Неземное тело - Галина Куликова

Ладно, решил Медведь, все-таки надо двигаться дальше. Он и так опаздывал на встречу с человеком, который, как было указано в списке, с 1971 по 1989 год находился на должности первого секретаря Тихорецкого райкома, то есть фактически был первым лицом района.

Бывшее первое лицо очень кстати проживало в Москве, но, похоже, сильно выпивало. Степан Николаевич Ершов встретил Ивана в мятой рубашке и грязных тренировочных штанах. На кухне, куда он провел гостя, было грязно, на столе стояла бутылка какого-то вина, лежали остатки еды.

Медведь уселся на предложенный табурет и брезгливо посмотрел вокруг.

— Что крутишь носом? — Хозяин вел себя вызывающе и агрессивно. — Чего пришел, писатель? Вынюхивать? Демократ хренов!

Медведь решил, что правильным будет дать ему достойный отпор. Глядишь, успокоится.

— Вынюхивать у тебя противно. Все протухло. А сам когда мылся последний раз? До перестройки?

Ершов обалдел от такой наглости и долго думал, что ответить. Но не придумал и решил сменить тактику:

— Садись, выпьем, что ли.

— Да я уже сижу, это ты садись, — Медведь по-хозяйски похлопал рукой по соседнему табурету.

Ершов плюхнулся на него, взял бутылку и стал пить прямо из горлышка. «Этот опустился, а жаль. Как с ним говорить-то?» — размышлял Иван. Но разговор пошел на удивление легко — видно, день у Медведя был такой. Удачный.

Выслушав положенную порцию жалоб на жизнь, соседей, бывшую жену и неблагодарных детей, Медведь задал вопрос прямо:

— Слушай, военные мне рассказали, что у тебя в районе, в деревне Богодуховке, какая-то лаборатория секретная была, сны исследовала. Помнишь?

— А ты кто, шпион? — пьяненько засмеялся Ершов.

— Сказал же — книжку пишу. Про ваш район и его роль в повышении обороноспособности страны. Про тебя напишу, как ты там командовал, как при тебе людям хорошо жилось.

— Правда, напишешь? — Голос бывшего первого секретаря вдруг стал слезливым.

— Правда.

— Ведь столько лет я положил на это дело. Ночей не спал, инфаркт нажил. То посевная, то уборочная. Жилье строй, клубы ремонтируй, газ проводи. И все я один!

— А тут еще эти военные…

— Да они достали тогда с этой лабораторией. «Объект Б-44» — так она называлась во всех бумагах. Строили сами, охраняли сами, а так все на мне было — обеспечивай их! Транспорт нужен внеплановый — опять мне звонят. Однажды пожар у них случился — потушили. Мне тогда один чудик с перепугу и рассказал, чем они там занимаются. А то ведь я тоже не знал. Объект и объект. Секретный, военный — и все, больше знать не положено было по чину.

— Ты же первое лицо?

— Так что из того? Наверное, областное начальство было в курсе, а я — только в общих чертах. Люди тоже спрашивали поначалу: кто, что? Им говорили — закрытый объект, ходить туда нельзя, охрана. Ну, и перестали спрашивать. Народ у нас сам знаешь — тихий, покорный. А охрана там была всякая — и в форме, и в штатском.

На столе образовалась еще одна бутылка, теперь уже водки, и Медведь понял, что спрашивать нужно быстрее, пока Ершов не свалился под стол. Стало не до церемоний, и Иван ультимативно потребовал:

— Что с людьми происходило? Почему умирали?

— Да не знаю я. Только военные потом быстренько убрались. А то в деревне каждую неделю кого-то хоронили. Почему-то молодые больше умирали. Уже и слухи по району пошли: мол, нехорошее место — Богодуховка. А как военные уехали — все и прекратилось. Если бы не уехали, то через год и Богодуховки бы не стало.

— Не знаешь, куда они подались?

— Нет. Пригнали грузовики, все вывезли. А люди еще раньше смылись, кто автобусом, кто на машине.

— Здания разрушили?

— Зачем? Там же военные строили, а это — на века. Меня председатель колхоза просил разрешить использовать под хозяйственные нужды. Звоню в Москву, а мне говорят — приедет комиссия, разберется. И правда, через месяц нагрянула комиссия. Из Минздрава. Посмотрели, посмотрели — уехали. Потом явились строители — уже не военные, гражданские. Мне из обкома звонят — Степан, обеспечь их всем необходимым, это теперь будет спецсанаторий Управления делами. Вот тебе и раз! То людей здесь губили, а то наши ребята, номенклатурные работники, здоровье будут поправлять.

— Ну и как, успешно поправляли?

Ершов зло плюнул на пол и сказал:

— Да хреновина опять какая-то началась! Вроде бы все тихо, пристойно. Красиво. Охрана — ребята из «девятки». Я был в области на конференции, спрашиваю: кто отдыхать приедет? Может быть, организовать маршрут автобусный от станции до санатория? Помочь еще чем? Нет, говорят, если что — скажут, а так — санаторий и санаторий. Не надо здесь лишнего шума, понял? Понял, конечно. Я вообще понятливый был, иначе столько лет не просидел бы в первых секретарях.

— А почему объект Б-44? — спросил Медведь.

— Кто же его знает. — Ершов уже тихонько сползал с табуретки и скоро должен был упасть на пол. — Это они только знают…

— Кто — они?

— Кто назвал, — прошелестел Ершов и рухнул вниз.

В отличие от Лаймы, которая решила, что увлечение Венеры «Артуром» нужно поощрять, Егор Остряков придерживался противоположного мнения. У них с супругой были сложные отношения, но фасад брака — то, что имело для Острякова самое важное значение, — всегда был отштукатурен и украшен штокрозами. Венера, счастливая своим высоким званием жены секс-символа, соглашалась на роль статистки и никогда не позволяла себе откровенных походов на сторону. И вот — пожалуйста! — появляется красавчик-брюнет с турецкими усами, и все, что строилось годами, грозит полететь коту под хвост!

Егор понимал, что искоренить эту симпатию ему не под силу. Но хотя бы немного остудить буйную голову супруги надо попытаться. Не обладавший большим умом и воображением, Остряков, не мудрствуя лукаво, решил воспользоваться своим профессиональным опытом, припомнив все известные ему постановки, где коварный герой расстраивает чьи-то любовные отношения. Зачем изобретать велосипед? Что в шестнадцатом веке, что в девятнадцатом, что в двадцать первом, люди, движимые одними и теми же эмоциями, совершают одни и те же поступки и одинаково на них реагируют.

Он долго придумывал предлог, чтобы заглянуть к Лайме, но потом решил плюнуть на это и явился без всякого предлога.

— Вспомнил, какой вы варите потрясающий кофе, — льстиво сказал он хозяйке, которая быстро спрятала какие-то бумаги, которые читала до его прихода. — Подумал: «А что, если зайти и выпросить еще чашечку?»

«Вероятно, вдовушка пытается разобраться в финансовых документах, — решил он. — Надо будет обратить внимание Венеры на то, каково это — остаться без мужа».

На самом деле Лайма читала досье, которое Корнеев составил на Гюнтера Брауна. Про его совместные экспедиции со Степаном Граковым в Интернете почти ничего не нашлось — лишь какие-то скудные ссылки и короткие упоминания. Зато обнаружилось там совсем другое.

Гюнтер Браун, гражданин Германии, известный фотограф, колесил по планете в поисках не приключений, а вдохновения. Редчайшие кадры, снятые им в открытом океане, во льдах и в пустынях, возвели его на самую вершину профессионального успеха. У него была отличная репутация и около десятка альбомов, изданных и переизданных в десятках стран мира. Корнеев разворачивал для Лаймы на экране компьютера фотографии, которые Браун привез из последнего австралийского «турне», и она разглядывала их с молчаливым восхищением.

Ясно, что «турне» приходилось планировать заранее и подолгу готовить. Граков был необходим Гюнтеру — как локомотив, как движущая сила, без которой невозможно осуществить свои творческие замыслы. Вероятно, Гракову тоже был нужен Гюнтер — отправляться в рискованную экспедицию одному слишком безрассудно и, наверное, грустно. Как заметил он сам в одном из многочисленных интервью: «Чтобы почувствовать себя одиноким, не обязательно уезжать на край света».

— А где Артур? — сладким голосом спросил Остряков, отхлебнув глоточек кофе и зажмурившись от удовольствия. — Или вы держите его в подвале?

Решив, что удачно пошутил, секс-символ разразился здоровым смехом.

— Сейчас я его позову, — улыбнулась Лайма, а про себя подумала: «Надеюсь, у актера честные намерения. Еще не хватало, чтобы он вслед за своей женой начал преследовать бедного Корнеева».

Ей и в голову не могло прийти, сколь коварные планы вынашивает герой экрана. Поэтому, когда компьютерный гений подсел за стол со своей чашкой, она спокойно ушла дочитывать документы, оставив мужчин поболтать.

— Моя жена постоянно спрашивает о вас, — сказал хитрый Остряков, надкусив печенье, — Она вам симпатизирует.

— Да будет вам, — у Корнеева вытянулась физиономия.

Он был готов приударить за понравившейся ему женщиной, но обсуждать ситуацию тет-а-тет с ее мужем — увольте.

— Я знаю, не протестуйте, — напирал Остряков. И доверительно добавил: — Это потому, что вы тоже актер.