Я — истребитель - Владимир Поселягин

«— Отлично подготовленная и исполненная атака. На пять баллов! Однако еще далековато, уйти мы не успеем, но вот спикировать это да. Успеем!» — успел подумать я, и дернув «пешку» в сторону, вошел в пологое пикирование.

— Парни, держитесь, пикирую на мост! — закричал я, положив палец на кнопку сброса бомб.

Надрывно загудели так хорошо мне знакомые по симулятору моторы, сообщая что «пешка» пикирует.

— Ааааа. Н-на, — выдохнул я выводя пешку из пике.

— Стрелок, что там? — спросил я у Степнова.

— На второй заход идут. Первый раз они промахнулись, слишком резко мы вниз ушли.

— Щас на пары разобьются, и снова атакуют. Штурман, что там с мостом?

— Две легли на мост рядом с берегом, метров на тридцать моста нет. Всю технику что на нем была снесло, да и другие пролеты покоробило. Две остальные упали на берег. Мост поврежден, и сильно. Но лучше бы в середину попасть было.

— Ну спасибо. Я вообще на этом аппарате второй раз лечу, а вы от меня что-то хо…

— Немцы атакуют, — прервал наш спор Степанов, его пулемет огрызался короткими очередями.

«Профессионально работает!» — успел подумать я.

— Сейчас посмотрим, что это за тяжелый истребитель!! — сказал я, и виражом увернувшись от первой, пошел в лоб второй паре.

— Я пустой! — устало выдохнул я, уворачиваясь от очередной атаки одного из «худых».

Это нелегкий бой научил их осторожности. Два неосторожных догорали в бурьяне, так что подошедшая очередная восьмерка «мессеров» согласуясь похоже по рации, не стала атаковать, а с интересом наблюдала наш бой с оставшимися двумя немцами.

— Я тоже все до железки! — откликнулся Никифоров.

— А у меня давно уже кончились, — ответил на немой вопрос Степанов.

— Что же они не атакуют? Все кружатся рядом, — спросил Никифоров, глядя на «мессеры».

— Что-то замышляют, — ответил я, тревожно крутя головой. Мы шли вдоль фронта, и в это время рядом пролетела пулеметная очередь, из-за чего мне пришлось дернуть штурвал в сторону поворачивая всю избитую «пешку» в сторону немецкого тыла.

— На свой аэродром гонят, поняли что мы пустые, — хрипло сказал Степанов.

— Похоже что так. Только я сомневаюсь что долетим. Левый мотор вот-вот заклинит, он уже дымит. Слушай, бортстрелок, а что у нас с рацией?

— В начале боя еще разнесло, так что связи нет, — откликнулся он.

— Понятно. Ж…па значит.

— На их аэродром я идти не хочу, — сказал Никифоров.

— Да, а я хочу? Смотри, как нас эскортируют. Целых восемь «мессеров». Думать надо, — хмуро ответил я.

— Да что тут думать, прыгать, — выдал предложение Никифоров.

— Да какое там. Со злости в воздухе расстреляют, — отмел я его предложение.

— Смотри-ка, справа к нам один подлетел, что-то руками показывает, — вдруг сказал стрелок.

Посмотрев на «худого» я увидел, что пилот с улыбкой показывает на нас, и на землю.

— Вот гад, еще и издевается! — возмутился особист.

Вспомнив так некстати фильм «Хроники пикирующего бомбардировщика» подивившись похожести сюжета, я сделал тоже самое, что и пилот в фильме. Показал на себя, на землю, потом фигу немцу. Ухмыльнувшись, тот ушел вверх.

Перед глазами продолжали стоять кадры из фильма, как летчики, которых привели на немецкий аэродром, бросили свою «пешку» на самолеты врага.

Но я не такой. Эти парни настоящие герои, да это так. Но я другой, и погибать не хочу. Я врага хочу бить, и жить, да жить, и сейчас судорожно искал выход из создавшейся ситуации.

Прибавив газу поврежденному движку, отчего он затрясся и задымил сильнее, я крикнул, как только он выбросил густой клуб дыма, и появились языки пламени:

— Парни есть идея. Держитесь крепче, мы падаааееем!

Летели мы на тысячах метрах, поэтому мне пришлось использовать все свое искусство, чтобы вывести «пешку» из штопора на двухстах. Сбив носом крону березы, мы ревя одним мотором понеслись над лесом. Место для посадки, которое я разглядел с высоты, было зеленым лугом у реки.

Выпустив закрылки, я убавил газу и стал планировать, сбрасывая скорость. До опушки, где находился луг, оставалось метров сто, как Степанов, крикнул:

— Немцы с двух сторон заходят.

В это время лес кончился, и под нами была сочная зеленая трава луга.

Отдав штурвал от себя, я опустил «пешку» пузом на траву. Корпус машины затрясся на кочках так, что щелкали зубы и мелкой вибрацией дрожал весь корпус. Справа и слева от нас, разбрасывая торф, в брызгах воды врезались снаряды пушек, несколько из них попали в левое крыло. Оказалось, луг был заболоченной частью реки, и мы разбрызгивая воду и куски торфяной массы, неслись по ней скользя на брюхе. Немцы после промаха стали набирать высоту, чтобы снова атаковать. Похоже, мы сильно их разозлили.

— Держитесь, берег!!! — заорал я и оперся ногами в приборную панель. Было тесно и трудно, но я сделал это за какие-то секунды.

В это время пешка проскочив болото, вылетела на открытую воду и с большим буруном, перескочив стометровую речку, врезалась в берег и взлетела по четырехметровой пологой песчаной круче, наверх. Где и замерла хвостом в воде. Посмотрев на толстый ствол дуба, который рос в полуметре от разбитого носа пешки, я быстро скомандовал:

— Покинуть машину.

Сзади завозился особист и послышались щелчки пряжек. Однако одна из моих пряжек не отстегивалась, похоже ее заклинило, и я оказался намертво пристегнут к сиденью.

— Твою мать!!! — не удержался я, дергая ремень.

— Что? — спросил Никифоров, откидывая фонарь.

— Ремень заклинило… б. я! О! Есть, отстегнул! — выкрикнул я и одним рывком вывалился из кабины на крыло. Не удержавшись на нем, я скользнул вниз и покатился по круче в воду. Когда я вынырнул, ища дно ногами, увидел как прямо на меня катился особист. Рядом послышалось паденье и шум воды. Степанов тоже выбрался из дымящейся машины.

— Ныряем, «мессеры» заходят, — успел я крикнуть обеим головам, что были на поверхности воды.

Парашют, который я просто не успел отстегнуть, набрал воды и стал тянуть меня на дно, из-за чего я стал, резко дергаясь пытаться скинуть его. Рядом послышались оглушающие удары по железу и по воде.

Оттолкнувшись от дна, я добрался до берега и расстегнул последнюю лямку парашюта. Рядом отфыркивался Никифоров, выплевывая воду. Парашюта на нем уже не было. А вот Степанова видно не было. Отшвырнув парашют в сторону, я нырнул в воду, где были видно движение под водой.

Повезло сразу ухватить его за плечо. Рывком приподняв сержанта над водой, мы с Никифоровым вытащили Степанова на берег, где он судорожно выплевывал воду которой успел наглотаться. Подхватив его под руки мы поднялись на кручу, и стараясь двигаться быстро скрылись среди деревьев.

— Скидывай парашют, он из-за него тяжелей стал в два раза.

Освободив сержанта от намокшего парашюта, мы присели кто где стоял. Степанов продолжал тяжело дышать. Оглядев нас, он судорожно сказал:

— Спасибо… вам! Я уж думал… все, отлетался…

— Да не за что. Блин, все промокло! — расстроено сказал я, вынимая все бумаги и раскладывая их чтобы просушить. Достав шоколад, я одну убрал сушиться, а две разделил. Одну нам с особистом пополам, другую Степанову.

— Ешь-ешь. Ты и так на ногах еле стоишь. Сейчас побегать придется, силы нужны будут, — сказал я заметив что он хочет отказаться от большей доли.

Разложив сушиться оружие и кобуру, выщелкнув патроны, я стал стягивать с себя одежду, бормоча:

— Хотел ведь сегодня искупаться сбегать, но ни как не думал что это произойдет так.

Выжав всю одежду, я заново обмундировался, и пока особист выжимал свою и Степанова, заново одел сапоги.

— Уходить надо. Наверняка наземным войскам сообщили о нас.

«Хотя сейчас не середина или конец войны, могут и рукой махнуть. Но все равно лучше перебдеть!»

— Ну как вы? Бежим? — спросил я укладывая вещи обратно в планшет и карман.

— Ты куда? — спросил Никифоров, заметив, что я собираюсь бежать на запад.

— Туда, — указал я.

— Нам в противоположную сторону надо. На восток.

— До фронта шестьдесят километров пехом топать? Да ну, товарищ политрук! Тут до немцев километров восемь осталось. До аэродрома я хотел сказать.

— У тебя есть какое-то предложение? — нахмурившись, спросил особист.

— Ну да! Идем на аэродром, выбираем самолет, который готовиться к взлету, и…

— Думаешь получиться?

— Год назад «мессер» у них угнал, и ничего, стреляли, конечно вслед… Да ладно, давно это было, — добавил я заметив как насторожился Никифоров, да и Степанов тоже смотрел на меня удивленно.

Сказал я это не просто так. В санчасти давно стал обдумывать за кого себя выдать, за советского не получиться. Я просто не знал жизни в это время, и спалюсь на мелочах. Поэтому был единственный выход эмигрант из Франции, благо по-французски балакаю чисто. Сирота, родители погибли во время бомбежки при захвате немцами Франции. По мелочам я еще не продумывал, но основную версию выработал, и даже заучил. Но основной для меня ответ будет, родители погибли, сирота, начал новую жизнь, про старую не спрашивайте, не скажу. Где-то так.