Умереть и воскреснуть, или Последний и-чу - Леонид Смирнов

Город был большой и очень разный. Не такой уютный, как Кедрин, но гораздо просторнее и, главное, на любой вкус. Можно выбрать квартал по душе и прожить в нем целую жизнь. И не поверится, что в какой-то полуверсте — совсем иной мир, другой ритм жизни, не такие лица, запахи, звуки…

Я пообедал в маленьком тихом кафе и снова гулял по центру Каменска. Неоднократно против воли возвращался к Триумфальной площади с Блямбой и еще несколькими парадными громадами, от которых веяло забытыми победами сибирского оружия.

Выбирал новый маршрут, и снова меня выворачивало, приводя на площадь то узкими торговыми улочками, то широкими, светлыми бульварами, которые были засажены липами и кленами. Словно леший по болоту водил. Да я не слишком и сопротивлялся этим выворотам — даже любопытно стало: сколько можно ориентировку терять при моих-то навыках и генах следопыта? Но в конце концов мурашки по коже побежали — заколдованное это место, а может, и вовсе проклятое…

Набродившись до ломоты в ногах и обнаружив, что пошел третий час ночи, я без особого труда нашел дорогу домой. Домой… Удивительное дело: я уже считал эту необжитую квартиру своим домом. А ведь только сутки назад покинул родное гнездо Пришвиных…

Работать с Воеводой было трудно, но интересно. Когда на Кобылкинский уезд опустилась гигантская туча кровавой саранчи, Назар Шульгин инспектировал приграничные рати и-чу. Крылатые насекомые размером с большой палец руки грозили сожрать не только посевы, домашнюю птицу и скот, но и самих местных жителей. Безжалостные и неустрашимые хищники были невероятно прожорливы и могли поглотить за день пищу, равную их собственному весу.

Воевода не стал возвращаться в Каменск из Шишков-ца, где его застала дурная весть. Не захотел руководить операцией из своего обихоженного кабинета в Блямбе. Не полетел он и в Кобылкин — на месте командовать спешно переброшенными туда отрядами. Он вызвал в Шишковец меня и еще десяток офицеров губернского штаба; мы захватили с собой несколько пудов оружия и амуниции.

Мы летели на юг на армейском аэроплане. Ураганный ветер трепал машину, она то и дело ухала в воздушные ямы, и казалось, пришел наш смертный час. Вцепившись в скамейку, стоящую вдоль борта, я проклинал Воеводу, кровавую саранчу, военную авиацию и даже неугомонных духов воздуха. По-моему, аэропланы — одна из разновидностей чудовищ.

«Под крылом ероплана о чем-то поет зеленое море тайги…» — в рокоте моторов звучала популярная песня. Тайга с высоты действительно походила на море, вот только молчала она — пели пропеллеры, пели который час. Я заметил в иллюминаторе пятнышко родного Кедрина — мы летели в Шишковец напрямки, пронизывая западную часть уезда.

— Назар — голова! — перекрикивал гул мой новый приятель Ефим Копелев, такой же младший логик, как я. Он работал в Блямбе третий год и считал себя старожилом, а потому пытался мне покровительствовать. Я терпел его повадки, хоть и не нравились они мне. Но без помощи Ефима я наверняка бы наделал ляпов и попал под горячую руку Воеводы. — Который раз спасает положение, хорошенько раскинув мозгами.

— Не говори «гоп»…

— Ай! — отмахнулся Ефим. — За ним — как за каменной стеной. Уверен: сейчас тоже сдюжим. Бывало и хреновей. Прошлым летом в Симагинском уезде взошли «зубы дракона». По стерне поперли — того гляди, из коконов вылупятся грызлы и начнут всех резать направо и налево. Надо туда полтыщи бойцов по воздуху перебросить, а никак: армейские аэропланы на учениях, посадочной площадки в Симагине нет, земля от дождей раскисла. Жителям — один выход: немедля бежать, пожитки бросив. И тут Назар придумал на грызл новорожденных, пока панцири не затвердели, кожеедов напустить. Сбрасывали мы их с пассажирского аэроплана — словно рожь сеяли.

— А с кожеедами что потом? Они ведь сами…

Ефим заулыбался. У него была неотразимая улыбка — белоснежные зубы, добрые складки у рта, сияющие весельем глаза. Да и сам он был красив: высоченный плечистый блондин с осиной талией — из соловецких поморов. Барышень каменских хоть штабелями укладывай.

— Воевода все предусмотрел, ничего не упустил. Кожеедов мы потом горлохватами травили, а горлохватов — болотной «блохой». «Блохи» же сами передохли, едва корм закончился.

Я лишь головой качал. Рисковый человек Шульгин: этак можно весь уезд перезаразить. Вдруг одна мразь другую жрать не захочет или устоит перед хищником? Меняются ведь чудовища быстро: оглянуться не успеешь, а старое средство против них бессильно. Пробуй ищи что поновей, коли •времени хватит…

С кровавой саранчой трудно бороться — в схватке эти насекомые ведут себя как разумные существа. Обнаружив противника, «кровавки» тучей атакуют его, стараясь ослепить, а затем роговыми челюстями перегрызть сонную артерию. Они прекрасно знают человеческую анатомию и даже психологию, умеют хорошенько испугать врага.

Большая часть саранчи умудряется спастись от огнеметной струи и тотчас обрушивается на бойца, а другое оружие против них бессильно. Конечно, над пораженной местностью можно распылять яды. Но убить «кровавку» можно лишь отравой, смертельной и для людей.

Стаей управляет Царица Роя, остающаяся во время боевого похода в огромном «саранчовнике» — искусственном сооружении высотой с трехэтажный дом и с множеством подземных помещений. По волнам эфира, преодолевая сотни верст, несутся ее беспрестанные приказы — словно командующий сидит в штабном бункере и по радио руководит продвижением войск.

Царица Роя — одно из самых опасных чудовищ. Она является на свет в год наибольшей активности солнца (каждые одиннадцать лет) и уже несколько месяцев спустя начинает откладывать яички. Сама Царица бескрыла, вскоре после рождения она теряет подвижность, до самой смерти не покидая «саранчовника». А из яичек наряду с рабочими особями вылупляются и боевые «кровавки». Они в десятки раз меньше Царицы, бесплодны и лишены разума.

Плодятся Царицы только в жарком сухом климате — в раскаленных пустынях глубинной Азии, то бишь у соседей Сибири. При благоприятных условиях Царица может прожить не одну сотню лет, наплодив миллионы «кровавок». Под старость она вырастает размером с кита.

Накопленный жизненный опыт делает ее еще более опасным противником, а сам «саранчовник» к тому времени превращается в неприступную крепость. Порой Царицу охраняют попавшие в рабство, управляемые ею люди. И уж непременно служит ей глазами, ушами, жалами, когтями и клювами вся живность на десять верст окрест — от змей до шакалов, от скорпионов до летучих мышей.

Мудрый и человеколюбивый наш Воевода решил и бойцов поберечь, и мирных селян спасти. А потому нам предстояло ударить в самое сердце Роя. Если Царице придет конец, боевые и рабочие особи, лишившись командования, умрут от жажды в течение двух-трех дней — самостоятельно они не способны ни есть, ни пить.

Наши наблюдатели проворонили стаю, когда она пересекала границу. Наверняка «кровавки» летели безлунной и беззвездной ночью. Учитывая розу ветров и хорошо зная сезонные миграции этой нечисти, Шульгин вычислил начальную точку перелета, а значит, и местонахождение «саранчовника». Разведка подтвердила его правоту: «саранчовник» действительно находился в Джунгарии.

Никаких дипломатических нот Президент Сибири хану Джунгарии не направлял, и разрешения на пролет над своей территорией хан Чугучак, конечно же, не давал, не говоря уж о самой карательной операции. Воевода изрядно рисковал, вторгаясь на сопредельную территорию без ведома гражданских и военных властей Сибири. Он рассчитывал провести операцию молниеносно, чтобы не засекли ни пограничники, ни караванщики.

— Долго летели! — встретив нас на шишковецком аэродроме, буркнул Назар Шульгин. Благодарности мы от него, само собой, не ждали. И все ж таки обидно.

— Думаешь, небось: слова доброго не скажет — как с цепи сорвался, — зашептал мне Копелев. — Но он отходчив во гневе и щедр на похвалу. Когда все позади. Злость — она пройдет, от волнения это. Тут уж надо потерпеть. Стоит того…

Твердой земле под ногами мы радовались до заката. Аэроплан снова заправили, и он поднялся в воздух, как только солнце ухнуло за Шимханский хребет. Воевода и его адъютант летели с нами. Шульгин никому не доверил командование вылазкой — лично возглавил бойцов. В который раз он Ставил на кон собственную жизнь — к вящему неудовольствию уездных Воевод.

Армейский пилот, давным-давно работавший на Гильдию и немало повидавший, был мрачен. Он боялся сбиться с курса, опасался повредить машину при посадке и был убежден, что взлететь снова не удастся. А во мне сидела непонятная уверенность: Воевода прав, и мы покончим с Царицей Роя. Если долетим. Ночной полет пугал меня гораздо сильнее, чем предстоящая битва.

Незаметно мы пересекли джунгарскую границу и оказались вне закона. Теперь мы на чужой территории, и, случись что, нам никто не поможет. Хан в полном праве растереть незваных гостей в порошок.