Синдром Коперника - Анри Лёвенбрюк

Теория Коперника подтверждалась простейшими наблюдениями для всякого, кто пожелает пошире раскрыть глаза. Вращение Земли вокруг своей оси объясняло тот факт, что мы можем наблюдать ежедневное движение Солнца, Луны и звезд; а обращение Земли вокруг Солнца позволяло понять его годовое движение и смену времен года… Но, как известно, этого оказалось недостаточно, чтобы убедить современников Коперника. Они не желали верить ни единому его слову, а Церковь была оскорблена столь кощунственной теорией.

До самого XVII века гелиоцентризм поддержало не более десятка ученых, среди которых — итальянец Галилео Галилей, сурово осуждаемый церковью, немец Иоганн Кеплер и философ Джордано Бруно.

Лишь к концу XVII века, когда была разработана небесная механика Исаака Ньютона, люди признали очевидное: придурок Коперник оказался прав!

Глава 35

Я сидел за столиком в просторной красной пивной и, уставившись в пустоту, пытался вообразить лица тех, кому случалось бывать под этой крышей: Пикассо, Аполлинер, Модильяни… Я всегда любил атмосферу «безумных лет», царившую в этих больших парижских кафе, где шум защищает меня от навязчивых чужих мыслей внешнего мира. Звуки ритуальных танцев, исполняемых официантами с их подносами, гомон посетителей — все это усиленное эхом от высоких потолков, — сразу становишься невидимкой и вскоре чувствуешь себя как дома. По-хорошему, служба социального обеспечения должна была бы возвращать нам деньги, потраченные в кабаках. Здешние кожаные банкетки помогают лучше, чем кушетки психологов, а чистое виски обходится дешевле, чем консультация специалиста.

Я уже подумал, что Аньес в конце концов решила не приходить, и тут увидел ее на другом конце пивного ресторана «Веплер». На ней были черные джинсы и красная куртка, плотно обтянувшая узкие бедра. Темные волосы слегка взлохмачены. Я помахал ей рукой. Она села напротив меня.

— Так что с вами стряслось, Виго? Чему обязана удовольствием быть вытащенной из постели в столь поздний час?

Я бросил на нее смущенный взгляд. Мне и самому было непонятно, почему я ее выбрал, какая неведомая сила заставила меня очертя голову броситься в это неожиданное знакомство. Это совсем на меня не похоже. Так вот раскрыться перед чужим человеком. Но откуда мне знать, что на меня похоже? Может быть, я просто почувствовал, что она мой последний шанс, последнее прибежище, которое поможет сохранить связь с реальностью. Вокруг все рухнуло, все, кроме этого последнего проблеска надежды: обрести в Аньес родственную душу, просто родного человека, чьей помощи и взгляда хватит, чтобы убедить меня, что я не совсем обезумел. Это было рискованно, но ничего другого мне не оставалось.

— Аньес, мне нужно кому-то довериться. Но я не знаю, сможете ли вы мне поверить.

Она огляделась по сторонам, словно опасалась, что нас могут услышать или увидеть вместе.

— В чем поверить?

— Поверить, и все.

Она пожала плечами.

— Я готова попробовать.

— Вы мне поверили, когда я сказал, что слышал ваши мысли?

Она молча разглядывала меня, потом порылась в сумке и нервно закурила. Впервые она отводила взгляд. Я настаивал:

— Так поверили или нет?

— Я… Я сама не знаю. Признаюсь, это на меня подействовало.

Опершись локтем о стол, она выпустила облачко дыма, потом повернула ко мне голову с делано безмятежным видом.

— Послушайте, откуда мне знать, может, вы просто угадали, о чем я думала… Просто повезло.

Она сопротивлялась. И мне трудно было ее в этом упрекнуть. Нелегко принять неприемлемое. Я наклонился к ней и повторил попытку, тихо, но настойчиво:

— По-вашему, я запросто мог угадать, что вы сравниваете меня с дядей? Удивительное совпадение, вы не находите?

Она поморщилась и снова проверила, не подслушивают ли нас. Несмотря на поздний час, у бармена и официантов хватало дел, чтобы не обращать на нас внимания.

— Да, совпадение удивительное… Но давайте будем реалистами. Как вы могли…

Она говорила почти шепотом.

— …как вы могли услышать чужие мысли, Виго? Ведь такого не бывает! Должно быть разумное объяснение. Сожалею, но я не верю в сверхъестественное, в медиумов, во всю эту чушь собачью!

— Я тоже не верю, Аньес! И все-таки я должен признать очевидное: так или иначе иногда я слышу мысли окружающих меня людей.

Она встряхнула головой.

— Но вы сами понимаете, что говорите? Это ведь просто безумие… Абсурд!

— Но это так. Вы правы, этому должно быть разумное объяснение. И мне, поверьте, очень бы хотелось его узнать.

Она нахмурилась, снова затянулась. Я в свою очередь закурил, словно дымовая завеса, которая нас разделяла, могла стыдливо прикрыть наше взаимное замешательство.

В ту же минуту к нам подошел официант.

— Что-нибудь закажете, мадам?

Она взглянула на мой бокал с виски.

— То же самое, — сказала она. Официант кивнул и быстро принес заказ.

Несколько минут мы смущенно молчали. Аньес время от времени отпивала глоток, а потом задумчиво встряхивала бокал.

Я все еще смотрел на нее, когда на меня снова накатила мигрень. Я скривился, нервно потер лоб. Он был мокрым от пота.

Аньес повернулась ко мне, выпрямившись на табурете. У меня помутилось в глазах.

— Скажите, Виго, вы…

Она замолчала.

— Что — я? — произнес я срывающимся голосом.

На ее лице отразилась неловкость. Ей трудно было сформулировать то, что она хотела спросить. Я догадывался почему.

— Ну… С вами все в порядке?

Я снова отер лицо. Мир вокруг раздвоился. Как будто бы два совершенно одинаковых фильма, которые показывают одновременно.

— А сейчас вы слышите мысли?

Я предвидел этот вопрос и не был уверен, что хочу говорить правду. Я испугался, что она опять примет меня за сумасшедшего или, еще хуже, за чудовище, ярмарочного уродца. Но мне было нужно ее доверие.

— Да, — прошептал я.

Она нахмурилась:

— Неужели? И что же вы слышите?

Боль в голове усилилась.

— Я слышу, что ваши мысли в смятении, Аньес.

Она усмехнулась с досадой:

— Не велика хитрость угадать, что я в некотором смятении!

— Я слышу намного больше. А еще… Еще я сейчас кое-что понял о вас.

— В самом деле? И что же?

Я прочистил горло. Вцепился руками в стол. Зал завертелся вокруг меня. Я должен собраться. Я должен ей сказать.

Никогда прежде я не высказывал ничего подобного. Никогда я не желал принимать всерьез эти тайные впечатления, эти неясные шепоты, которые докатывались до меня всплесками. Никогда не желал их передавать и тем более пересказывать кому-то. В сущности, раскрывая ей то, что я слышал, я словно насиловал Аньес, крал у нее самое сокровенное и должен был с этим смириться. Все это приводило меня в замешательство. Но если я хотел убедить ее, мне нельзя было хитрить. Приступ достиг своего апогея. Меня мутило, но я должен был выстоять. И рассказать ей. Чтобы она узнала.