Никто не услышит мой плач. Изувеченное детство - Джо Питерс

– Эй, успокойся. Джо, успокойся! – Голос полицейского совсем не был таким злым, как я ожидал, особенно учитывая то, как я обманул его, когда меня поймали в прошлый раз. На самом деле его голос был даже дружелюбным.

– Отвали! – закричал я, безуспешно пытаясь освободиться. – Я не вернусь обратно. Отвали! Я не вернусь обратно к ублюдкам, на хрен!

В тот момент я уже был уверен, что меня предала именно та женщина на телефоне доверия. Могло быть и так, что появление именно в это время полицейской машины – простое совпадение, но маловероятно. Каковы шансы, что полицейский появился именно здесь, так поздно ночью, из ниоткуда, да еще именно в тот момент, когда я разговаривал по телефону? И снова я почувствовал, что меня подвели те, к кому я обратился за помощью. Я был так зол, что взорвался, и начал вырываться, драться, пинаться и кричать, пока полицейский пытался не упустить меня.

– Хватит драться, Джо, – сказал он, пытаясь держать меня на расстоянии вытянутой руки, чтобы защитить себя. – Пожалуйста. Я не собираюсь позволить тебе убежать в этот раз, так что нет смысла пытаться.

В конце концов я устал и сдался. Он был гораздо сильнее меня, и было ясно, что он не собирается ослабить хватку, как бы сильно я ни бил. Я показал свое возмущение, но позволил усадить меня на заднее сиденье машины. Я решил позволить ему думать, что он победил меня, а сам ждал более подходящего момента, чтобы сбежать. Когда я был надежно заперт сзади, он отвез меня в крошечный местный полицейский участок неподалеку, который, наверно, был просто пристройкой к его собственному дому. По крайней мере, здесь было тепло и сухо, а после того, как мы вошли и он включил свет, стало еще и светло. Он запер за собой дверь, усадил меня и отправился готовить нам чай.

– Вот так, – сказал он, когда я успокоился и он почувствовал, что со мной можно спокойно поговорить. – Мы знаем, кто ты. Ты подходишь под описание пропавшего мальчика, семья которого заявила, что он убежал из дома.

– Черт возьми, вы не можете отправить меня обратно! – снова закричал я. – И как вы, блин, нашли меня в этой долбаной телефонной будке?

– Мы знали, что ты там. – Он ограничился таким объяснением. – Нам сказали, что ты утверждаешь, что тебя избивает мать. Это правда?

Я ничего не ответил. Теперь я знал, что она так или иначе узнает обо всем, что я скажу, и убьет меня, как только выпадет возможность. Я не хотел ухудшать и без того ужасное положение, в которое попал, обвиняя ее в таких вещах, в которые никто никогда не поверит. Все начинало выглядеть так, как будто я вообще совершил ошибку, рассказав об этом, так что я решил исправить дело и больше никому ничего не говорить.

– Хрена с два я вернусь туда, – пробормотал я, собирая последние остатки бравады, за которой можно было спрятать страх, начинающий преобладать над злостью. – Вы не можете меня заставить. Я не обязан с вами разговаривать. У вас нет права держать меня здесь.

– Вообще-то есть, – спокойно поправил меня полицейский. – Потому что ты – несовершеннолетний и должен содержаться под стражей для собственной безопасности.

– Я не должен делать то, что ты мне говоришь, придурок! – прорычал я, как загнанный в угол пес, готовый биться до последней капли крови и укусить любую протянутую ему руку – в буквальном смысле, учитывая мою историю нападения на людей.

– Сейчас приедут офицеры из твоего полицейского участка, чтобы забрать тебя, – сказал он. – Это они расследовали твое исчезновение.

У меня по спине пробежал холодок. Мог ли одним из них быть тот человек с наручниками? Или это могли быть его друзья? Попадет ли отчет обо всем, что они смогут обо мне сказать, к нему на стол? Получит ли потом эту информацию Дуглас, который потом обо всем доложит маме и Амани? Я прекратил разговаривать, прячась под маской молчания, которая была моим прибежищем столько лет, и устремив взгляд в пол, как меня всегда учили. Полицейский оставил меня в покое, и через час или два появились другие офицеры, чтобы забрать меня.

– Это Джо, – сказал им тот, который поймал меня. – С ним хлопот не оберешься, мягко говоря. Держитесь к нему поближе, а то у него привычка давать деру и уноситься стрелой.

Не желая испытывать судьбу, один из полицейских достал пару наручников, точно такие же, как те, которые так часто надевал на меня их коллега, насилуя меня. Он защелкнул их на моем запястье, приковав к себе и проводив к незаметной в темноте машине. Ощутив на запястье холодную сталь, врезавшуюся в мою плоть, я тут же вернулся к воспоминаниям о моем прошлом опыте общения с полицейским в доме Дугласа и начал бессознательно дрожать. Меня как будто доставляли обратно к ним на тарелочке, как будто они добились своего, добрались до меня и теперь тянут обратно в свою паутину. Теперь, когда я был внутри полицейской системы, сколько пройдет времени, прежде чем тот полицейский узнает о моем задержании и скажет Дугласу и остальным, где я нахожусь и что я говорил? Все, что бы я сейчас ни сказал, будет где-то записано и запротоколировано, и они узнают, если я донесу на них. Одному Богу известно, что они со мной сделают, если это случится. Я был охвачен паникой, и все эти мысли крутились в моей голове, пока я сидел на заднем сиденье полицейской машины с одним из полицейских. Другой вел машину.

Один из фараонов попытался завязать небольшую беседу, но я не поддавался. Я не был даже уверен, что смогу выдавить из себя хоть слово теперь, когда в мое горло мертвой хваткой вцепился страх. Казалось, что всегда, когда кто-то был ко мне добр, все заканчивалось плохо. Я должен был соблюдать осторожность и быть бдительным. Несмотря на то, что меня возвращали домой таким образом, мое недолгое пребывание на свободе вселило в меня немного мужества. Я больше не чувствовал себя абсолютно беспомощным. И, на самом деле, у меня был выбор, пока я не был заперт в комнате с матерью, Амани или Дугласом и мог повлиять на то, что должно со мной произойти, если буду крепко стоять на своем и не дам с легкостью подчинить себя снова.

– Богом клянусь, – сказал я им, когда достаточно успокоился, чтобы говорить хотя бы с запинками, – если вы отведете меня домой, я убью чертову стерву.

– Нехорошо так говорить, – ответил тот, который сидел рядом. – Твоя мать действительно переживала за тебя. Она производит впечатление очень приятного человека.

– Какого, блин, приятного человека? Вы ни хрена не знаете! Она изобьет меня до смерти, черт возьми, если вы отвезете меня к ней. Клянусь, я воткну в нее нож, если мне придется вернуться.

– Почему ты так говоришь? Твоя мать беспокоится, и она хочет, чтобы ты вернулся.

Я легко мог представить спектакль, который она устроила для них, рассказывая, каким я был трудным ребенком, и через какой ад ей пришлось пройти из-за меня, и как она потеряла своего возлюбленного мужа из-за ужасного несчастного случая, а единственное, чем я занимался, – прибавлял ей с тех пор неприятностей. Я много раз слышал, как мать устраивает подобные сцены, и мое поведение с полицией только подтверждало все ее рассказы обо мне как о проблемном ребенке. Осознавая, что теперь существует реальная опасность быть возвращенным прямо к той жизни, от которой я сбежал около недели назад, я снова начал сходить с ума, подобно дикому животному, пытающемуся сбежать из клетки. Я решил дать им знать, как отчаянно я не хотел возвращаться к матери.

– Я не пойду в чертов дом! – закричал я. – Я не пойду, на хрен. Она убьет меня!

– Успокойся, успокойся. – Полицейский пытался удержать меня на месте, пока я яростно метался по зад нему сиденью. – Мы везем тебя не домой, а в полицейский участок.

– Они снова будут причинять мне боль.

– Кто будет причинять тебе боль?

– Мой брат, – выпалил я, но все еще слишком боялся упоминать Дугласа и его друзей.

– Почему твой брат хочет сделать тебе больно?

– Он продолжает пялить меня в зад! – сказал я, в шоке от самого себя, от того, что я произнес вслух что-то, в чем стыдно признаваться. Ни один мальчик не захочет признаться, что его изнасиловали, особенно если это сделал его брат, – даже если он знает, что это не его вина.

– Ты точно не отправишься обратно домой, – заверил меня полицейский. – Пожалуйста, успокойся. Ты должен доверять нам.

– Почему вы тогда надели на меня это, – сказал я, показывая на наручники, – если хотите, чтобы я доверял вам?

– Ладно, – сказал он после небольшого раздумья. – Я собираюсь их снять, чтобы ты понял, что я говорю серьезно.

Двери машины были заперты, так что я все равно не мог выбраться, но чувствовать, как снимают наручники, стало большим облегчением, как будто я начал завоевывать доверие полицейских. Я постарался успокоиться и восстановить дыхание.

Я не хотел совершать никаких серьезных ошибок, я хотел быть готов выпрыгнуть при первой выпавшей возможности сбежать. Хотя они вроде бы начали проявлять больше понимания, я все еще ни капли не доверял им и определенно не хотел оставаться в каком-то полицейском участке ни секунды дольше, чем требовалось. Я очень боялся, что столкнусь лицом к лицу с другом дяди Дугласа и тогда полностью окажусь в его власти.