Николай Байбаков. Последний сталинский нарком - Валерий Викторович Выжутович

расширение полномочий, усиление аппаратного влияния, но несло в себе и карьерные риски: крупной сырьевой базы в стране еще не было, а Сталин призывал наращивать газодобычу, требуя от министра практически невозможного.

Дела в газовой отрасли и вправду обстояли неважно. Шестикратный рост добычи в период с 1943 по 1948 год сменился стагнацией. Газовой промышленности как таковой не существовало. Профильного ведомства не было, а подразделения, относящиеся к добыче, обработке и транспортировке газа, были разбросаны по различным министерствам. В первой половине 1950-х годов были открыты крупные месторождения: Бильче-Волицкое, Шебелинское, Спиваковское, Рудковское, Косовское, Кадобненское, Солоховское и многие другие. Но они не решали задачи, поставленной уже не Сталиным, а Хрущевым: догнать и перегнать Америку по всем экономическим показателям, в том числе и в газификации страны. В США к тому времени более двух третей населения имели возможность использовать газ для бытовых нужд и отопления. Успехи СССР в этом деле были почти в три раза скромнее.

«Ленинградское дело» и «дело Госплана»

В воспоминаниях Байбакова нет ни слова о кадровых чистках. При том что он и сам с какого-то момента стал, как и вся сталинская номенклатура, одним из объектов этой регулярной процедуры. Перетрясти аппарат, кого-то физически уничтожить, кого-то выдвинуть на освободившиеся места — это Сталин умело практиковал, в этом видел залог укрепления своей власти. Чистка решала целый ряд взаимосвязанных задач. Она представляла собой «капремонт» громоздкой и начинавшей периодически сбоить административной машины. Осуществляла принудительную ротацию кадров, позволяя избавляться от исчерпавшей свой «ресурс» массы функционеров в пользу новых, еще не «изношенных». Формировала основанную на угрозе наказания ответственность за порученное дело. Воспитывала абсолютную лояльность вождю.

Наблюдавший за этим из своего мексиканского далека Л. Д. Троцкий отмечал принципиальное различие сталинских чисток с чистками ленинской эпохи: «В первый период советской власти старая революционная партия очищалась от карьеристов; сообразно с этим комитеты [комиссии по чистке. — В. В.] создавались из старых революционных рабочих. Выбрасывались за борт искатели приключений, карьеристы или просто мошенники, пытавшиеся в довольно большом числе прилипнуть к власти. Чистки последних лет, наоборот, направлены полностью и целиком против старой революционной партии. Организаторами чисток являются наиболее бюрократические и по своему типу наиболее низкопробные элементы партии. Жертвами чистки являются наиболее верные, преданные революционным традициям элементы и прежде всего ее [партии. — В. В.] старшие революционные поколения. Если в первый период пролетарская партия очищалась от худших элементов ее и буржуазии, то сейчас мелкобуржуазная бюрократия очищается от подлинно революционных пролетарских элементов».

Байбаков не стал жертвой кадровых чисток, наоборот, они помогли ему продвинуться. Но аппаратные перетряски никому из сталинской элиты не сулили ничего хорошего. Вот и министр нефтяной промышленности в конце 1940-х годов оказался в центре жестких номенклатурных схваток. Они имели международный запал и во многом были обусловлены конфликтом между Сталиным и югославским лидером Тито. Одним из последствий этого конфликта стали еще более прямое и бесцеремонное вмешательство СССР в политику «братских стран социализма» и борьба с «врагами» в их руководстве.

Прошедшие в странах восточного блока репрессии и чистки для предотвращения их «югославизации» напугали Байбакова. Аппаратное чутье и десятилетний опыт пребывания во власти подсказывали ему, что неизбежен рикошет — не может борьба с «ревизионизмом» в руководстве «братских» партий не отразиться на советской высшей номенклатуре. С замиранием сердца он начал следить за происходящим в кремлевских верхах. А происходили там «Ленинградское дело» и «дело Госплана» — очередные и, как оказалось, последние чистки в сталинском окружении.

«Дело Госплана» было инспирировано Берией, так считал Байбаков. Как ему представлялось, Берия ревновал Сталина ко всем, к кому тот хорошо относился, к кому прислушивался. И вот как раз в то время, к концу 1940-х, в партийных и государственных кругах возникло и укрепилось мнение, что Сталин, размышляя о преемнике, видит на посту генерального секретаря ЦК А. А. Кузнецова, а на месте председателя Совета министров СССР — Н. А. Вознесенского. Берию это не устраивало, и он начал действовать. В качестве компромата ему послужила докладная записка председателя Госснаба СССР М. Т. Помазнева о занижении Госпланом СССР плана промышленного производства на первый квартал 1949 года. Для тех времен это было серьезное обвинение, хотя, по сути, сезонные колебания производства неизбежны.

Так был дан сигнал для атаки на Вознесенского. Затем в 1949 году назначенный в Госплан на должность уполномоченного ЦК ВКП(б) по кадрам Е. Е. Андреев представил записку об утере Госпланом СССР нескольких секретных документов второстепенного характера за 1944–1949 годы. А в записке на имя Сталина об утерянных документах, составленной Берией, Маленковым и Булганиным, было сказано: «Товарищ Сталин, по Вашему указанию Вознесенского допросили и считаем, что он виновен».

О том, с чего начались и как развивались эти события, вполне беспристрастно, не вставая ни на чью строну, рассказал в своих воспоминаниях А. И. Микоян:

«В послевоенное время (и до войны так же это было) Сталин и Молотов всегда ворчали на хозяйственников. Вообще, у нас ежегодно из месяца в месяц идет рост производства в хозяйстве. Месяц пика — это декабрь. В январе же и в первом квартале производство падает, а затем с марта — апреля постепенно начинает повышаться, летом опять начинается небольшой спад в связи с уходом на сельскохозяйственные работы и т. д.

Несколько лет подряд при рассмотрении плана предстоящего года в сопоставлении с истекшим годом, когда видели, что первый квартал оказывается ниже четвертого квартала, Сталин и Молотов требовали не только не снижать темпов производства, но и повышать их. Но это никак не получалось. Я, в частности, выступал против такого требования ввиду того, что выполнить его было невозможно. Это объяснялось и тем, что отрасли промышленности, которыми я руководил, — пищевая, рыбная, мясомолочная, морской и речной флоты — в летнее и отчасти в осеннее время повышали производство продукции в связи с поступлением сырья из нового урожая. В рыбной промышленности — в связи с осенней путиной. Зимой же сырья поступало очень мало. Поэтому в первом квартале производство резко падало, и увеличить его до уровня четвертого квартала не представлялось возможным. Такие отрасли, как угольная и металлургическая, казалось бы, могли обеспечить равномерное развитие, но ввиду ручного труда, транспортных затруднений на первый квартал, в разгар зимы, налицо тоже было падение добычи угля и металла. Но Сталин не хотел слушать мои возражения. Раздраженно отмахнулся: “Опять ты за свое! Брось!”

При обсуждении плана на 1948/49 год в Политбюро этот вопрос встал со всей остротой. Сталин предложил поручить Вознесенскому как председателю