дианы Левкофрины неприкосновенным убежищем. Жители Афродисиады, а затем и Стратоникеи представили указ диктатора Цезаря, отмечавший их давние заслуги пред его партией, и более поздний, изданный божественным Августом, воздававшим им похвалу за непоколебимую преданность римскому народу, которую они сохранили во время нашествия парфян. Город Афродисиада отстаивал права храма Венеры, а Стратоникея — Юпитера и Тривии. На еще большую старину опирались гиерокесарейцы, утверждавшие, что их храм Дианы Персидской[74] был освящен царем Киром; ими же упоминались Перперна, Исаврик и имена других полководцев, признававших права убежища не только за самим храмом, но и на две тысячи шагов от него. Далее, киприоты защищали права трех храмов, из которых древнейший, Пафосской Венеры[75], был воздвигнут Аэрией, второй, Венеры Амафунтской[76], — сыном его Амафунтом и третий, Юпитера Саламинского[77], — Тевкром, бежавшим сюда от гнева своего отца Теламона[78].