Журналист - Павел Солнышкин

к нескольким экологам, к преемнику Романа на посту охотинспектора, к главе администрации Хасанского района (там, как всегда, Павлик шлепнул печати в командировочное удостоверение), а в конце нагрянули на погранзаставу. Но там им дали от ворот поворот и дальше шлагбаума в зону отчуждения не пустили.

Впрочем, когда в «МК во Владивостоке» вышел репортаж Павлика о поднятой Романом Клюевым проблеме, пограничники сами позвали журналиста посетить с ними запретную зону и убедиться, что по крайней мере об экологической катастрофе речи не идет. Китайцы в речку действительно лили какую-то гадость, но это было вовсе не химическое оружие массового поражения, а обыкновенный сельскохозяйственный пестицид, что фермеры Поднебесной распыляют на своих полях. Лягушки от него дохнут, а вот рыба даже не замечает. И он быстро растворяется в воде, так что даже через пять минут от него и следа не остается. Чтобы убедиться в этом, Павлика снарядили как пограничника — в кирзовые сапоги с теплыми портянками, в душегрейку и шапку, выдали сухпаек и в составе разведывательно-поисковой группы (РПГ) отправили к месту, где месяцем ранее поймали двух китайцев с отравой (именно изъятые у них бутылочки и были изучены путем перевода этикетки с китайского языка). Идти туда пришлось пять часов по снегу по колено, там солдат-пограничник пробурил лунку, а офицер достал алюминиевую кружку и, зачерпнув речной водички, на глазах у Павлика выпил ее до дна. Павлик тоже зачерпнул и сделал несколько глотков, а потом солдатики разожгли костер и приготовили в котелке наваристый гороховый суп из сухпайков — тоже на той же воде из речки. А когда поздно вечером усталая РПГ вернулась из похода в часть, ее ждала жарко натопленная баня, где Павлик с офицерами знатно попарились, после чего угостились квасом и жареной картошкой. Наутро его на пограничном уазике довезли до автостанции (в уазике из магнитолы звучала блатная Катя Огонек с песней «Эх, мусорок, не шей мне срок!») откуда автобус привез репортера во Владивосток. Во втором репортаже Павлик описал все (кроме, пожалуй, бани).

Глава 14

Водка — зло

Редакционная «Королла» въехала в Дальнереченск. Это была вторая командировка Павлика в этот город, но на этот раз с ним в команде ехал Пашка Окунев. У обоих Пашек было по заданию: Окунь должен был написать про совхоз «Спутник», который неожиданно разбогател, перейдя с картошки на сою (потому что ее килотоннами скупали китайцы), но нарвался на жесткий наезд бандитов. Павлик же получил куда более мирное задание — взять интервью у матери-одиночки Ирины Сундуковой, чей муж Иван мечтал иметь 15 детей, но успел заделать 13, после чего разбился насмерть на машине. Ирина Сундукова как раз была беременна тринадцатым ребенком, когда случилась трагедия, так что с ней чуть было тоже не произошло непоправимого. К счастью, старшие дети — тринадцатилетняя Оля и двенадцатилетний Максим — уже были вполне дееспособны, так как в такой огромной семье помощь родителям в воспитании младших братьев и сестер априори подразумевается. Поэтому, пока мама лежала на сохранении, вся эта шобла держалась на попечении двоих «старшаков». Тем пришлось временно бросить школу, чтобы утром отводить средних в садик и ясли, а затем возиться дома с совсем мелкими.

Случай стал сенсацией городского масштаба, и местные власти, надо отдать им должное, не забили на нее болт. Сундуковым выделили две четырехкомнатные квартиры, занимающие всю лестничную площадку первого этажа в новом панельном доме. За счет бюджета сделали какой-никакой ремонт и заселили семью. Тринадцатый ребенок уже родился и въехал в колыбельку в новом жилище. В зале этой большой квартиры над телевизором была водружена большая фотография, на которой еще живой папа с беременной мамой окружены двенадцатью детьми. К моменту приезда Павлика старшей Оле пришла пора поступать в институт, она окончила школу. И вопросы обсуждались как раз соответствующие: куда, на какую специальность.

Паша Окунь в это время бухал. Страшно и незабвенно. Вернувшись в гостиницу с интервью в седьмом часу вечера, Павлик обнаружил друга в луже рвоты посреди их комнаты, заставленной пустыми бутылками из-под водки. На столе стояла ополовиненная последняя бутылка и некое подобие закуски. За столом сидел редакционный шофер Саша Салтыков и, подперев голову рукой, поставив ту локтем на стол, заплетая языком, пел «Ой при лунке при луне, при счастливой доле, при знакомом табуне конь гулял на воле!» Походу, Саша даже не заметил, что Окунь ему уже не подпевает, а знай себе, выводил на все лады: «Правой ручкой обняла и поцеловала!»

— Эй, Саша, а Окунь свои дела хоть сделал по совхозу? — спросил певца Павлик.

— Да че там делать, все сделал в натре ой… — застонал с пола Окунь, поднимаясь и отплевываясь от собственной блевотины. — Как противно жить, Паша, я тебе скажу. Пьянство — это зло вонючее…

— Да кто ж тебя заставлял бухать то! — удивился Павлик. — Время ж еще детское, а ты же в хламину…

— Ты что, не видел, как я в хламину, друг? — пробормотал Окунь, двигаясь к душевой. — В хламину, это когда я не могу встать и не понимаю, что происходит. А я встал и понимаааа… — в это время он как раз дошел до унитаза и, склонившись над ним, изверг из себя еще одну порцию рвоты.

Павлик нюхнул бутылку и сморщился: пахло отвратительного качества водкой, явно паленой.

— Нам же нормально денег отсыпали авансом, чего ж так экономить? — спросил он.

— А у нас был выбор, — встрял в разговор двух Пашек Саша Салтыков. — Или взять одну бутылку хорошей водки бальзамовской, или пять бутылок вот этой. А Пашуля наш считать умеет. Пять, решил он, лучше, чем одна. Вот и ку… — тут Саша тоже зажал рот рукой и рванул из-за стола к туалетной комнате, где склонился над ванной и, задевая задницей товарища по бухачке, стал тоже издавать рвотные звуки.

На следующее утро они поехали в обратный путь. Саша, обпившись кофе, был вполне вменяем, а вот Паша Окунь нет. Он сбегал-таки в магазин с утра и на последние остатки аванса купил еще одну бутылку дешевой водки, которую пил из горла прямо в машине, поддерживая культурную бесед с попутчиками по мере возможности.

По пути они остановились у озера с лотосами, и пьяный в драбадан Окунь во что бы то ни стало решил сфотографироваться по шею в воде, стоя среди двух крупных — с его